ПРИТЧА О МОЛОЧКЕ, ОВСЯНОЙ КАШКЕ И СЕРОМ КОТИШКЕ МУРКЕIКак хотите, а это было удивительно! А удивительнее всего было то, что это повторялось каждый день. Да, как поставят на плиту в кухне горшочек с молоком и глиняную кастрюльку с овсяной кашкой, так и начнется. Сначала стоят как будто и ничего, а потом и начинается разговор: — Я - Молочко... — А я - овсяная Кашка! Сначала разговор идет тихонько, шепотом, а потом Кашка и Молочко начинают постепенно горячиться. — Я - Молочко! — А я - овсяная Кашка! Кашку прикрывали сверху глиняной крышкой, и она ворчала в своей кастрюле, как старушка. А когда начинала сердиться, то всплывал наверху пузырь, лопался и говорил: — А я все-таки овсяная Кашка... пум! Молочку это хвастовство казалось ужасно обидным. Скажите, пожалуйста, какая невидаль - какая-то овсяная каша! Молочко начинало горячиться, поднималось пеной и старалось вылезти из своего горшочка. Чуть кухарка недосмотрит, глядит - Молочко и полилось на горячую плиту. — Ах, уж это мне Молочко! - жаловалась каждый раз кухарка. - Чуть-чуть недосмотришь - оно и убежит. — Что же мне делать, если у меня такой вспыльчивый характер! - оправдывалось Молочко. - Я и само не радо, когда сержусь. А тут еще Кашка постоянно хвастает: "Я - Кашка, я - Кашка, я - Кашка... " Сидит у себя в кастрюльке и ворчит; ну, я и рассержусь. Дело иногда доходило до того, что и Кашка убегала из кастрюльки, несмотря на свою крышку, - так и поползет на плиту, а сама все повторяет: — А я - Кашка! Кашка! Кашка... шшш! Правда, что это случалось не часто, но все-таки случалось, и кухарка в отчаянии повторяла который раз: — Уж эта мне Кашка!.. И что ей не сидится в кастрюльке, просто удивительно! IIКухарка вообще довольно часто волновалась. Да и было достаточно разных причин для такого волнения... Например, чего стоил один кот Мурка! Заметьте, что это был очень красивый кот и кухарка его очень любила. Каждое утро начиналось с того, что Мурка ходил по пятам за кухаркой и мяукал таким жалобным голосом, что, кажется, не выдержало бы каменное сердце. — Вот-то ненасытная утроба! - удивлялась кухарка, отгоняя кота. - Сколько вчера ты одной печенки съел? — Так ведь то было вчера! - удивлялся в свою очередь Мурка. - А сегодня я опять хочу есть... Мяу-у!.. — Ловил бы мышей и ел, лентяй. — Да, хорошо это говорить, а попробовала бы сама поймать хоть одну мышь, - оправдывался Мурка. - Впрочем, кажется, я достаточно стараюсь... Например, на прошлой неделе кто поймал мышонка? А от кого у меня по всему носу царапина? Вот какую было крысу поймал, а она сама мне в нос вцепилась... Ведь это только легко говорить: лови мышей! Наевшись печенки, Мурка усаживался где-нибудь у печки, где было потеплее, закрывал глаза и сладко дремал. — Видишь, до чего наелся! - удивлялась кухарка. - И глаза зажмурил, лежебок... И все подавай ему мяса! — Ведь я не монах, чтобы не есть мяса, - оправдывался Мурка, открывая всего один глаз. - Потом, я и рыбки люблю покушать... Даже очень приятно съесть рыбку. Я до сих пор не могу сказать, что лучше: печенка или рыба. Из вежливости я ем то и другое... Если бы я был человеком, то непременно был бы рыбаком или разносчиком, который нам носит печенку. Я кормил бы до отвала всех котов на свете и сам бы был всегда сыт... Наевшись, Мурка любил заняться разными посторонними предметами, для собственного развлечения. Отчего, например, не посидеть часика два на окне, где висела клетка со скворцом? Очень приятно посмотреть, как прыгает глупая птица. — Я тебя знаю, старый плут! - кричит Скворец сверху. - Нечего смотреть на меня... — А если мне хочется познакомиться с тобой? — Знаю я, как ты знакомишься... Кто недавно съел настоящего, живого воробышка? У, противный!.. — Нисколько не противный, - и даже наоборот. Меня все любят... Иди ко мне, я сказочку расскажу. — Ах, плут... Нечего сказать, хороший сказочник! Я видел, как ты рассказывал свои сказочки жареному цыпленку, которого стащил в кухне. Хорош! — Как знаешь, а я для твоего же удовольствия говорю. Что касается жареного цыпленка, то я его действительно съел; но ведь он уже никуда все равно не годился. IIIМежду прочим, Мурка каждое утро садился у топившейся плиты и терпеливо слушал, как ссорятся Молочко и Кашка. Он никак не мог понять, в чем тут дело, и только моргал. — Я - Молочко. — Я - Кашка! Кашка-Кашка-кашшшш... — Нет, не понимаю! Решительно ничего не понимаю, - говорил Мурка. - Из-за чего сердятся? Например, если я буду повторять: я - кот, я - кот, кот, кот... Разве кому-нибудь будет обидно?.. Нет, не понимаю... Впрочем, должен сознаться, что я предпочитаю молочко, особенно когда оно не сердится. Как-то Молочко и Кашка особенно горячо ссорились; ссорились до того, что наполовину вылились на плиту, причем поднялся ужасный чад. Прибежала кухарка и только всплеснула руками. — Ну что я теперь буду делать? - жаловалась она, отставляя с плиты Молочко и Кашку. - Нельзя отвернуться... Отставив Молочко и Кашку, кухарка ушла на рынок за провизией. Мурка этим сейчас же воспользовался. Он подсел к Молочку, подул на него и проговорил: — Пожалуйста, не сердитесь, Молочко... Молочко заметно начало успокаиваться. Мурка обошел его кругом, еще раз подул, расправил усы и проговорил совсем ласково: — Вот что, господа... Ссориться вообще нехорошо. Да. Выберите меня мировым судьей, и я сейчас же разберу ваше дело... Сидевший в щели черный Таракан даже поперхнулся от смеха: "Вот так мировой судья... Ха-ха! Ах, старый плут, что только и придумает!.. " Но Молочко и Кашка были рады, что их ссору наконец разберут. Они сами даже не умели рассказать, в чем дело и из-за чего они спорили. — Хорошо, хорошо, я все разберу, - говорил кот Мурка. - Я уж не покривлю душой... Ну, начнем с Молочка. Он обошел несколько раз горшочек с Молочком, попробовал его лапкой, подул на Молочко сверху и начал лакать. — Батюшки!.. Караул! - закричал Таракан. - Он все молоко вылакает, а подумают на меня! Когда вернулась с рынка кухарка и хватилась молока, горшочек был пуст. Кот Мурка спал у самой печки сладким сном как ни в чем не бывало. — Ах ты, негодный! - бранила его кухарка, хватая за ухо. - Кто выпил молоко, сказывай? Как ни было больно, но Мурка притворился, что ничего не понимает и не умеет говорить. Когда его выбросили за дверь, он встряхнулся, облизал помятую шерсть, расправил хвост и проговорил: — Если бы я был кухаркой, так все коты с утра до ночи только бы и делали, что пили молоко. Впрочем, я не сержусь на свою кухарку, потому что она этого не понимает... |
Lakteto, avena
kacheto kaj griza kato Murko I. Kiel vi volas, sed tio chi estas miriga! Kaj plej mirige estas, ke tio chi ripetighas chiutage. Jes, kiam estas metitaj sur la fornon en kuirejo la poto kun lakteto kaj la argila kaserolo kun avena kacheto, tiam la afero komencighas. Unue ili staras kvazau trankvile, sed poste komencighas interparolado. - Mi estas lakteto... - Mi estas avena kacheto... Komence la interparolado iras tute mallaute, murmurete; sed poste kacheto kaj lakteto komencas laugrade varmighi pro kolero. - Mi estas lakteto! - Mi estas avena kacheto! La kacheton oni surkovras per argila kovrilo, kaj ghi murmuras en sia kaserolo kiel maljunulo. Sed kiam ghi komencas koleri, suprenlevighas en ghi veziko, krevas kaj diras: - Tamen mi estas avena kacheto... pum! Al la lakteto tiu chi fanfaronado shajnis treege ofenda. Diru, mi petas, kia vidindajho - ia avena kacho! La lakto komencis varmegighi, shaumo suprenlevighis kaj penadis elighi el sia poteto. Momenton la kuiristino malatentis, jen la lakteto elvershighis sur la varmega forno. - Nu jam tiu chi malbenita lakteto! - plendis chiufoje la kuiristino. - Se iomete oni malatentas, ghi tuj elighas. - Kion mi povas fari, se mi havas tian ekflameman karakteron? - diris la lakteto por sia pravigo. - Mi mem ja ne estas ghoja, kiam mi ekflamighas. Sed tie chi ankorau la kacheto chiam fanfaronas: "mi estas kacheto, mi... kacheto, mi... kacheto"... Sidas ghi en la kaserolo, murmuras, nu jen mi ekflamighas. La afero kelkfoje iradis ghis tio, ke la kacheto elkuris el la kaserolo, malgrau ghia kovrilo, - rampis sur la platformon, chiam ripetante: - Mi estas kacheto! kacheto! kacheto! ... ch-ch-ch-ch-ch! Vere, tio chi ne okazis ofte, sed tamen okazis, kaj la kuiristino ripetis malespere chiufoje: - Nu jam chi tiu malbenita kacheto! Pro kio do ghi ne sidas trankvile en kaserolo? Estas vere mirige! II. La kuiristino ghenerale sufiche ofte koleris, kaj estis ja ne malmulte da kauzoj por tia kolero. Ekzemple la kato Murko! Jes, li estis tre bela kato, kaj la kuiristino tre amis lin. Chiun matenon Murko proksime sekvis la kuiristinon kaj miauis per tia plenda vocho, ke shajne ech shtona koro devus kompati. - Kia nesatigebla ventrego! - miris la kuiristino, forpelante la katon. - Kiom da hepato vi jam manghis hierau? - Tio chi estis ja hierau! - miris siavice Murko. - Sed hodiau mi denove volas manghi. Miau! - Vi kaptu musojn kaj manghu ilin, maldiligentulo! - Facile estas, diri tion, sed provu vi mem ekkapti nur unu muson, - respondis Murko. - Cetere shajnas, ke mi jam sufiche penas. Ekzemple, kiu lastan semajnon kaptis musidon? Kaj pro kio mi havis graton laulonge de la tuta nazo? Raton mi preskau kaptis, sed ghi mem tiel alkrochighis al mia nazo... Tre facile estas, nur paroli: kaptu musojn! Manghinte hepaton, Murko sidighis apud la forno, kie estas pli varme, fermis la okulojn kaj dolche dormetadis. - Jen, kiom li nutris sin, - rimarkis la kuiristino. - Ech okulojn li fermas, maldiligentulo... kaj li volas, ke chiam oni donu al li viandon! - Mi do ne estas monahho por ne manghi viandon, - sin pravigis Murko, malfermante nur unu okulon. - Krome mi ankau shatas mangheti fishojn. Mi ghis nun ne povas diri, kio estas pli bongusta: hepato au fisho. Pro ghentileco mi manghas unu kaj alian... Se mi estus homo, mi nepre estus au fishkaptisto au kolportisto, kiu alportas al mi hepaton. Mi nutrus ghis plena satigho chiujn katojn en la mondo kaj mi mem ankau estus chiam sata... Post mangho Murko volonte sin okupas diversmaniere por amuzigho. Ekzemple, li sidas dum du horoj sur la fenestro, kie pendas kagho kun sturno. Estas tre agrable rigardi, kiel saltas la malsagha birdo. - Mi konas vin, maljuna friponulo! - krias la sturno. - Nu pro kio vi rigardas min? - Sed se mi deziras konatighi kun vi? - Mi scias, kiel vi konatighas. Kiu antau nelonge manghis vivan paseron? Vi, abomenulo! - Neniel mi estas abomenulo, kaj ech male. Chiuj min amas. Venu al mi, mi fabeleton rakontos al vi. - Ha friponulo... bona fabelisto! Mi vidis, kiel vi rakontis fabeletojn al rostita kokido, kiun vi shtelis en la kuirejo... Bone! - Kiel vi volas, mi ja parolas nur por via plezuro. La rostitan kokidon mi efektive manghis, sed estis ja tute egale, ghi jam taugis por nenio. III. Interalie Murko chiumatene sidighis che la hejtighanta kuireja forno kaj pacience auskultis, kiel malpacas la lakteto kaj la kacheto. Li neniel volis kompreni, en kio kushas la kauzo kaj nur palpebrumis. - Mi estas lakteto. - Mi estas kacheto! Kacheto - kacheto - ch-ch-ch-ch... - Ne, mi ne komprenas, tute ne komprenas, parolis Murko. - Pro kio vi malpacas? Ekzemple, se mi ripetos: Mi estas kato, mi estas kato, kato, kato... Chu estos ofenda por iu? Ne, mi ne komprenas... Cetere mi devas konfesi, ke mi preferas lakteton, precipe kiam ghi ne koleras. Unu fojon la lakteto kaj la kacheto pli ol kutime varmege malpacis; ili tiel malpacis, ke duone ili elighis sur la forno, de kio rezultis fortega haladzo. Alkuris la kuiristino kaj ekghemis. - Nu kion mi faros nun? - plendis shi, demetante de la forno la lakteton kaj la kacheton. - Neeble estas ech, momenton foriri. Forpreninte lakteton kaj kacheton, la kuiristino foriris en magazenon por acheti provizajhojn. Murko tuj ekuzis tiun okazon. Li sidighis che la lakteto, blovis ghin kaj parolis: - Mi petas, ne koleru, lakteto... La lakteto videble komencis trankvilighi. Murko chirkauiris ghin, ankorau unu fojon blovis ghin, ordigis siajn lipharojn kaj diris afable: - Auskultu, sinjoroj!... Malpaci ghenerale ne estas bone. Jes. Elektu min kiel jughiston: mi tuj prijughos vian aferon. La nigra blato, sidanta en fendo, ech ektusetis pro rido. Nu jen la jughisto. Ha, ha! Nu, maljuna friponulo, jen kion vi elpensis. Sed la lakteto kaj la kacheto estis ghojaj, ke ilia malpaco estos fine jughita. Ili mem ne sciis rakonti, el kio konsistas la malkonsento, kaj pro kio ili malpacas. - Bone, bone, mi chion esploros, - diris la kato Murko. - Mi ne trompos vin... Nu, komencu ni kun la lakteto. Li chirkauiris kelkajn fojojn la poteton, provis ghin per la piedeto, blovis sur la lakton kaj komencis trinki. - Ho ve! Helpo, helpo! - ekkriis la blato. - Li la tutan lakton eltrinkos, kaj oni opinios, ke mi tion faris. Kiam revenis de la magazeno la kuiristino kaj ekrigardis la poteton - jen ghi estas malplena. La kato Murko dormis apud la forno en dolcha dormo, kvazau nenio okazis. - Ha vi, sentaugulo! - mallaudis la kuiristino, ekkaptante lin che la orelo. - Kiu trinkis la lakton? Diru! Kiel ajn dolore estis, Murko shajnigis, ke li nenion komprenas kaj ne scias paroli. Kiam oni eljhetis lin ekster la pordon, li skuis sin, lekis la malordigitan hararon, ordigis la voston kaj parolis: - Se mi estus kuiristo, chiuj de mateno ghis nokto nur trinkus lakton. Cetere, mi ne koleras kontrau mia kuiristino, char shi ne komprenas chi tion... |
|
|