III

Наступил и такой счастливый день. Рано утром наша Муха проснулась довольно поздно. Она давно уже испытывала какую-то непонятную усталость и предпочитала сидеть неподвижно в своем уголке, под печкой. А тут она почувствовала, что случилось что-то необыкновенное. Стоило подлететь к окну, как все разъяснилось сразу. Выпал первый снег... Земля была покрыта ярко белевшей пеленой.

— А, так вот какая бывает зима! - сообразила она сразу. - Она совсем белая, как кусок хорошего сахара...

Потом Муха заметила, что все другие мухи исчезли окончательно. Бедняжки не перенесли первого холода и заснули кому где случилось. Муха в другое время пожалела бы их, а теперь подумала:

"Вот и отлично... Теперь я совсем одна!.. Никто не будет есть моего варенья, моего сахара, моих крошечек... Ах, как хорошо!.. "

Она облетела все комнаты и еще раз убедилась, что она совершенно одна. Теперь можно было делать решительно все, что захочется. А как хорошо, что в комнатах так тепло! Зима там, на улице, а в комнатах и тепло и уютно, особенно когда вечером зажигали лампы и свечи. С первой лампой, впрочем, вышла маленькая неприятность - Муха налетела было опять на огонь и чуть не сгорела.

— Это, вероятно, зимняя ловушка для мух, - сообразила она, потирая обожженные лапки. - Нет, меня не проведете... О, я отлично все понимаю!.. Вы хотите сжечь последнюю муху? А я этого совсем не желаю... Тоже вот и плита в кухне - разве я не понимаю, что это тоже ловушка для мух!..

Последняя Муха была счастлива всего несколько дней, а потом вдруг ей сделалось скучно, так скучно, так скучно, что, кажется, и не рассказать. Конечно, ей было тепло, она была сыта, а потом, потом она стала скучать. Полетает, полетает, отдохнет, поест, опять полетает - и опять ей делается скучнее прежнего.

— Ах, как мне скучно! - пищала она самым жалобным тоненьким голосом, летая из комнаты в комнату. - Хоть бы одна была мушка еще, самая скверная, а все-таки мушка...

Как ни жаловалась последняя Муха на свое одиночество, - ее решительно никто не хотел понимать. Конечно, это ее злило еще больше, и она приставала к людям как сумасшедшая. Кому на нос сядет, кому на ухо, а то примется летать перед глазами взад и вперед. Одним словом, настоящая сумасшедшая.

— Господи, как же вы не хотите понять, что я совершенно одна и что мне очень скучно? - пищала она каждому. - Вы даже и летать не умеете, а поэтому не знаете, что такое скука. Хоть бы кто-нибудь поиграл со мной... Да нет, куда вам? Что может быть неповоротливее и неуклюжее человека? Самая безобразная тварь, какую я когда-нибудь встречала...

Последняя Муха надоела и собаке и кошке - решительно всем. Больше всего ее огорчило, когда тетя Оля сказала:

— Ах, последняя муха... Пожалуйста, не трогайте ее. Пусть живет всю зиму.

Что же это такое? Это уж прямое оскорбление. Ее, кажется, и за муху перестали считать. "Пусть поживет", - скажите, какое сделали одолжение! А если мне скучно! А если я, может быть, и жить совсем не хочу? Вот не хочу - и все тут".

Последняя Муха до того рассердилась на всех, что даже самой сделалось страшно. Летает, жужжит, пищит... Сидевший в углу Паук наконец сжалился над ней и сказал:

— Милая Муха, идите ко мне... Какая красивая у меня паутина!

— Покорно благодарю... Вот еще нашелся приятель! Знаю я, что такое твоя красивая паутина. Наверно, ты когда-нибудь был человеком, а теперь только притворяешься пауком.

— Как знаете, я вам же добра желаю.

— Ах, какой противный! Это называется - желать добра: съесть последнюю Муху!..

Они сильно повздорили, и все-таки было скучно, так скучно, так скучно, что и не расскажешь. Муха озлобилась решительно на всех, устала и громко заявила:

— Если так, если вы не хотите понять, как мне скучно, так я буду сидеть в углу целую зиму!.. Вот вам!.. Да, буду сидеть и не выйду ни за что...

Она даже всплакнула с горя, припоминая минувшее летнее веселье. Сколько было веселых мух; а она еще желала остаться совершенно одной. Это была роковая ошибка...

Зима тянулась без конца, и последняя Муха начала думать, что лета больше уже не будет совсем. Ей хотелось умереть, и она плакала потихоньку. Это, наверно, люди придумали зиму, потому что они придумывают решительно все, что вредно мухам. А может быть, это тетя Оля спрятала куда-нибудь лето, как прячет сахар и варенье?..

Последняя Муха готова была совсем умереть с отчаяния, как случилось нечто совершенно особенное. Она, по обыкновению, сидела в своем уголке и сердилась, как вдруг слышит: ж-ж-жж!.. Сначала она не поверила собственным ушам, а подумала, что ее кто-нибудь обманывает. А потом... Боже, что это было!.. Мимо нее пролетела настоящая живая мушка, еще совсем молоденькая. Она только что успела родиться и радовалась.

— Весна начинается!.. весна! - жужжала она.

Как они обрадовались друг другу! Обнимались, целовались и даже облизывали одна другую хоботками. Старая Муха несколько дней рассказывала, как скверно провела всю зиму и как ей было скучно одной. Молоденькая Мушка только смеялась тоненьким голоском и никак не могла понять, как это было скучно.

— Весна! весна!.. - повторяла она.

Когда тетя Оля велела выставить все зимние рамы и Аленушка выглянула в первое открытое окно, последняя Муха сразу все поняла.

— Теперь я знаю все, - жужжала она, вылетая в окно, - лето делаем мы, мухи...

Alvenis fine tia felicha tago. Unufoje matene nia musho vekighis sufiche malfrue. Ghi de longe jam sentis ian nekompreneblan lacighon kaj preferis sidi senmove en sia anguleto sub forno. Sed nun ghi sentis, ke io neordinara okazis. Sufiche estis nur, alflugi al fenestro, kaj chio komprenighis per unu fojo. Falis unua negho... La tero estis kashita per hela blanka kovrajho.

- Ha, jen kio estas vintro! - rimarkis ghi. - Tio ja estas tute blanka, kvazau peco da bona sukero...

Poste la musho konstatis, ke chiuj aliaj mushoj absolute malaperis. La malfelichuloj ne eltenis la unuan malvarmon, kaj ili ekdormis, kie ili okaze sin trovis. La musho en alia tempo kompatus ilin, sed nun ghi nur pensis:

- Nu jen estas bonege... Nun mi estas tute sola! Neniu manghos mian konfitajhon, mian sukeron, miajn pecetojn... Ha kiel bone!

Ghi chirkauflugis tra chiuj chambroj kaj ankorau unu fojon konvinkighis, ke ghi estas tute sola. Nun estas eble, fari chion, kion ghi volas. Kaj kiel agrable, ke en la chambroj estas tiel varme! La vintro estas nur sur la strato, sed en la chambroj estas varme, gaje kaj komforte, precipe kiam vespere oni eklumigis lampojn kaj kandelojn. Per unu lampo cetere okazis malgranda malagrablajho. La musho surflugis rekte sur la flamon kaj preskau brulis.

- Tio chi estas kredeble vintra mushkaptilo, - konsideris ghi, vishante la ekbruligitajn piedetojn... - Ne, vi min ne trompos... Ho mi bonege komprenas chion! Vi volas bruligi la lastan mushon? Sed mi tute ne volas... Ankau jen kuireja forno - chu efektive mi ne komprenas, ke tio chi estas ankau mushkaptilo?

Nur kelkajn tagojn estis felicha la lasta musho, sed poste subite ghi enuis, tiel enuis, tiel enuis, ke shajnas ech neeble prirakonti. Certe al ghi estis varme, ghi estis sata, sed poste - poste ghi ekenuis. Flugadas ghi, flugadas, ripozas, manghas kaj denove flugadas - sed ho ve, ghi rekomencas enui poste ankorau pli ol antaue.

- Ha, kiel mi enuas! - pepis ghi per la plej kompatinda, delikata vocho, flugante de chambro al chambro. - Se nur restus ankorau unu musheto, ech la plej malbona, sed tamen unu musheto...

Kiel ege suferis la kompatinda lasta musho pri sia soleco - neniu volis kompreni. Certe, chi tio kolerigis ghin ankorau pli, kaj ghi sin altrudadis al homoj kvazau freneza. Al unu ghi sidighis sur la nazo, al alia - sur la orelo; alifoje ghi komencis flugi antau la okuloj. Unuvorte - ghi agis vere freneze.

- Nu kiel vi ne volas kompreni, ke mi estas tute sola kaj ke mi tre enuas? - pepis ghi al chiu. - Vi ech ne povas flugi, pro tio vi ja ne scias, kio estas la enuo. Se nur iu bonvolus ludi kun mi... Sed ne, por kio vi taugas? Kio povas esti pli mallerta kaj malgracia ol homo? La plej malbela kreitajho, kiun mi iam renkontis...

La lasta musho tedis la hundon, la katon - fine chiujn. Krome ghi ofendighis, kiam la onklino Olga diris:

- Ha, lasta musho... Mi petas, ke oni ne tushu ghin. Ghi vivu la tutan vintron.

- Kio estas chi tio? Jen estas vera ofendo. Shajne, shi ech opinias, ke shi faris komplezon al mi dirante "Ghi vivu". Sed se mi enuas! Se mi eble ech tute ne volas vivi? Nu jen, mi ne volas, ne volas...

La lasta musho tiel koleris kontrau chiuj, ke ech al ghi mem farighis terure. Ghi flugadis, zumis, pepis...

Araneo, sidanta en angulo, fine kompatis ghin kaj diris:

- Kara musho, venu al mi... Kia bela estas mia araneajho!

- Mi tre dankas... Jen ankorau aperis amiko! Nu, mi scias, kio estas via bela araneajho! Certe vi iam estis homo, kaj nun vi nur shajnigas vin araneo.

- Kiel vi volas, mi ja deziras bonon al vi.

- Ha, kia abomeno! Tio chi nomighas deziri bonon: formanghi la lastan mushon!

Ili tre malpacighis, kaj tamen la musho enuis, tiel enuis, ke ech neeble estas prirakonti. Ghi koleris kontrau chiuj, lacighis kaj laute diris:

- Se tiel estas, se vi ne volas kompreni, ke mi enuas, mi restos sidanta en angulo la tutan vintron... Jen! Jes, mi sidos kaj por nenio eliros...

Ghi ech ploretis pro malghojo, rememorante la pasintan someran ghojon. Kiom da gajaj mushoj estis; kaj ghi deziris resti tute sola... Tio chi estis fatala eraro.

La vintro dauris senfine, kaj la lasta musho komencis pensi, ke la somero tute ne revenos. Ghi volis morti kaj ploradis mallaute. Certe, homoj elpensis vintron, char ili elpensas entute chion, kio estas malutila al mushoj. Sed eble la onklino Olga kashis ien la someron, kiel shi kashas sukeron kaj konfitajhon.

La lasta musho estis tute preta, morti pro malespero, kiam okazis io eksterordinara. Ghi kiel kutime estis sidanta en sia anguleto kaj koleris, kiam subite ghi audis - zzzz... Komence ghi ne kredis al siaj propraj oreloj kaj pensis, ke io ghin trompas. Sed poste... Ho Dio, kio estis tio! Preter ghi flugis vera viva musheto, ankorau tute juna. Ghi jhus naskighis kaj ghojis.

- La printempo komencighas... la printempo! - ghi zumis.

Kiel ili ekghojis unu pri alia! Ili chirkauprenadis sin reciproke, interkisis kaj ech chirkaulekis unu la alian per la rostretoj. La maljuna musho dum kelkaj tagoj rakontadis, kiel malbone ghi pasigis la tutan vintron, kiel ghi enuadis sola. La juna musheto nur ridis per delikata vocho kaj neniel povis kompreni, kio estas enui.

- Printempo, printempo! - ripetadis ghi.

Kiam la onklino Olga igis forpreni chiujn fenestrajn kadrojn de l' vintro kaj Helenjo rigardis el la unua malfermita fenestro, la lasta musho shajne komprenis chion..

- Nun mi scias chion, - zumis ghi, elflugante tra la fenestro: - Ni, mushoj, faras la someron.