• gcup.ru информация от партнеров

У отверстия выше слухового окна повис на веревочных качелях наблюдатель. Через его шею был перекинут шнурок с помятым театральным биноклем.

Неподалеку от Тимура сидела Женя и настороженно прислушивалась и приглядывалась ко всему, что происходит на совещании этого никому не известного штаба. Говорил Тимур:

- Завтра, на рассвете, пока люди спят, я и Колокольчиков исправим оборванные ею (он показал на Женю) провода.

- Он проспит, - хмуро вставил большеголовый, одетый в матросскую тельняшку Гейка. - Он просыпается только к завтраку и к обеду.

- Клевета! - вскакивая и заикаясь, вскричал Коля Колокольчиков. - Я встаю вместе с первым лучом солнца.

- Я не знаю, какой у солнца луч первый, какой второй, но он проспит обязательно, - упрямо продолжал Гейка.

Тут болтавшийся на веревках наблюдатель свистнул. Ребята повскакали.

По дороге в клубах пыли мчался конно-артиллерийский дивизион. Могучие, одетые в ремни и железо кони быстро волокли за собою зеленые зарядные ящики и укрытые серыми чехлами пушки. Обветренные, загорелые ездовые, не качнувшись в седле, лихо заворачивали за угол, и одна за другой батареи скрывались в роще. Дивизион умчался.

- Это они на вокзал, на погрузку поехали, - важно объяснил Коля Колокольчиков. - Я по их обмундированию вижу: когда они скачут на учение, когда на парад, а когда и еще куда.

- Видишь - и молчи! - остановил его Гейка. - Мы и сами с глазами. Вы знаете, ребята, этот болтун хочет убежать в Красную Армию!

- Нельзя, - вмещался Тимур. - Это затея совсем пустая.

- Как нельзя? - покраснев, спросил Коля. - А почему же раньше мальчишки всегда на фронт бегали?

- То раньше! А теперь крепко-накрепко всем начальникам и командирам приказано гнать оттуда нашего брата по шее.

- Как по шее? - вспылив и еще больше покраснев, вскричал Коля Колокольчиков. - Это... своих-то?

- Да вот!. - И Тимур вздохнул. - Это своих-то! А теперь, ребята, давайте к делу.

Все расселись по местам.

- В саду дома номер тридцать четыре по Кривому переулку неизвестные мальчишки обтрясли яблоню, - обиженно сообщил Коля Колокольчиков. - Они сломали две ветки и помяли клумбу.

- Чей дом? - И Тимур заглянул в клеенчатую тетрадь. - Дом красноармейца Крюкова. Кто у нас здесь бывший специалист по чужим садам и яблоням?

- Я, - раздался сконфуженный голос.

- Кто это мог сделать?

- Это работал Мишка Квакин и его помощник, под названием "Фигура". Яблоня - мичуринка, сорт "золотой налив", и, конечно, взята на выбор.

- Опять и опять Квакин! - Тимур задумался. - Гейка! У тебя с ним разговор был?

- Был.

- Ну и что же?

- Дал ему два раза по шее.

- А он?

- Ну и он сунул мне раза два тоже.

- Эк у тебя все - "дал" да "сунул"... А толку что-то нету. Ладно! Квакиным мы займемся особо. Давайте дальше.

- В доме номер двадцать пять у старухи молочницы взяли в кавалерию сына, - сообщил из угла кто-то.

- Вот хватил! - И Тимур укоризненно качнул головой. - Да там на воротах еще третьего дня наш знак поставлен. А кто ставил? Колокольчиков, ты?

- Я.

- Так почему же у тебя верхний левый луч звезды кривой, как пиявка? Взялся сделать - сделай хорошо. Люди придут - смеяться будут. Давайте дальше.

Вскочил Сима Симаков и зачастил уверенно, без запинки:

- В доме номер пятьдесят четыре по Пушкаревой улице коза пропала. Я иду, вижу - старуха девчонку колотит. "Я кричу: "Тетенька, бить не по закону!" Она говорит: "Коза пропала. Ах, будь ты проклята!" - "Да куда же она пропала?" - "А вон там, в овраге за перелеском, обгрызла мочалу и провалилась, как будто ее волки съели!"

- Погоди! Чей дом?

- Дом красноармейца Павла Гурьева. Девчонка - его дочь, зовут Нюркой. Колотила ее бабка. Как зовут, не знаю. Коза серая, со спины черная. Зовут Манька.

- Козу разыскать! - приказал Тимур. - Пойдет команда в четыре человека. Ты... ты и ты. Ну все, ребята?

- В доме номер двадцать два девчонка плачет, - как бы нехотя сообщил Гейка.

- Чего же она плачет?

- Спрашивал - не говорит.

- А ты спросил бы получше. Может быть, кто-нибудь ее поколотил... обидел?

- Спрашивал - не говорит.

- А велика ли девчонка?

- Четыре года.

- Вот еще беда! Кабы человек... а то - четыре года! Постой, а чей это дом?

- Дом лейтенанта Павлова. Того, что недавно убили на границе.

- "Спрашивал - не говорит", - огорченно передразнил Гейку Тимур. Он нахмурился, подумал. - Ладно... Это я сам. Вы к этому делу не касайтесь.

- На горизонте показался Мишка Квакин! - громко доложил наблюдатель. - Идет по той стороне улицы. Жрет яблоко. Тимур! Выслать команду: пусть дадут ему тычка или взашеину!

- Не надо. Все оставайтесь на местах. Я вернусь скоро.

Он прыгнул из окна на лестницу и исчез в кустах. А наблюдатель сообщил снова:

- У калитки, в поле моего зрения, неизвестная девица, красивого вида, стоит с кувшином и покупает молоко. Это, наверно, хозяйка дачи.

- Это твоя сестра? - дергая Женю за рукав, спросил Коля
Колокольчиков. И, не получив ответа, он важно и обиженно предостерег: - Ты смотри не вздумай ей отсюда крикнуть.

- Сиди! - выдергивая рукав, насмешливо ответила ему Женя. - Тоже ты мне начальник...

- Не лезь к ней, - поддразнил Гейка Колю, - а то она тебя поколотит.

- Меня? - Коля обиделся. - У нее что? Когти? А у меня -
мускулатура. Вот... ручная, ножная!

- Она поколотит тебя вместе с ручною и ножною. Ребята, осторожно! Тимур подходит к Квакину.

Che la fenestro sur shnurbalancilon sidighis observanto. Sur lia kolo pendis lacho kun teatra binoklo.

Proksime de Timur sidis Jhenja kaj strechatente auskultis kaj rigardis chion, kio okazis en la kunsido.

- Morgau matene, dum la homoj dormas, mi kaj Kolokolchikov riparos la shnurojn shiritajn far shi (li montris al Jhenja).

- Li ne vekighos — malbonhumore intermetis la grandkapa, vestita per marista chemizo Gejka. — Li ellitighas nur por maten- kaj tagmangho.

- Kalumnio! — ekstarante kaj balbutante, ekkriis Kolja Kolokolchikov. — Mi levighas kun la unua sunradio.

- Mi ne scias, kiu radio de la suno estas la unua, kiu la dua, sed li nepre ne vekighos — obstine daurigis Gejka.

Momente balancighante sur shnuroj, la observanto fajfis, kaj la knaboj eksaltis.

Lau la shoseo en polvaj nuboj movighis chevalartileria regimento. Potencaj, jungitaj per rimenoj kaj ferajhoj chevaloj rapide tiris post si verdajn obusajn kestojn kaj per griza shtofo kovritajn kanonojn.

Harditaj per ventoj, sunbrunighintaj rajdantoj, ne balancighante en la seloj, lertabrave turnis sin che la angulo kaj unu post la alia malaperadis ili en la bosko. La regimento foriris.

- Ili veturas al la stacidomo, por envagonighi — grave klarigis Kolja Kolakolchikov. - Mi vidas lau ilia vesto: kiam ili galopas al ekzercado, kiam al parado kaj kiam ien ankorau.

- Vi vidas kaj silentu! — haltigis lin Gejka. — Ni estas mem kun okuloj. Vi sciu, knaboj, tiu babilulo volas forkuri en Rugh-armeon.

- Estas malpermesite — intervenis Timur. — Chia provo estas senrezulta.

- Kiel malpermesitas? — rughighinte diris Kolja. — Sed kial antaue knaboj al fronto forkuradis?

- Tio estis antaue. Kaj nun al chiuj chefoj kaj komandantoj estas rigore ordonite preni la kolon, kaj peli nin similajn hejmen.

- Kial preni la kolon? — kolerighis kaj ankorau plirughighinte ekkriis Kolja Kolokolchikov. — Ni ja ne estas fremduloj!

- Do, jen! — kaj Timur suspiris. — Ni ja ne estas fremduloj! Kaj nun, knaboj, ek al la afero.

Chiuj disighis al la lokoj.

- En la ghardeno de la domo numero kvar en la Kurba strateto nekonataj fiknaboj senfruktigis pomarbon - ofendite informis Kolja Kolokolchikov. — Ili rompis du branchojn kaj piedpremis florbedon.

- Kies estas la domo? - kaj Timur enrigardis en la vakstolitan kajeron. — Domo de la rugharmeano Krjukov. Kiu estas che ni eksspecialisto pri fremdaj ghardenoj kaj pomarboj?

- Mi - eksonis konfuzita vocho.

- Kiu povis tion fari?

- Tie laboris Mishka Kvakin kaj lia helpanto kun la kromnomo Figura. La pomarbo estas michurinajho (I. Michurin - fama soveta selektisto. E.S.P.), la specio estas ormaturigha kaj certe estis zorge elektita.

- Denove kaj denove estas Kvakin! — Timur enpensighis. - Gejka, chu vi parolis kun li?

- Jes.

- Nu, kaj kio?

- Mi batis sur lian kolon.

- Kaj li?

- Li donis al mi du batojn.

- He, chio che vi estas "batis" kaj "batis" ... Sed la senco ial mankas. Bone! Pri Kvakin ni okupighos aparte. Plu.

- En la domo numero dudek kvin de la olda laktoliverantino soldatighis filo al la kavalerio — iu sciigis el la angulo.

- Jen rekonsciighis, vi! — kaj Timur riprochete kapbalancis. — Tie sur la pordego antau tri tagoj nia signo estis pentrita. Kiu pentris? Kolokolchikov, chu vi?

- Mi.

- Do, kial la maldekstra supra radio de la stelo estas kurba kiel hirudo. Se vi entreprenas ion — faru bone. Oni venos - ridos. Plu.

Starighis Sima Simakov kaj ekparolis rapide, konvinke, sen haltoj:

- En la domo numero kvindek kvar en strato Pushkarevkaja malaperis kaprino. Mi iras kaj vidas - oldulino knabinon drashas. Mi krias: "Onjo, lauleghe vi ne rajtas bati!" Shi diras: " ...La kaprino malaperis. Estu ghi malbenita!" - 'Kie ghi malaperis? " — "Jen tie, en la ravino, post la arbareto, formachis la shnuron kaj malaperis, kvazau ghin englutus lupoj!"

- Atendu! Al kiu apartcnas la domo?

- La domo estas de la rugharmeano Paulo Gurjev. La knabino estas lia filino, nome Njurka. Drashis shin shia avino. Shian nomon mi ne scias. La kaprino estas griza kun nigra dorso, nome Manjka.

- La kaprinon trovu! — severe ordonis Timur. Iros grupo ei kvar homoj. Vi, vi, vi kaj vi. Nu, chu estas chio, knaboj?

- En la domo numero dudekdu knabino ploras — kvazau sendezire informis Gejka.

- Kial shi ploras?

- Mi demandis, shi ne respondis.

- Chu granda estas la knabino?

- Kvarjara.

- Jen alia malbono. Se estus homo, sed jen kvarjara! Atendu, al kiu apartenas la domo?

- La domo estas de leutenanto Pavlov. De tiu, kiu estis antau nelonge mortigita che la limo.

- Demandis, ne respondis - chagrene imitachis Gejkan Timur. Li sulkigis la brovojn, pensadis. — Bone ... Tion mi mem. Vi tiun aferon ne tushu.

- Che la horizonto aperis Mishka Kvakin! — laute raportis la observanto. - Li iras lau alia flanko de la strato, manghachas pomon. Timur! Sendu grupon: ili trabatu lin au donu al li kelkajn vangofrapojn!

- Ne endas. Chiuj restu sur siaj lokoj. Mi revenos baldau.

Li saltis el la fenestro sur la shtupetaron kaj malaperis inter la arbustoj. La observanto informadis plu:

- Che la kortpordo, en mia vido nekonata fraulino de bela aspekto, staras kun karafo kaj achetas lakton. Tiu estas vershajne la mastrino de la somerdomo.

- Chu tiu estas via fratino? — tirante la manikon de Jhenja, demandis Kolja Kolokolchikov. Ne ricevinte respondon, li ofendeme diris: — Vi nur ne volu al shi de chi tie krii!

- Sidu! — ekshirante la manikon, mokete diris al li Jhenja. — He, jen chefo trovighis...

- Ne ekscitu shin, char shi vin drashos — incitis Gejka Koljan.

- Chu min? - Kolja ofendighis. - Kion shi havas? Chu ungojn? Kaj mi — muskolaron. Jen ... la brakoj, kruroj!

- Shi drashos vin kune kun la brakoj kaj kruroj. Knaboj, atenton! Timur alproksimighas al Kvakin.

- Здорово, комиссар! - склонив голову набок, негромко сказал он. - Куда так торопишься?

- Здорово, атаман! - в тон ему ответил Тимур. - К тебе навстречу.

- Рад гостю, да угощать нечем. Разве вот это? - Он сунул руку за пазуху и протянул Тимуру яблоко.

- Ворованные? - спросил Тимур, надкусывая яблоко.

- Они самые, - объяснил Квакин. - Сорт "золотой налив". Да вот беда: нет еще настоящей спелости.

- Кислятина! - бросая яблоко, сказал Тимур. - Послушай: ты на заборе дома номер тридцать четыре вот такой знак видел? - И Тимур показал на звезду, вышитую на своей синей безрукавке.

- Ну, видел, - насторожился Квакин. - Я, брат, и днем и ночью все вижу.

- Так вот: если ты днем или ночью еще раз такой знак где-либо увидишь, ты беги прочь от этого места, как будто бы тебя кипятком ошпарили.

- Ой, комиссар! Какой ты горячий! - растягивая слова, сказал Квакин. - Хватит, поговорили!

- Ой, атаман, какой ты упрямый, - не повышая голоса, ответил Тимур.

- А теперь запомни сам и передай всей шайке, что этот разговор у нас с вами последний.

Никто со стороны и не подумал бы, что это разговаривают враги, а не два теплых друга. И поэтому Ольга, державшая в руках кувшин, спросила молочницу, кто этот мальчишка, который совещается о чем-то с хулиганом Квакиным.

- Не знаю, - с сердцем ответила молочница. - Наверное, такой же хулиган и безобразник. Он что-то все возле вашего дома околачивается. Ты смотри, дорогая, как бы они твою сестренку не отколошматили.

Беспокойство охватило Ольгу. С ненавистью взглянула она на обоих мальчишек, прошла на террасу, поставила кувшин, заперла дверь и вышла на улицу разыскивать Женю, которая вот уже два часа как не показывала глаз домой.

Вернувшись на чердак, Тимур рассказал о своей встрече ребятам. Было решено завтра отправить всей шайке письменный ультиматум.

Бесшумно соскакивали ребята с чердака и через дыры в заборах, а то и прямо через заборы разбегались по домам в разные стороны. Тимур подошел к Жене.

- Ну что? - спросил он - Теперь тебе все понятно?

- Все, - ответила Женя, - только еще не очень. Ты объясни мне проще.

- А тогда спускайся вниз и иди за мной. Твоей сестры все равно сейчас нет дома.

Когда они слезли с чердака, Тимур повалил лестницу.

Уже стемнело, но Женя доверчиво пошла за ним следом.
Они остановились у домика, где жила старуха молочница Тимур оглянулся. Людей вблизи не было. Он вынул из кармана свинцовый тюбик с масляной краской и подошел к воротам, где была нарисована звезда, верхний левый луч которой действительно изгибался, как пиявка. Уверенно лучи он обровнял, заострил и выпрямил.

- Скажи, зачем? - спросила его Женя. - Ты объясни мне проще: что все это значит?

Тимур сунул тюбик в карман. Сорвал лист лопуха, вытер закрашенный палец и, глядя Жене в лицо, сказал:

- А это значит, что из этого дома человек ушел в Красную Армию. И с этого времени этот дом находится под нашей охраной и защитой. У тебя отец в армии?

- Да! - с волнением и гордостью ответила Женя. - Он командир.

- Значит, и ты находишься под нашей охраной и защитой тоже.

Они остановились перед воротами другой дачи И здесь на заборе была начерчена звезда. Но прямые светлые лучи ее были обведены широкой черной каймой.

- Вот! - сказал Тимур. - И из этого дома человек ушел в Красную Армию. Но его уже нет. Это дача лейтенанта Павлова, которого недавно убили на границе. Тут живет его жена и та маленькая девочка, у которой добрый Гейка так и не добился, отчего она часто плачет. И если тебе случится, то сделай ей, Женя, что-нибудь хорошее.

Он сказал все это очень просто, но мурашки пробежали по груди и по рукам Жени, а вечер был теплый и даже душный.

Она молчала, наклонив голову. И только для того, чтобы хоть что-нибудь сказать, она спросила:

- А разве Гейка добрый?

- Да, - ответил Тимур. - Он сын моряка, матроса. Он часто бранит малыша и хвастунишку Колокольчикова, но сам везде и всегда за него заступается.

Окрик резкий и даже гневный заставил их обернуться. Неподалеку стояла Ольга.

Женя дотронулась до руки Тимура: она хотела подвести его и познакомить с ним Ольгу.

Но новый окрик, строгий и холодный, заставил ее от этого отказаться. Виновато кивнув Тимуру головой и недоуменно пожав плечами, она пошла к Ольге.

- Евгения! - тяжело дыша, со слезами в голосе сказала Ольга. - Я запрещаю тебе разговаривать с этим мальчишкой. Тебе понятно?

- Но, Оля, - пробормотала Женя, - что с тобою?

- Я запрещаю тебе подходить к этому мальчишке, - твердо повторила Ольга. - Тебе тринадцать, мне восемнадцать. Я твоя сестра... Я старше. И, когда папа уезжал, он мне велел...

- Но, Оля, ты ничего, ничего не понимаешь! - с отчаянием воскликнула Женя. Она вздрагивала. Она хотела объяснить, оправдаться. Но она не могла. Она была не вправе. И, махнув рукой, она не сказала сестре больше ни слова.

Сразу же она легла в постель. Но уснуть не могла долго. А когда уснула, то так и не слыхала, как ночью постучали в окно и подали от отца телеграмму.

Рассвело. Пропел деревянный рог пастуха. Старуха молочница открыла калитку и погнала корову к стаду. Не успела она завернуть за угол, как из-за куста акации, стараясь не греметь пустыми ведрами, выскочило пятеро мальчуганов, и они бросились к колодцу.

- Качай!

- Давай!

- Бери!

- Хватай!

Обливая холодной водой босые ноги, мальчишки мчались во двор, опрокидывали ведра в дубовую кадку и, не задерживаясь, неслись обратно к колодцу.

К взмокшему Симе Симакову, который без передышки ворочал рычагом колодезного насоса, подбежал Тимур и спросил:

- Вы Колокольчикова здесь не видали? Нет? Значит, он проспал. Скорей, торопитесь! Старуха пойдет сейчас обратно.

Очутившись в саду перед дачей Колокольчиковых, Тимур стал под деревом и свистнул. Не дождавшись ответа, он полез на дерево и заглянул в комнату. С дерева ему была видна только половина придвинутой к подоконнику кровати да завернутые в одеяло ноги.

Тимур кинул на кровать кусочек коры и тихонько позвал:

- Коля, вставай! Колька!

Спящий не пошевельнулся. Тогда Тимур вынул нож, срезал длинный прут, заострил на конце сучок, перекинул прут через подоконник и, зацепив сучком одеяло, потащил его на себя.

Легкое одеяло поползло через подоконник. В комнате раздался хрипловатый изумленный вопль. Вытаращив заспанные глаза, с кровати соскочил седой джентльмен в нижнем белье и, хватая рукой уползающее одеяло, подбежал к окну.

Очутившись лицом к лицу с почтенным стариком, Тимур разом слетел с дерева.

А седой джентльмен, бросив на постель отвоеванное одеяло, сдернул со стены двустволку, поспешно надел очки и, выставив ружье из окна дулом к нему, зажмурил глаза и выстрелил.

- Saluton, komisaro! — klininte flanken la kapon mallaute li diris. — Kien vi rapidas?

- Saluton, bandestro! — samtone respondis Timur. - Renkonten al vi.

- Mi ghojas pri la gasto, sed regalajho mankas. Eble jen tio? — li shovis la manon en sian sinon kaj etendis al Timur pomon.

- Chu shtelita? — demandis Timur, mordante la pomon.

- Ghuste la sama — klarigis Kvakin. Specio ormaturigha. La sola bedaurindajho estas: mankas vera maturigho.

- Acidachajho! — jhetante la pomon, diris Timur. — Auskultu, chu vi sur la barilo de la domo numero tridek kvar jen tian signon vidis? - Timur montris la stelon, broditan sur la blua chemizo.

- Nu, mi vidis — strechis la atenton Kvakin. Mi, frato, tage kaj nokte chion vidas.

- Do, jen: se vi tage au nokte ankoraufoje la saman signon vidos ie, do kuru de tiu loko, kvazau brogita.

- Ho, komisaro! Kiel impulsema vi estas! — tirante la vortojn, diris Kvakin. — Fino, ni interparolis sufiche!

- Oj, bandestro, kiel obstina vi estas — ne levante la vochon, respondis Timur. — Kaj nun memorfiksu mem kaj transdonu al via bando, ke tiu parolo kun vi estis la lasta.

De iom malproksime neniu povus pensi, ke la parolantoj estis malamikoj, kaj ne du varmaj amikoj. Kaj pro tio Olga, tenanta en la manoj karafon, demandis la laktoliverantinon, kiu estas la knabo, kiu konversacias pri io kun la huligano Kvakin.

— Mi ne scias — elkore diris la laktistino. — Vershajne li estas simila huligano kaj sentaugulo. Li chiame apud via hejmo vagadachas. Vi gardu vin, karulino, ili povas vian fratinon tradrashi.

Maltrankvilo obsedis Olgan. Kun malshato shi rigardis al ambau knaboj, trapasis la terason, metis la karafon, shlosis la pordon kaj eliris straten por serchi Jhenjan, kiu jam dum du horoj ne montris sin hejme.

Reveninte al la subtegmento, Timur rakontis pri sia renkontigho al la knaboj. Estas decidite morgau sendi al la tuta bando skriban ultimaton.

Senbrue descendis la knaboj de la subtegmento, kaj tra truoj en bariloj au senpere trans la bariloj ili diskuradis al la hejmoj diversflanken.

Timur alvenis al Jhenja.

— Do, kio? drmandis li. — Chu nun chio estas klara?

- Chio — respondis Jhenja — nur ankorau ne tre. Vi klarigu al mi pli simple.

- Tiam descendu kaj iru post mi. Via fratino nun ne estas hejme.

Kiam ili alterighis, Timur faligis la shtupetaron.

Jam vesperighis, sed Jhenja konfide iris post lin. Ili haltis che la domo, kie loghis la olda laktoliveristino. Timur chirkaurigardis. Homoj proksime ne estis. Li elposhigis plumban ujeton kun farbo kaj alvenis al la pordego, kie estis pentrita stelo, la supra radio de kiu vere kurbis kiel hirudo. La radiojn li senhezite akrigis kaj rektigis.

— Diru, por kio? — demandis lin Jhenja. — Vi klarigu al mi pli simple: kion tio signifas? ~

Timur shovis la ujon en la poshon. Forshiris folion de lapo, vishis la makulitan fingron kaj, rigardante la vizaghon de Jhenja, diris:

— Tio signifas, ke el tiu chi domo homo foriris en la Rughan Armeon. Kaj ekde tiu tempo tiu chi domo trovighas sub nia gardo kaj protekto. Chu via patro estas en la Armeo?

Jes! — kun agitigho kaj fiero diris Jenja. — Li estas komandanto.

- Tio signifas, ke ankau vi trovighas sub nia gardo kaj protekto.

Ili haltis antau pordego de alia somerdomo. Ankau tie sur la barilo estis desegnita stelo. Sed la rektaj helaj radioj de ghi estis konturitaj per vasta nigra bordero.

— Jen! — diris Timur. ~ Ankau el tiu chi domo homo foriris al la Rugha Armeo. Sed li jam malestas. Tio estas domo de la leutenanto Pavlov, kiu pereis che la limo. Chi tie loghas lia edzino
kaj tiu knabineto, de kiu la bona Gejka ne povis ekscii, kial shi ofte ploras. Se vi havos okazon, faru al shi, Jhenja, ion bonan.

Li diris tion tre simple, sed malvarmo trakuris shiajn brakojn kaj bruston, kvankam la vespero estis varma, ech sufoka.

Shi silentis, klininte la kapon. Kaj nur por ion diri shi demandis:

- Sed chu Gejka estas bonkora?

- Jes - respondis Titnur. - Li estas filo de maristo. Li ofte primokas la etulon kaj fanfaronulon Kolokolchikov, sed mem chie kaj chiam defendas lin.

La vokokrio, akra kaj kolera igis ilin turni sin. Proksime staris Olga.

Jhenja tushis la manon de Timur: shi volis konduki lin kaj konatigi al Olga.

- Eugenia! — anhelante kun larmoj en la vocho diris Olga. — Mi malpermesas al vi paroli kun tiu chi fiknabo. Chu al vi estas klare?

- Sed Olga — balbutis Jhenja — kio okazis al vi?

- Mi malpermesas al vi veni al tiu knabacho — firme ripetis Olga. — Vi estas dektri-jara, kaj mi — dekok-jara. Mi estas via fratino ... Mi aghas pli. Kaj kiam pachjo estis forveturanta, li al mi ordonis ...

- Sed Olja, vi nenion, nenion komprenas! — kun senespero ekkriis Jhenja. Shi estis tremetanta. Shi volis klarigi, pravigi sin. Sed shi ne povis. Shi ne havis rajton. Kaj, svinginte la manon, shi diris al la fratino ech ne unu vorton.

Hejme tuj shi enlitighis, sed longe ne povis endormighi. Tamen, kiam shi ekdormis, shi ne audis, kiel nokte oni frapis la fenestron kaj donis telegramon de la patro.

Matenighis. Trumpetis ligna korno de la pashtisto. La olda laktistino malfermis la pordon kaj pelis la bovinon al la grego. Shi apenau foriris post la angulon, kiam de malantau akaci-arbusto elkuris kvinopo da knaboj kaj jhetis sin al la puto.

- Pumpu!

- Ek!

Prenu!

-Kaptu!

Privershante la nudajn piedojn per malvarma akvo, la knaboj kuregis en la korton, malplenigante la sitelojn en la kverkan barelon kaj, ne haltante, flugis reen al la puto.

Al la shvitmalsekighinta Sima Simakov, kiu sen interrompo movis la levilon de la puta pumpilo, alkuris Timur kaj demandis:

— Chu vi Kolokolchikovon ne vidis chi tie? Chu ne? Tio signifas, ke li ne vekighis. Hastu, rapidu! La oldulino baldau revenos.

Sin trovinte en la gardeno antau la somerdomo de Kolokolchikov, Timur ekstaris apud la arbon kaj fajfis. Ne atinginte respondon, li grimpis la arbonkaj enrigardis la chambron. De la arbo videblis nur duono de lito, movita de la fenestro, kaj piedoj envolvitaj per litkovrilo.

Timur jhetis sur la liton peceton de akvoshelo kaj mallaute vokis:

- Kolja, ekstaru! Koljka!

La dormanto ne movighis. Tiam Timur elposhigis tranchilon, detranchis longan vergon, akrigis chefine hokon, transjhetis la vergon tra la fenestro kaj, krochinte per la hoko la litkovrilon, tiris ghin al si.

La malpeza litkovrilo rampis tra la fenestrobreto. En la chambro eksonis rauketa mirigita ghemkrio. Elorbitiginte la postdormajn okulojn, de la lito desaltis la grizhara ghentlemano en subvestoj kaj, kaptante per la mano la forglitantan litkovrilon, li kuris al la fenestro.

Sin trovinte vid-al-vide kun la respektinda oldulo, Timur dum momento deflugis de la arbo.

Kaj la grizhara ghentlemano jhetinte sur la liton la rekonkeritan litkovrilon, demurigis shire la fusilon, haste surmetis la okulvitrojn, kaj chieleniginte la pafilon, fermis la okulojn kaj elpafis.