Antonij Pogorelskij. Nigra kokino (9) Aldone Aljosha farighis terura
petolulo. Ne havante bezonon lerni lecionojn, kiujn oni
taskis al li, tiutempe kiam la aliaj infanoj pretigis sin
al la klasoj, li okupighis pri petoloj, kaj chi tiu
nenifaro ankorau pli multe malbonigis lian karakteron. Finfine li tiom tedis chiujn per
sia malbona karaktero, ke la instruisto komencis serioze
pensi pri rimedoj por korektado de tia malbona knabo kaj
por tio taskadis al li duoble kaj trioble pli grandajn
lecionojn ol al la aliaj; sed ankau tio neniom helpis.
Aljosha tute ne lernis, sed tamen sciis lecionon de la
komenco ghis la fino sen plej malgranda eraro. Foje la instruisto, ne sciante,
kion fari pri li, taskis al li ellerni parkere proksimume
dudek paghojn ghis la sekva mateno kaj esperis, ke tiu
almenau dum la tago estos pli trankvila. Nenio simila! Nia Aljosha ech ne
pensis pri la leciono! Tiutage li intence petolis pli
multe ol ordinare, kaj la instruisto senefike minacis lin
per puno, se sekvamatene li ne scios la lecionon. Aljosha
interne ridis pri chi tiuj minacoj, estante certa, ke la
kanaba semeto nepre helpos lin. La sekvan tagon je difinita horo
la instruisto prenis en la manojn la libreton, el kiu al
Aljosha estis taskita la leciono, venigis Aljosha kaj
paroligis lin pri la tasko. Chiuj infanoj kun scivolemo
ek-atentis Aljosha, kaj la instruisto mem ne sciis, kion
pensi, kiam Aljosha malgrau tio, ke antautage li tute ne
parkerigis la lecionon, kuraghe starighis de sur la benko
kaj alvenis lin. Aljosha neniom dubis pri tio, ke
chi-foje li sukcesos montri sian neordinaran kapablecon;
li malfermis la bushon… kaj povis elbushigi neniun
vorton! - Kial vi silentas? - la
instruisto diris al li. - Diru la lecionon. Aljosha rughighis, poste
palighis, ree rughighis, komencis chifi siajn manojn, en
liaj okuloj pro timo ekbrilis larmoj… Chio vane! Li
povis diri neniun vorton, char fidante la kanaban
semeton, li ech ne foliumis la libron. - Kion tio signifas? - la
instruisto ekkriis. - Kial vi ne volas paroli? Aljosha ne sciis mem, al kio li
atribuu tian strangajhon, li enposhigis la manon por
palpi la semeton… Sed Intertempe la instruisto estis
perdanta la paciencon. Kutimighinte al tio, ke Aljosha
chiam respondis senerare kaj vigle, li ne povis kredi, ke
tiu ne scias almenau komencon de la leciono kaj atrubuis
la silenton al lia obstineco. - Iru en la dormejon, - li diris,
- kaj restu tie ghis kiam vi tute scios la lecionon. Oni forkondukis Aljosha en la
suban etaghon, donis al li la libron kaj shlosis la
pordon per la shlosilo. Apenau li restis sola, li tuj
komencis chie serchi la kanaban semeton. Li longe
fingrumis en siaj poshoj, rampis lau la planko, rigardis
sub la lito, inter la litkovrilo, kusenoj, littuko - chio
vane! Nenie estis ech spuroj de la kara semeto! Li penis
rememori, kie li povis perdi ghin, kaj fine li certighis,
ke li elfaligis ghin iel antautage, ludante en la korto. Sed kiel trovi ghin? Li estas
shlosita en chambro, kaj ech se oni permesus lin eliri en
la korton, tio eble nenion helpus, char li sciis, ke la
kokinetoj emas frandi kanabon, kaj iu el ili certe jam
forbekis lian semeton! Malesperinte trovi ghin, li
decidis alvoki Nigrulinon por helpi lin. - Kara Nigrulino! - li parolis. -
Kara ministro! Bonvolu aperi kaj doni al mi alian
semeton! En estonteco mi vere estos pli singarda. Sed neniu respondis liajn petojn,
kaj li fine sidighis sur seghon kaj denove ekploris. Intertempe venis horo por
tagmanghi; la pordo malshlosighis kaj envenis la
instruisto. - Aljosha, laute ploretante, estis
devigita diri, ke li ne scias. - Do restu chi tie ghis kiam vi
ellernos! - la instruisto diris, venigis al li glason da
akvo kaj pecon da sekala pano kaj ree lasis lin sola. Aljosha komencis parkerigi, sed
nenio envenadis lian kapon. Li de longe malkutimighis al
lernado, Kiam al la aliaj infanoj tempis
enlitighi, liaj chiuj kunuloj samtempe envenis la
chambron, kaj kun ili ree venis la instruisto. - Aljosha! Kaj kompatinda Aljosha tra larmoj
respondis: - Mi scias nur du paghojn. - Evidente ankau morgau vi devos
sidi chi tie nur kun pano kaj akvo, - la instruisto
diris, ekdeziris al la aliaj infanoj bonajn songhojn kaj
foriris. Aljosha restis kun la kunuloj.
Tiam, kiam li estis bonkora kaj modesta, chiuj amis lin,
kaj se li iufoje estis punata, chiuj kompatis lin, kaj
tio servis al li kiel konsolo. Sed nun neniu atentis lin:
ili chiuj rigardis lin kun malestimo kaj parolis kun li
neniun vorton. Li decidighis mem komenci
konversacion kun la knabo, kun kiu antautempe li tre
amikis, sed tiu deturnis sin de li senresponde. Aljosha
alparolis alian, sed ankau tiu ne volis paroli kun li kaj
ech forpushis lin de si, kiam li ree lin alparolis. Nun
kompatinda Aljosha eksentis, ke li meritas tian trakton
de la kunuloj. Li larmante enlitighis, sed neniel povis
endormighi. |
Притом Алеша сделался страшный шалун. Не имея нужды твердить уроков, которые ему задавали, он в то время, когда другие дети готовились к классам, занимался шалостями, и эта праздность еще более портила его нрав. Наконец он так надоел всем дурным своим нравом, что учитель серьезно начал думать о средствах к исправлению такого дурного мальчика и для того задавал ему уроки вдвое и втрое большие, нежели другим; но и это нисколько не помогало. Алеша вовсе не учился, а все-таки знал урок с начала до конца, без малейшей ошибки. Однажды учитель, не зная, что с ним делать, задал ему выучить наизусть страниц двадцать к другому утру и надеялся, что он, по крайней мере, в этот день будет смирнее. Куда! Наш Алеша и не думал об уроке! В этот день он нарочно шалил более обыкновенного, и учитель тщетно грозил ему наказанием, если на другое утро не будет он знать урока. Алеша внутренне смеялся этим угрозам, будучи уверен, что конопляное семечко поможет ему непременно. На следующий день, в назначенный час, учитель взял в руки книжку, из которой был задан урок Алеше, подозвал его к себе и велел проговорить заданное. Все дети с любопытством обратили на Алешу внимание, и сам учитель не знал, что подумать, когда Алеша, несмотря на то, что вовсе накануне не твердил урока, смело встал с скамейки и подошел к нему. Алеша нимало не сомневался в том, что и этот раз ему удастся показать свою необыкновенную способность; он раскрыл рот... и не мог выговорить ни слова! - Что же вы молчите? - сказал ему учитель. - Говорите урок. Алеша покраснел, потом побледнел, опять покраснел, начал мять свои руки, слезы у него от страха навернулись на глазах... Все тщетно! Он не мог выговорить ни одного слова, потому что, надеясь на конопляное зерно, он даже и не заглядывал в книгу. - Что это значит, Алеша? - закричал учитель. - Зачем вы не хотите говорить? Алеша сам не знал, чему приписать такую странность, всунул руку в карман, чтоб ощупать семечко... Но как описать его отчаяние, когда он его не нашел! Слезы градом полились из глаз его... Он горько плакал и все-таки не мог сказать ни слова. Между тем учитель терял терпение. Привыкнув к тому, что Алеша всегда отвечал безошибочно и не запинаясь, он считал невозможным, чтоб Алеша не знал по крайней мере начала урока, и потому приписывал молчание его упрямству. - Пойдите в спальню, - сказал он, - и оставайтесь там, пока совершенно будете знать урок. Алешу отвели в нижний этаж, дали ему книгу и заперли дверь ключом. Лишь только он остался один, как начал везде искать конопляного зернышка. Он долго шарил у себя в карманах, ползал по полу, смотрел под кроватью, перебирал одеяло, подушку, простыни - все напрасно! Нигде не было и следов любезного зернышка! Он старался вспомнить, где он мог его потерять, и наконец уверился, что выронил его как-нибудь накануне, играя на дворе. Но каким образом найти его? Он заперт был в комнате, а если б и позволили выйти на двор, так и это, вероятно, ни к чему бы не послужило, ибо он знал, что курочки лакомы на конопли и зернышко его, верно, которая-нибудь из них успела склевать! Отчаявшись отыскать его, он вздумал призвать к себе на помощь Чернушку. - Милая Чернушка! - говорил он. - Любезный министр! Пожалуйста, явись мне и дай другое семечко! Я, право, впредь буду осторожнее. Но никто не отвечал на его просьбы, и он наконец сел на стул и опять принялся горько плакать. Между тем настала пора обедать; дверь отворилась, и вошел учитель. - Знаете ли вы теперь урок? - спросил он у Алеши. Алеша, громко всхлипывая, принужден был сказать, что не знает. - Ну, так оставайтесь здесь, пока не выучите! - сказал учитель, велел подать ему стакан воды и кусок ржаного хлеба и оставил его опять одного. Алеша стал твердить наизусть, но ничего не входило ему в голову. Он давно отвык от занятий, да и как вытвердить двадцать печатных страниц! Сколько он ни трудился, сколько ни напрягал свою память, но когда настал вечер, он не знал более двух или трех страниц, да и то плохо. Когда пришло время другим детям ложиться спать, все товарищи его разом нагрянули в комнату, и с ними пришел опять учитель. - Алеша, знаете ли вы урок? - спросил он. И бедный Алеша сквозь слезы отвечал: - Знаю только две страницы. - Так, видно, и завтра придется вам просидеть здесь на хлебе и на воде, - сказал учитель, пожелал другим детям покойного сна и удалился. Алеша остался с товарищами. Тогда, когда он был доброе и скромное дитя, все его любили, и если, бывало, подвергался он наказанию, то все о нем жалели, и это ему служило утешением. Но теперь никто не обращал на него внимания: все с презрением на него смотрели и не говорили с ним ни слова. Он решился сам начать разговор с одним мальчиком, с которым в прежнее время был очень дружен, но тот от него отворотился не отвечая. Алеша обратился к другому, но и тот говорить с ним не хотел и даже оттолкнул его от себя, когда он опять с ним заговорил. Тут несчастный Алеша почувствовал, что он заслуживает такое с ним обхождение товарищей. Обливаясь слезами, лег он в свою постель, но никак не мог заснуть. |
|
|