Считалось, что он помогает дедушке в работе. На самом же деле вот уже целый час, как он держал в руке отвертку, дожидаясь, пока дедушке этот инструмент понадобится.

Но стальная спиральная пружина, которую нужно было вогнать на свое место, была упряма, а дедушка был терпелив. И казалось, что конца-края этому ожиданию не будет. Это было обидно, тем более что из-за соседнего забора вот уже несколько раз высовывалась вихрастая голова Симы Симакова, человека очень расторопного и сведущего. И этот Сима Симаков языком, головой и руками подавал Коле знаки, столь странные и загадочные, что даже пятилетняя Колина сестра Татьянка, которая, сидя под липою, сосредоточенно пыталась затолкать репей в пасть лениво развалившейся собаке, неожиданно завопила и дернула дедушку за штанину, после чего голова Симы Симакова мгновенно исчезла. Наконец пружина легла на свое место.

- Человек должен трудиться, - поднимая влажный лоб и обращаясь к Коле, наставительно произнес седой джентльмен Ф. Г. Колокольчиков. - У тебя же такое лицо, как будто бы я угощаю тебя касторкой. Подай отвертку и возьми клещи. Труд облагораживает человека. Тебе же душевного благородства как раз не хватает. Например, вчера ты съел четыре порции мороженого, а с младшей сестрой не поделился.

- Она врет, бессовестная! - бросая на Татьянку сердитый взгляд, воскликнул оскорбленный Коля. - Три раза я давал ей откусить по два раза. Она же пошла на меня жаловаться да еще по дороге стянула с маминого стола четыре копейки.

- А ты ночью по веревке из окна лазил, - не поворачивая головы, хладнокровно ляпнула Татьянка. - У тебя под подушкой есть фонарь. А в спальню к нам вчера какой-то хулиган кидал камнем. Кинет да посвистит, кинет да еще свистнет.

Дух захватило у Коли Колокольчикова при этих наглых словах бессовестной Татьянки. Дрожь пронизала тело от головы до пяток. Но, к счастью, занятый работой дедушка на такую опасную клевету внимания не обратил или просто ее не расслышал. Очень кстати в сад тут вошла с бидонами молочница и, отмеривая кружками молоко, начала жаловаться:

- А у меня, батюшка Федор Григорьевич, жулики ночью чуть было дубовую кадку со двора не своротили. А сегодня люди говорят, что чуть свет у меня на крыше двух человек видели: сидят на трубе, проклятые, и ногами болтают.

- То есть как на трубе? С какой же это, п\озвольте, целью? - начал было спрашивать удивленный джентльмен.

Но тут со стороны курятника раздался лязг и звон. Отвертка в руке седого джентльмена дрогнула, и упрямая пружина, вылетев из своего гнезда, с визгом брякнулась о железную крышу. Все, даже Татьянка, даже ленивая собака, разом обернулись, не понимая, откуда звон и в чем дело. А Коля Колокольчиков, не сказав ни слова, метнулся, как заяц, через морковные грядки и исчез за забором.

Он остановился возле коровьего сарая, изнутри которого, так же как из курятника, доносились резкие звуки, как будто бы кто-то бил гирей по отрезку стальной рельсы. Здесь-то он и столкнулся с Симой Симаковым, у которого взволнованно спросил:

- Слушай... Я не пойму. Это что?.. Тревога?

- Да нет! Это, кажется, по форме номер один позывной сигнал общий.

Они перепрыгнули через забор, нырнули в дыру ограды парка. Здесь с ними столкнулся широкоплечий, крепкий мальчуган Гейка. Следом подскочил Василий Ладыгин. Еще и еще кто-то. И бесшумно, проворно, одними только им знакомыми ходами они неслись к какой-то цели, на бегу коротко переговариваясь:

- Это тревога?

- Да нет! Это форма номер один позывной общий.

- Какой позывной? Это не "три - стоп", "три - стоп". Это какой-то болван кладет колесом десять ударов кряду.

- А вот посмотрим!

- Ага, проверим!

- Вперед! Молнией!

Oni konsideris, ke li estas helpanta. Efektive jam dum tuta horo li estis tenanta en la mano turnilon, atendante, kiam la avo bezonos chi tiun instrumenton.

Sed la shtala risorto, - kiun endis enigi en la lokon, estis malobeema, kaj la avo estis pacienca. Kaj shajnis, ke fino ne rompos ja tiun atendadon. Tio estis bedaurinda tiom, ke de malantau la najbara barilo jam kelkfoje elshovighis la hartufa kapo de Sima Simakov, persono lerta kaj informita. Kaj tiu Sima Simakov per la lango, la kapo, la manoj gestis al Kolja tiom strange kaj enigme, ke ech kvinjara fratino de Kolja, Tatjanka, kiu, sidante sub tilio pensfikse klopodis enshovi dornon en la bushon de pigre kushanta hundo, neatendite helpis kaj tiris la avon je la pantalon-tubo, post kio la kapo de Sima Simakov momente malaperis. Finfine la risorto enighis.en sian lokon.

- La homo devas labori - levante la shvitan frunton kaj turnante sin al Kolja, patronece prononcis la grizhara ghentlemano F.G.Kolokolchikov. - vi havas mienon, kvazau mi vin regalas per ricinoleo. Donu la turnilon kaj prenu tenajlon. Laboro nobligas homon. Che vi mankas ghuste la anima nobleco. Ekzemple, hierau vi formanghis kvar porciojn da glaciajho, sed ne dividis ghin kun la malpli agha fratino.

- Shi mensogachas, senhonta! — jhetante al Tatjanka koleran vizaghon, ekkriis ofendita Kolja. - Trifoje mi donis al shi mordi po du fojoj. Sed shi iris plendi pri mi, kaj ankorau tirshtelis de la panja tablo kvar kopekojn.

- Kaj vi nokte lau la shnuro elgrimpis — neturnante la kapon, senemocie jhetis Tatjanka. - Sub via kuseno estas lanterno. Kaj en nian dormochambron iu huligano jhetis shtonon. Li jhetis kaj fajfis, jhetis kaj fajfis.

Ech la spiro de Kolja Kolokolchikov haltis che tiuj impertinentaj vortoj de la senhonta Tatjanka. Tremo trapasis de la kapo ghis la kalkanoj. Sed feliche okupata per laboro, la avo tiun dangheran kalumnion ne atentis au simple ne audis. Bonokaze en la ghardenon en la momento eniris la laktoliverantino kun ladkruchoj kaj, mezurvershante la lakton, komencis plendi:

- Kaj de mi, Fedor Grigorjevich, friponoj nokte preskau forrulis kverkan barelon. Hodiau, oni diras, ke dum matenigho oni vidis du homojn, ili sidis sur la kamentubo, la malbenitaj, kaj balancis la piedojn.

- Kiel sur la kamentubo? Kiucele, se mi povas demandi vin, kiucele? — demandis la mirigita ghentlemano.

Sed en tiu tempo de la kokejo eksonis tintado kaj sonorado. La turnilo en la mano de la grizhara ghentlemano ektremis, kaj la obstina risorto, elsaltinte el sia nesto, kun jelpo tinte falis sur la feran tegmenton. Chiuj, ech Tatjanka, ech la pigra hundo kune turnis sin, nekomprenante, kio okazis kaj de kie venis la tinto. Kolja Kolokolchikov, ne dirante ech vorton, jhetis sin lepore trans la karotajn bedojn kaj malaperis post la barilo.

Li haltis che la bovejo, el kiu, same kiel el la kokejo, venis abruptaj sonoj, kvazau iu batus per pezilo relpecon. Tie li kunpushighis kun Sima Simakov, de kiu li ekscitite demandis:

- Auskultu ... Mi ne komprenas. Kio ghi estas? Chu alarmo?

- Ho, ne! Tio shajne estas ghenerala voksignalo numero unu.

Ili transsaltis la barilon, plonghis en la truon de la park-barilo. Tie kun ili karambolis larghshultra fortika knabo Gejka. Poste alkuris Vasilij Ladigin. Ankorau kaj ankorau iu. Kaj senbrue, lerte ili kuregis lau pasejoj konataj nur de ili, al iu celo, dum la kurado mallonge interparolante:

- Chu tio estas alarmo?

- Ho, ne! Tio estas ghenerala voksignalo numero unu.

- Kiu voksignalo? Tio ne estas ,,tri-halt', tri-halt'." Tio estas, ke iu shtipulo movas rade dek frapojn saratempe.

- Ni rigardu!

- Jes, ni kontrolu!

- Antauen! Fulme!

К нему подошел седой лохматый старик. Холщовая рубаха его была бедна. Широченные штаны - в заплатках. К колену его левой ноги ремнями была пристегнута грубая деревяшка. В одной руке он держал записку, другой сжимал старый, ободранный револьвер.

- "Девочка, когда будешь уходить, захлопни крепче дверь", - насмешливо прочел старик. - Итак, может быть, ты мне все-таки скажешь, кто ночевал у нас сегодня на диване?

- Одна знакомая девочка, - неохотно ответил мальчуган. - Ее без меня задержала собака.

- Вот и врешь! - рассердился старик. - Если бы она была тебе знакомая, то здесь, в записке, ты назвал бы ее по имени.

- Когда я писал, то я не знал. А теперь я ее знаю.

- Не знал. И ты оставил ее утром одну... в квартире? Ты, друг мой, болен, и тебя надо отправить в сумасшедший. Эта дрянь разбила зеркало, расколотила пепельницу. Ну хорошо, что револьвер был заряжен холостыми. А если бы в нем были патроны боевые?

- Но, дядя... боевых патронов у тебя не бывает, потому что у врагов твоих ружья и сабли... просто деревянные.

Похоже было на то, что старик улыбнулся. Однако, тряхнув лохматой головой, он строго сказал:

- Ты смотри! Я все замечаю. Дела у тебя, как я вижу, темные, и как бы за них я не отправил тебя назад, к матери.

Пристукивая деревяшкой, старик пошел вверх по лестнице. Когда он скрылся, мальчуган подпрыгнул, схватил за лапы вбежавшую в комнату собаку и поцеловал ее в морду.

- Ага, Рита! Мы с тобой попались. Ничего, он сегодня добрый. Он сейчас петь будет.

И точно. Сверху из комнаты послышалось откашливание. Потом этакое тра-ля-ля!.. И наконец низкий баритон запел:

Я третью ночь не сплю,
мне чудится все то же
Движенье тайное в угрюмой тишине...

- Стой, сумасшедшая собака! - крикнул Тимур. - Что ты мне рвешь штаны и куда ты меня тянешь?

Вдруг он с шумом захлопнул дверь, которая вела наверх, к дяде, и через коридор вслед за собакой выскочил на веранду. В углу веранды возле небольшого телефона дергался, прыгал и колотился о стену подвязанный к веревке бронзовый колокольчик. Мальчуган зажал его в руке, замотал бечевку на гвоздь. Теперь вздрагивающая бечевка ослабла - должно быть, где-то лопнула. Тогда, удивленный и рассерженный, он схватил трубку телефона.

Al li alvenis vila grizhara oldulo. Tola chemizo lia estis malricha. La vastega pantalono estis multpece flikita. Al la genuo de lia maldekstra kruo estis alligita kruda lignajho. En unu mano li tenis leteron, per la alia li premis malnovan gratitan revolveron.

"Knabino, kiam vi estos foriranta, frape fermu la pordon" - moke tralegis la oldulo. - Do, eble vi al mi tamen diros, kiu tranoktis sur nia kanapo?

- Iu konata knabino - sendezire respondis la knabo. - Shin sen mi restigis la hundo.

- Chi tie vi mensogas! - ekkoleris la oldulo. — Se shi estus konata, en la letero vi nomus shin.

- Kiam mi estis skribanta, mi shin ne konis. Kaj nun mi konas.

- Vi shin ne konis. Chu vi lasis shin sola matene en la loghejo?
Vi, amiko mia, malsanas, kaj vin endas ekspedi al frenezulejo. Tiu fiulino frakasis la spegulon kaj la cindrujon. Nu, bone la revolvero estis sharghita per senkuglaj kartochoj. Se en ghi estus kugloj?

- Sed, onklo ... kuglojn vi ne havas, char viaj malamikoj havas fusilojn kaj sabrojn ... simple lignajn.

Similis, ke la oldulo ridetis. Tamen skuinte la vilan kapon, li severe diris:

— Vi rigardu! Mi chion rimarkas. Aferoj viaj, kiel mi komprenas, estas malklaraj, pro tiuj mi povus vin sendi reen, al la patrino.

Frapetante per la lignajho, la oldulo iris supren sur la shtuparo. Kiam li malaperis, la knabo suprensaltis, kaptis la enkurintan en la chambron hundon kaj kisis ghin sur la muzelon.

— Aha, Rita! Ni kaptighis kun vi ... Ncnio estas, li hodiau estas bona. Nun li estos kantanta.

Kaj ghuste. De supre el la chambro audighis tusetado. Poste estis tia tra—la—la! Kaj poste basa baritono ekkantis:

- ... Jam tria nokt' sen dorm',
kaj shajnas plu al mi,
sekrcta movighado ... Silenta malseren'...

— Haltu, freneza hundo! - kriis Timur. - Kial vi shiras mian pantalonon, kaj kien vi min tiras?

Subite li brue batfermis la pordon, kiu kondukis supren, al la onklo, kaj tra la koridoro post la hundo elkuris al la verando. En la angulo de la verando, apud malgranda telefono konvulsiis, saltis kaj batighis kontrau la muron ligita al shnuro bronza sonorileto. La knabo premis ghin permane, volvis la shnuron sur la najlon. Nun la tremanta shnuro malstrechighis, vershajne ghi ie shirighis. Tiam mirigita kaj kolerighinta li kaptis la telefonon.

Вошла Женя и достала пузырек с йодом.

- Женя, - недовольно спросила Ольга, - откуда у тебя на плече царапина?

- А я шла, - беспечно ответила Женя, - а там стояло на пути что-то такое колючее или острое. Вот так и получилось.

- Отчего же это у меня на пути не стоит ничего колючего или острого? - передразнила ее Ольга.

- Неправда! У тебя на пути стоит экзамен по математике. Он и колючий и острый. Вот, посмотри, срежешься!.. Олечка, не ходи на инженера, ходи на доктора, - заговорила Женя, подсовывая Ольге настольное зеркало. - Ну, погляди: какой из тебя инженер? Инженер должен быть - вот... вот... и вот... (Она сделала три энергичные гримасы.) А у тебя - вот... вот... и вот... - Тут Женя повела глазами, приподняла брови и очень нежно улыбнулась.

- Глупая! - обнимая ее, целуя и легонько отталкивая, сказала Ольга. - Уходи, Женя, и не мешай. Ты бы лучше сбегала к колодцу за водой.

Женя взяла с тарелки яблоко, отошла в угол, постояла у окна, потом расстегнула футляр аккордеона и заговорила:

- Знаешь, Оля! Подходит ко мне сегодня какой-то дяденька. Так с виду ничего себе - блондин, в белом костюме, и спрашивает: "Девочка, тебя как зовут?" Я говорю: "Женя..."

- Женя, не мешай и инструмент не трогай, - не оборачиваясь и не отрываясь от книги, сказала Ольга.

- "А твою сестру, - доставая аккордеон, продолжала Женя, - кажется, зовут Ольгой?"

- Женька, не мешай и инструмент не трогай! - невольно прислушиваясь, повторила Ольга.

- "Очень, - говорит он, - твоя сестра хорошо играет. Она не хочет ли учиться в консерватории?" (Женя достала аккордеон и перекинула ремень через плечо.) "Нет, - говорю я ему, - она уже учится по железобетонной специальности". А он тогда говорит: "А-а!" (Тут Женя нажала один клавиш.) А я ему говорю: "Бэ-э!" (Тут Женя нажала другой клавиш.)

- Негодная девчонка! Положи инструмент на место! - вскакивая, крикнула Ольга. - Кто тебе разрешает вступать в разговоры с какими-то дяденьками?

- Ну и положу, - обиделась Женя. - Я и не вступала. Это вступил он. Хотела я тебе рассказать дальше, а теперь не буду. Вот погоди, приедет папа, он тебе покажет!

- Мне? Это тебе покажет. Ты мешаешь мне заниматься.

- Нет, тебе! - хватая пустое ведро, уже с крыльца откликнулась Женя. - Я ему расскажу, как ты меня по сто раз в день то за керосином, то за мылом, то за водой гоняешь! Я тебе не грузовик, не конь и не трактор.

Она принесла воды, поставила ведро на лавку, но, так как Ольга, не обратив на это внимания, сидела, склонившись над книгой, обиженная Женя ушла в сад.

Выбравшись на лужайку перед старым двухэтажным сараем, Женя вынула из кармана рогатку и, натянув резинку, запустила в небо маленького картонного парашютиста.

Взлетев кверху ногами, парашютист перевернулся. Над ним раскрылся голубой бумажный купол, но тут крепче рванул ветер, парашютиста поволокло в сторону, и он исчез за темным чердачным окном сарая.

Авария! Картонного человечка надо было выручать. Женя обошла сарай, через дырявую крышу которого разбегались во все стороны тонкие веревочные провода. Она подтащила к окну трухлявую лестницу и, взобравшись по ней, спрыгнула на пол чердака.

Очень странно! Этот чердак был обитаем. На стене висели мотки веревок, фонарь, два скрещенных сигнальных флага и карта поселка, вся исчерченная непонятными знаками. В углу лежала покрытая мешковиной охапка соломы. Тут же стоял перевернутый фанерный ящик. Возле дырявой замшелой крыши торчало большое, похожее на штурвальное, колесо. Над колесом висел самодельный телефон.

Женя заглянула через щель. Перед ней, как волны моря, колыхалась листва густых садов. В небе играли голуби. И тогда Женя решила: пусть голуби будут чайками, этот старый сарай с его веревками, фонарями и флагами - большим кораблем. Она же сама будет капитаном.

Ей стало весело. Она повернула штурвальное колесо. Тугие веревочные провода задрожали, загудели. Ветер зашумел и погнал зеленые волны. А ей показалось, что это ее корабль-сарай медленно и спокойно по волнам разворачивается.

- Лево руля на борт! - громко скомандовала Женя и крепче налегла на тяжелое колесо.

Прорвавшись через щели крыши, узкие прямые лучи солнца упали ей на лицо и платье. Но Женя поняла, что это неприятельские суда нащупывают ее своими прожекторами, и она решила дать им бой.

С силой управляла она скрипучим колесом, маневрируя вправо и влево, и властно выкрикивала слова команды.

Но вот острые прямые лучи прожектора поблекли, погасли. И это, конечно, не солнце зашло за тучу. Это разгромленная вражья эскадра шла ко дну.

Бой был окончен. Пыльной ладонью Женя вытерла лоб, и вдруг на стене задребезжал звонок телефона. Этого Женя не ожидала; она думала, что этот телефон просто игрушка. Ей стало не по себе. Она сняла трубку.

Голос звонкий и резкий спрашивал:

- Алло! Алло! Отвечайте. Какой осел обрывает провода и подает сигналы, глупые и непонятные?

- Это не осел, - пробормотала озадаченная Женя. - Это я - Женя!

- Сумасшедшая девчонка! - резко и почти испуганно прокричал тот же голос. - Оставь штурвальное колесо и беги прочь. Сейчас примчатся... люди, и они тебя поколотят.

Женя бросила трубку, но было уже поздно. Вот на свету показалась чья-то голова: это был Гейка, за ним Сима Симаков, Коля Колокольчиков, а вслед лезли еще и еще мальчишки.

- Кто вы такие? - отступая от окна, в страхе спросила Женя. - Уходите!.. Это наш сад. Я вас сюда не звала.

Но плечо к плечу, плотной стеной ребята молча шли на Женю. И, очутившись прижатой к углу, Женя вскрикнула.

В то же мгновение в просвете мелькнула еще одна тень. Все обернулись и расступились. И перед Женей встал высокий темноволосый мальчуган в синей безрукавке, на груди которой была вышита красная звезда.

- Тише, Женя! - громко сказал он. - Кричать не надо. Никто тебя не тронет. Мы с тобой знакомы. Я - Тимур.

- Ты Тимур?! - широко раскрывая полные слез глаза, недоверчиво
воскликнула Женя. - Это ты укрыл меня ночью простынею? Ты оставил мне на столе записку? Ты отправил папе на фронт телеграмму, а мне прислал ключ и квитанцию? Но зачем? За что? Откуда ты меня знаешь?

Тогда он подошел к ней, взял ее за руку и ответил:

- А вот оставайся с нами! Садись и слушай, и тогда тебе все будет понятно.

Eniris Jhenja kaj prenis botelon de jodo.

- Jhenja — malkontente demandis Olga — de kie estas la gratajho sur via shultro?

- Mi iris — senzorge respondis Jenja —, kaj tie staris io tia pika kaj akra. Jen tiel tio okazis.

- Kial sur mia vojo ne staras io pika kaj akra? — mok-
imitis shin Olga.

- Nevere! Sur via vojo staras ekzameno pri matematiko. Ghi estas pika kaj akra. Vi defalos, rigardu! Olja, ne preparu vin por ingheniera instituto, iru al la medicina — parolis Jhenja alshovante al shi tablan spegulon. - Nu, rigardu, kia vi estas ingheniero? Ingheniero devas esti — jena ... jena ... kaj jena ... — kaj Jhenja movis la okulojn, levetis la brovojn kaj tre tenere ridetis.

- Stulteta! — brakumante, kisante kaj milde shovante shin, diris Olga. — Iru for, Jhenja, kaj ne malhelpu. Prefere kuru al la puto por akvo.

Jhenja prenis de la telero pomon, iris al angulo, iom staris che la fenestro, poste malbukumis la ujon de la akordiono kaj ekparolis:

- Chu vi scias, Olga? Alvenis a! mi hodiau nekonata onklo. Tiel, aspekte agrabla — blondulo, en blanka kostumo kaj demandis: "Knabino, kiu vi estas?" Mi diris: Jhenja...

- Jhenja, ne malhelpu kaj la muzikilon ne tushu — ne turnighante kaj ne detirante sin de la laboro, diris Olga.

- Kaj via fratino estas shajne Olga, chu?" — eligante la akordionon, daurigis Jhenja.

- Jhenja, ne malhelpu kaj la muzikilon ne tushu! - nevole alauskultante ripetis Olga.

- Tre — diris li — bone via fratino muzikas. Chu shi ne volas lerni en konservatorio?" (Jhenja elprenis la akordionon kaj transmetis la rimenon sur la shultron.) — "Ne - mi diris al li - shi jam studas ferbetonan profesion." Tiam li diris: ,,A-a!" (Nun Jhenja premis unu klavon.) Kaj mi diris al li: ,,Bo-o!" (Nun Jhenja premis alian klavon.)

— Sentauga knabinacho! Remetu la muzikilon sur ghian lokon! — eksaltante diris Olga. - Kiu al vi permesas komenci paroli kun iuj fremdaj homoj?

- Nu, mi remetu ghin — ofendighis Jhenja. — Ne mi komencis. Tion li komencts. Mi volis rakonti al vi plu, sed mi ne faros nun. Jen atendu, venos pachjo, li vin instruos konduti!

- Chu min? Vin li instruos. Vi malhelpas al mi lerni.

— Ne, vin! — kaptante la malplenan sitelon, jam de la peroneto rediris Jenja. - Mi al li rakontos, kiol vi min centfoje dum tago peladas jen por keroseno, jen por sapo, jen por akvo! Mi ne estas por vi kamiono, nek chevalo, nek traktoro!

Shi alportis akvon, metis la sitelon sur la breton, sed char Olga, ne atentinte tion, sidis, klininte sin super la libro, ofendighinte Jhenja foriris al la ghardeno.

Elirinte al la herbejeto antau la duetagha kabano, Jhenja elposhigis katapulteton kaj, strechinte la gumon, lanchis chielen etan kartonan parashutiston.

Enfluginte piede supren, la parashutisto renvershighis. Super ghi malfermighis blua papera kupolo, sed jen pli forte ekblovis vento, la parashutisto estis flankenigita kaj malaperis en malhela subtegmenta fenestro.

Katastrofo! La kartonan hometon endis liberigi. Jhenja chirkauiris la kabanon, tra kies truoza tegmento disighis diversflanken maldikaj shnuroj. Shi altrenis al la fenestro putrighintaii shtupetaron kaj, grimpinte lau ghi, saltis sur la plankon de la subtegmento.

Estis tre strange! La subtegmento estis loghata. Sur la muro pendis shnurvolvajhoj, lanterno, du krucigitaj signalflagetoj kaj mapo de la vilagho, chio markita per nekompreneblaj signoj. En la angulo kushis kovrita per sakshtofo brakpleno da pajlo. Tie staris renversita lignolada kesto. Apud la truplena muskighinta tegmento staris granda rado, simila al shipdirektilo. Super la rado pendis memfarita telefono.

Jhenja rigardis trans la fendon. Antau shi kiel ondoj de maro shancelighis foliaro de la densa ghardeno. En la chielo ludis kolomboj. Kaj tiam Jhenja decidis: la kolomboj estu mevoj, tiu chi malnova kabano kun ties shnuroj, lanternoj, flagoj estu granda shipo. Shi estu kapitano.

Shi ekgajis. Shi turnis la direktilradon, la strechaj shnuroj ektremis, ekzumis. La vento ekbruis kaj pelis verdajn ondojn. Al shi shajnis, ke tio estas shia shipo, kiu turnas sin malrapide kaj trankvile sur la ondoj.

— La direktilon maldekstren! — laute komandis Jhenja kaj pli strechis la pezan radon.

Trashirighinte tra la tegmentaj fendoj, mallarghaj radioj de la suno falis sur shiajn vizaghon kaj robon, sed Jhenja komprenis, ke tio estas malamikaj shipoj, serchantaj shin per lumjhetiloj. Shi decidis batali kontrau ili.

Kun peno shi turnis la knarantan radon, manovrante dckstren kaj maldekstren kaj streche kriante komandvortojn.

Jen, la akraj rektaj radioj de la lumjhetiloj malbrilighis, estingighis. Certe tio signifas, ke la suno estis kovrita per nubo. Sed tio estis, ke la venkinta eskadro sinkis al la fundo.

La batalo estis finita. Per la polva polmo Jhenja vishis la frunton, kaj subite sur la muro eksonoris la telefono. Tion Jhenja ne atendis: shi opiniis, ke la telefono estis simple ludilo. Shi ghenighis. Shi prenis la auskultilon.

La vocho sonora kaj akra demandis:

- Hallo! Hallo! Respondu! Kiu azeno shiras la shnurojn kaj donas signalojn stultajn kaj nekompreneblajn?

- Tio nc cstas azeno — balbutis konfuzite Jhenja. - Tio estas mi, Jhenja.

- Freneza knabinacho! - akre kaj preskau timigite kriis la sama vocho. - Lasu la direktilradon kaj kuru for! Tuj alkuros ... homoj kaj batos vin.

Jhenja jhetis la auskultilon, sed estis jam malfrue. Jen kontrau la lumo aperis ies kapo: tio estis Gejka, lin sekvis Sima Simakov, Kolja Kolokolchikov kaj poste grimpis ankorau aliaj knaboj.

- Kiuj vi estas? — retirighante de la fenestro, time demandis Jhenja. — Iru for! ... Tio estas nia ghardeno. Mi vin chi tien ne vokis.

Sed shultr' al shultro, kompaktmure la knaboj silente iris al Jhenja. Sin trovinte alpremita en angulo, Jhenja ekkriis.

En la sania momento en la lumstrio preteris ankorau unu ombro. Chiuj turnis siajn kapojn kaj disighis. Kaj antau Jhenja ekstaris malhelhara knabo en blua chemizo, sur la brusto de kiu estis brodita rugha stclo.

- Silenton, Jhenja! — laute diris !i. — Nc endas krii. Neniu vin tushos. Mi konas vin. Mi estas Timur.

— Chu vi estas Timur? — vaste malfermante plenajn de larmoj la okulojn, nekredeme ekkriis Jhenja. — Chu vi kovris min per litotuko? Chu vi lasis al mi la letereton? Chu vi sendis al la fronto, al la pachjo telegramon kaj al mi sendis la shlosilon kaj kvitancon? Sed por kio? Pro kio? De kie vi min konas?

Tiam li alvenis al shi, prenis shian manon kaj respondis:

— Restu kun ni! Sidighu kaj auskultu, kaj tiam por vi chio estos klara.