4. ПРОЕКТЫ «ЯЗЫКА
ДЛЯ ВСЕХ» НА МАТЕРИАЛЕ ЖИВЫХ
ЯЗЫКОВ В XIX ВЕКЕ
XIX век был той
эпохой, когда капитализм
продолжал насильственно
расширять и укреплять свою
власть над всем миром.
Формировался мировой -
всемирный - характер
капиталистической экономики
и буржуазной европейской
цивилизации. Это был век
бурного развития
естественных и общественных
наук, век возникновения
марксизма и зарождения
международного рабочего
движения - революционной
общественной силы, которой
принадлежало будущее.
Многие деятели
культуры - филологи,
философы, историки,
экономисты и наконец
писатели - задумывались над
идеей всемирного
международного языка,
поддерживали ее в своих
высказываниях, работах. Что
это будет за язык?
Широкое признание
получила впоследствии мысль,
которую в 1809 г. выразил
Фридрих Нигаммер в сочинении
«О пазиграфии и идеографии»:
задачу всемирного языка
может решить только такой
искусственный язык, который
будет построен на
естественных языках. Но
прежде чем появились и
впервые в истории нашли
практическое применение
такого рода искусственные
языки, был сделан еще ряд
попыток совсем другого рода.
В 1817 г. появились
первые эскизы очень
своеобразного проекта
общепонятного языка -
музыкального языка
Сольресоль. Его автор -
француз Жан Франсуа Сюдр (Sudre,
1787 -1862), родом из Альби -
составил все слова, помимо
семи односложных, из
различных комбинаций семи
музыкальных нот: в нем 49
двусложных слов, 336
трехсложных, 2268
четырехсложных и 9072
пятисложных. Например, 'я'
произносится как доре, 'ты',
'вы' - доми, 'мой' - редо; доредо
- 'время', дореми - 'день',
дорефа - 'неделя', доресоль -
'месяц', сольляси -
'поднимать', силясоль -
'опускать'; 'я люблю' - доре
миляси. Место ударения в
слове определяет категорию
части речи. Слова Сольресоля
могут: 1) писаться буквами, 2)
первыми семью арабскими
цифрами или 3) нотами, 4)
произноситься или петься, 5)
исполняться на любом
музыкальном инструменте,
имеющем гамму, 6)
сигнализироваться флажками,
7) воспроизводиться семью
цветами радуги - в общем
имеют семь различных форм
выражения. Ярчайший пример
семиотических систем!
Проект Сюдра
заслужил неоднократные
одобрения различных
комиссий Парижской академии
наук и многочисленных
научных обществ, получил
приз в 10 тыс. франков на
международной выставке 1851 г.
в Париже и почетную медаль на
международной выставке в 1862
г. в Лондоне, встретил
признание многих выдающихся
современников, в их числе
Виктора Гюго, Ламартина,
Александра Гумбольдта. После
смерти Сюдра продолжало
действовать основанное
Винсентом Гаевским Общество
пропаганды всеобщего языка
Сольресоля; в 1903 г. секретарь
этого общества Болеслав
Гаевский, сын Винсента,
выпустил в Париже книгу,
посвященную проекту Сюдра.
Дон Синибальдо де
Масс составил (1863) по образцу
нот систему языка, состоящую
из 2600 знаков, передающих
лексические понятия, а
местом этих знаков
выражаются грамматические
значения.
Утопичность
проектов всеобщего языка
вполне соответствовала духу
времени: утопично было и
учение о социализме,
коммунизме. Во Франции
обнищавший, голодающий Анри
Сен-Симон и Шарль Фурье,
призывавший организовывать
фаланги, а в Англии
неутомимый, развивший бурную
деятельность Роберт Оуэн
разоблачали капитализм, его
паразитический и
хищнический характер,
призывали к преобразованию
общества путем примера,
взывали к совести богатых.
Могли ли коммунисты-утописты
не мечтать об идеальном
языке идеального общества
будущего? Нет, конечно!
Франсуа Мари Шарль
Фурье (Fourier, 1772 -1837) в своей
«Теории всеобщего единства»
(«Theorie de l'unite universelle», 1841) эту
мечту изложил так:
«Отношения между народами
дойдут до такой степени
активности, что произойдет
смешение языков в один - язык
единства, который уже не
будет представлять собой
примитивную ткань [tissu]
французского языка, явится
языком богатым и
великолепным, единственно
достойным объединившегося
человечества, поскольку
сосредоточит в себе гений
всех народов» (12).
Видный
представитель французского
утопического коммунизма
Этьен Кабэ (Cabet, 1788 -1856) в своем
романе «Путешествие в
Икарию» («Voyage en Icarie», 1842)
желанный язык описывал в
таком диалоге своих героев:
«... - Вот язык
совершенно рациональный,
правильный и простой, в
котором все пишется так, как
произносится, и произносится
так, как пишется, правила
которого немногочисленны и
без единого исключения, в
котором все слова,
закономерно образованные из
небольшого числа корней,
имеют значения совершенно
точные, грамматика и слова
которого настолько просты,
что умещаются в тонкий том, и
изучение которого настолько
легко, что любой человек
может изучить его в четыре
или пять месяцев.
- Верно, это и есть,
наконец, всеобщий язык, столь
желанный.
- Да, я не
сомневаюсь, что всякий народ
раньше или позже воспримет
его взамен своего языка или
наряду с ним, и этот язык
Икарии станет когда-нибудь
языком всей Земли» (1л).
Проблема создания
нового языка уже тогда
настолько занимала многих,
что Онорэ Бальзак наделил
интересом к ней героя своего
романа «Урсула Мируэ» (1841)
капитана Жорди: «Капитан
изучал проблему всеобщего
языка...»
Герберт Спенсер (1820
-1903), видный английский
философ, социолог, психолог,
один из представителей
позитивизма, писал в своей
автобиографии: «Мне
представляется вполне
возможным и даже вероятным,
что будет принят один
искусственный язык для
всеобщего пользования...» (1е)
Пятнадцать лет
трудился над проектом
всеобщего языка Летелье
(Letellier), сначала бывший
учителем риторики в Лисье, а
потом инспектором училищ в
Кальвадосе. Он исходил из
убеждения, что ни один из
мертвых или живых языков и ни
один язык, построенный по
образцу живых, не имеет
данных с точки зрения науки
для того, чтобы стать общим
языком человечества. Летелье
разделял все наши понятия на
абсолютные, выражаемые
корнями слов (вернее,
основами), и относительные,
выражающие отношения
абсолютных понятий и
выражаемые флексиями (а
точнее - флексиями или
падежными предлогами).
Следуя принципам пионеров
универсального языка XVII в.,
он считал, что корни слов
должны отражать логическую
классификацию идей-понятий,
являющихся собственным
материалом лексики, подобно
тому как флексии отражают
категории грамматики.
Краткость и
долгота гласных имеет в его
проекте
смыслоразличительное
значение. Например,
родственные отношения
выражаются корнем eg, прибавление
гласной дает: ege - отец, ege
- мать, egi - сын, egi -
дочь, ego - брат, ego -
сестра; прибавленное
согласной образует новый ряд
терминов родства: egeg - дед
по отцу, egeg - дед по
матери, egec - бабушка по
отцу, egec - бабушка по
матери, egev - дядя по отцу, egev
- дядя по матери, egef -
тетя по отцу, egef - тетя по
матери и т. д. Здесь Летелье
допускал свойственную
многим интерлингвистическим
проектам ошибку: ближайшая
фонемическая и графическая
форма слов, выражающих
ближайшие понятия, создает
возможность путаницы,
поскольку контекст в таких
случаях не проясняет
значения.
Летелье, правда, и
не претендовал на то, чтобы
стать единственным творцом
общечеловеческого языка,
полагая, что ученые
культурных стран должны
объединить свои усилия для
решения этой грандиозной
задачи. Свою концепцию он
изложил в трактате «Полный
курс всеобщего языка» («Le cours
complet de la langue universelle»),
законченном к 1850 г. До 1880 г.
Летелье написал еще ряд
работ по интерлингвистике,
но опубликованы они не были.
Их хранил его сын до начала XX
в., когда они стали предметом
исследований Л. Кутюра и Л.
Ло.
В 1855 г. в
международном
лингвистическом обществе в
Париже известный философ
Шарль Ренувье (Renouvier, 1815 -1903)
выступил с докладом «Об
интернациональном языке в XIX
столетии». Он критиковал
надуманность, чрезмерную
искусственность
«философских» проектов
языка для всего мира,
утверждая, что всемирный
язык должен быть философским
лишь по грамматике, а по
словарю - примерно таким же,
как все исторические языки:
«его грамматика должна
обосновываться на
логическом анализе мысли, а
словарь заимствоваться из
живых языков» (222). Это были
принципы языка a posteriori.
По инициативе
Ренувье был избран Комитет
международного языка в
составе 23 ученых с целью
«распространять в умах идею
международного языка,
потребность в котором
начинает чувствоваться
всюду, изыскивать основы
этого языка ...и подготовлять
пути для его появления».
Комитет единогласно признал,
что общий язык человечества
«должен иметь научный
характер и быть одновременно
ясным, простым, легким,
рациональным, логическим,
философским, богатым,
благозвучным и эластичным,
способным к дальнейшему
совершенствованию», как
сказано в первом докладе
Комитета (июль, 1856). (196б).
Приглашение принять участие
в выработке такого языка
Комитет разослал всем
научным обществам Европы, но
откликнулось только одно - и
дерзновенная инициатива
была сорвана: неся в себе
отпечаток гениальной
прозорливости, она была
исторически преждевременна.
Итоги работы
Комитета международного
языка были изложены в двух
докладах Казимира Анрисй
(Henricy), генерального
секретаря Лингвистического
общества. Они были
опубликованы в его «Трибуне
лингвистов» («Tribune des Linguistes»)
в декабре 1858 г. Анрисй
основал свою «Трибуну» с
целью популяризации идеи
международного языка.
Большинство членов
Комитета все же не
соглашалось с Ренувье,
отдававшему предпочтение
апостериорным проектам
международного языка,
считая, что только априорные
могут быть вполне
рациональными, построенными
на универсальной
классификации понятий.
В 1852 г. в Мадриде с
комментариями на испанском
языке и через три года в
Париже на французском был
опубликован априорный
проект всеобщего языка
испанского аббата Бонифацио
Сотоса Очандо (Ochando). В
докладах Комитета
международного языка
Лингвистического общества
содержался критический
анализ всех известных к тому
времени проектов общего
языка цивилизованных наций.
Апостериорный проект Фэгэ
был назван «забавным» (ridicul),
представляющим собой не что
иное, как «гротескное
искажение французского
языка». Проект Летелье был
признан слишком
искусственным и сложным.
Лучшим был признан проект
Очандо.
Интересные
высказывания по проблеме
всемирного международного
языка оставил нам российский
дипломат немецкого
происхождения Август Гримм
(Август Теодор фон Гримм),
которого долгое время путали
(и иногда поныне путают) с
известным немецким
лингвистом Яковом Гриммом.
На эту ошибку указывал Гуго
Шухардт в 1904 г., а в 1905 г.
Фридрих Гофман опубликовал
информацию о гриммовской
статье, написанной 10 января
1860 г. в Константинополе, где
Август Гримм находился на
дипломатической службе.
Л.Кутюра и Л. Ло посвятили
статье Гримма раздел одной
из глав своего
интерлингвистического
исследования (196б).
Гримм
придерживался мнения, что
всеобщий язык должен быть
строго логичным (каждое
слово должно точно выражать
одно определенное понятие),
обладать последовательными
и простыми
словообразованием и
словоизменением,
безграничным лексическим
богатством, способным
выразить все нюансы мысли,
очень большой гибкостью,
свободным порядком слов (со
смысловой обусловленностью
синтаксических вариантов) и,
наконец, благозвучностью,
делающей язык
приспособленным для поэзии и
пения (в чем образцом может
послужить итальянский). При
всем этом всеобщий язык
должен быть легок для
изучения и пользования, как
устного, так и письменного.
Дипломат-интерлингвист
указывал на большую пользу,
которую принес бы роду
человеческому всеобщий язык,
на причины, в силу которых не
преуспел ни один из
созданных к тому времени
проектов такого языка, и
причины, в силу которых ни
один из существующих
этнических языков не может
стать всеобщим, на трудности
практического решения этой
великой проблемы.
Во второй половине
XIX в. идея создания всеобщего
языка начала завоевывать умы
известных филологов и
лингвистов. Первым из
авторитетных представителей
филологии, кто публично
признал эту идею, не усмотрев
ничего предосудительного в
определении искусственный в
отношении к языку будущего,
был Макс Мюллер (1823 -1900) -
виднейший английский
филолог, уроженец Германии,
действительный член,
член-корреспондент и
почетный член многих
академий и научных обществ
Европы и Америки.
В 1861 и 1863 гг., еще
будучи молодым ученым,
Мюллер читал в Английском
королевском обществе лекции,
в которых уделил большое
внимание проблеме всеобщего
языка, пояснив, что задача
создания его «важная если не
в практическом отношении, то
с чисто научной точки
зрения». Изучение первых
опытов в этой области
(проектов Уилкинса и
Лейбница), по его словам,
«принесет свою пользу именно
тем, что облегчит для нас
понимание естественного
языка, если мы успеем
составить себе ясное
представление о том, чем мог
бы быть этот искусственный
язык». Прежде всего: язык
искусственный может быть
лишен той неточности, какой
отличаются слова языков
«естественных». Вообще язык
требует философского
подхода к себе - «наука о
языке может быть полезна для
философа» (184а).
Считая, что в
научном языкотворчестве
система наших понятий,
будучи раз установлена,
может быть приурочена к
известной системе звуковых
показателей, Мюллер сделал
такой вывод: «Изобретение
искусственного языка не
заключает в себе ничего
невозможного для людей,
привыкших говорить на
естественном языке... Такой
искусственный язык может
быть гораздо правильнее,
гораздо совершеннее и
гораздо легче для изучения,
чем любой из естественных
языков человечества» (184б).
Очень
интересовался проблемой
всеобщего языка передовой
русский писатель и
общественник Владимир
Федорович Одоевский (1803 -1896);
он собирал изданные в разных
странах и в разные эпохи
книги на эту тему *.
В 1868 г. в Париже был
опубликован один из наиболее
удачных проектов языка для
всех - Универсалглот М. Пирро.
Принцип, которым
руководствовался Пирро в
разработке своей системы, он
определил так: «Мы выбираем
из каждого живого языка
слова наиболее известные и
обязательно такие,
произношение которых
наиболее легко. Латынь дает
наибольшее число таких
слов...» (196в). Некоторые
детали Универсалглота
предвосхищали детали
позднейших проектов,
например суффикс in для слов,
обозначающих женский пол: son -
'сын', sonin - 'дочь'. Вот образец
текста на глоте Пирро: «Men
senior, I sende evos un gramatik e un verbbibel de un
nuov glot nomed Universal glot. In futur I scriptarai
evos semper in dit glot...»
Проект Пирро
остался не замеченным
общественностью: такова была
участь и почти всех
последующих проектов.
Первым в истории
проектом всемирного языка,
получившим широкую
известность и
распространение, был Воляпюк
Шлейера. Иоганн Мартин
Шлейер (Schleyer, 1831 -1912),
приходской ксендз поселка
Литцелынтейн и островка
Майнау близ города
Констанца, в Баварии, по
одним сведениям, в большей
или меньшей мере знал 40
языков, по другим - 50, а по
третьим - даже 70 (он изучал
новые языки в течение всей
своей долгой жизни). Историки
идеи международного языка
утверждают, что он совсем не
был знаком с попытками
создания общего языка всех
народов, но в одну бессонную
ночь 1879 г. и его осенила
увлекательная идея создания
такого языка, он
незамедлительно принялся за
ее осуществление и уже в
следующем году опубликовал в
Констанце свой проект
Воляпюк, что значит
'всемирный язык' (деформация
слов world и speak).
Проект этот явился
языком «смешанного типа», т.
е.
полуаприорным-полуапостериорным.
Правильная система
словообразования и
словоизменения - склонения и
спряжения, простой
синтаксис, фонетическая
орфография - таковы были
основы шлейеровского
проекта, основы, правда, уже
не новые, но почему-то сразу
привлекшие к себе внимание
общественности, и не только
Германии. Что касается
словаря, то автор составил
его на том же материале, как и
Пирро, с той существенной
разницей, что, во-первых,
сократил длинные слова,
стремясь к тому, чтобы корень
по возможности большего
числа слов был односложным, в
исключительных случаях
допуская здесь
двухсложности, а во-вторых,
многие слова изменил до
неузнаваемости. Так, слово
compliment превратилось у Шлейера
в plim, diplome - в plom, republique - в blik,
probleme - в blem; cem - комната, cif -
начальник, cin - машина.
Существует
рассказ, как Шлейер создавал
слово ножницы. Прежде
всего он обратился по
обыкновению к английскому
языку, но слово scissors
оказалось неподходящим,
французское siseaux - тоже. Взял
немецкое Scheere, отбросил е, заменил
r на I: jel (шель); но это
слово в воляпюкском словаре
уже означало 'защита'.
Заменил гласную: jil; однако и
это слово уже было занято
понятием 'женственность'.
Заменил I на т -
получилось jim (шим), что и было
внесено в словарь Воляпюка.
Шлейер бесцеремонно
переиначивал даже имена
собственные: Америка
превратилась у него в Melop,
Африка - в Filop, Россия - в Lusan и
т.п. Он ввел в систему
гласных, помимо обычных, еще
и смягченные: a, o, u. (например,
lof - любовь) (185).
Система спряжения,
как и все в воляпюкской
грамматике, логична, но
усложнена сверх всякой меры,
давая возможность
образования бесконечного
множества совершенно
ненужных форм - вроде: от
глагола lofon - любить, alpilofonal -
быть таким, которого когда-то
любили, или peilofobla -я желал бы
быть таким, которого
продолжительное время
любили. Одесский
профессор-лингвист В. Шерцль
образовывал от одного
воляпюкского глагольного
корня до 700 форм и в то же
время считал, что для
усвоения воляпюкской
грамматики достаточно
десяти часов (223). Один из
первых воляпюкистов - некто
Ленце - в своей брошюре
«Всемирный язык и его
значение...» («Die Weltsprache und ihre
Bedeutung...») уверял, что от
каждого воляпюкского
глагола можно образовать 505
440 форм!
На этот
экспериментальный язык были
переведены известные
произведения художественной
литературы. Сочинялись стихи
- вроде:
Konstanobsod famikuno!
In balif binom valud.
Palefuloms nefikulo
Fikuls fa balol stenud!
Соединимся
крепчайше!
Ведь в согласии - сила.
При совместной работе
Все препятствия - ничто!
Не прошло и десяти
лет после того, как в
Констанце вышли в свет
первые 500 экземпляров
брошюрки «Volaptik», в Париже
происходил уже III всемирный
конгресс воляпюкистов (1889),
на котором все доклады и
прения велись на Воляпюке, и
даже обслуживающий персонал
отелей, где остановились
делегаты конгресса,
объяснялся с ними
по-воляпюкски.
К этому времени во
многих странах мира
насчитывалось 225 обществ
воляпюкистов, курсы этого
языка окончило 210 тыс.
человек, тысячи
дипломированных учителей,
преподавателей высших
учебных заведений и даже
«профессоров»
распространяли его, его
преподавали в технических
училищах Италии, в Вене
изучали в пяти высших
учебных заведениях, кружки
по изучению Воляпюка
множились на всех
континентах, организовались
они, в частности, и во многих
городах России, на Воляпюке
издавалось около 30 журналов
и газет, его литература
насчитывала до 300 названий, в
Японии и Китае появились
обстоятельные воляпюкские
словари (в Китае - под
названием «Van-kuo-tung-hua-tze-tien» -
«Словарь для десяти тысяч
народов»), в Австралии, в
театре Брасбака, на
шлейеровском языке
ставились оперы и имели
успех, во многих больших
коммерческих конторах и
отелях Франции и Англии
говорили и писали на
Воляпюке, редакции некоторых
газет получали на Воляпюке
корреспонденции. По
утверждению ряда
интерлингвистов (в
частности, Л. Кутюра и Л. Ло), в
это время во всем мире
насчитывалось около
миллиона энтузиастов
шлейеровского языка.
Разумеется, не было
недостатка и в скептиках,
принципиальных противниках.
Шлейер дал своему
Воляпюку лозунг «Menade bal - puki
bal!» («Единому человечеству -
единый язык!»). Но ведь
человечество-то при
капитализме так же далеко от
единства и от возможности
единства, как небо от земли! И
вполне понятно, что этот
неуместный, слишком
радикальный лозунг
шокировал воляпюкистов,
«Konstanzer Tageblatt» - газета того
городка, где проект Воляпюка
увидел свет, писала в номере
от 4 апреля 1886 г.: «Всемирный
язык Шлейера и не думает
заменить собой какой-либо из
живых языков, как это
измыслили некоторые... он
преследует только одну цель -
дать возможно легкое
средство для торговых и
других международных
сношений, подобно языку
сигналов или флагов, какой
существует для моряков всех
наций». Германские
воляпюкисты называли его
«Internationales Verstandigungsmittel»
(интернациональное средство
понимания), а французские - «la
langue commerciale Internationale»
(«коммерческий
интернациональный язык»).
Некоторые
воляпюкские журналы
прибавляли к шлейероскому
лозунгу оговорку: «Nen dam alik plopгk
motik» («Без всякого ущерба для
родного языка»). С тех пор во
избежание недоразумений к
определению
«интернациональный»
(«международный») и начали
все чаще добавлять
«вспомогательный».
Не остался чужд
идее всем людям понятного
языка и Жюль Берн (1828 -1905). В
романе «80 000 льё под водой»,
вышедшем в свет в 1870 г. (о нем
в предисловии русского
издания 1955 г. сказано:
«Все.силы, все мечты вложил
он в эту самую любимую и, быть
может, свою лучшую книгу»)
великий писатель-фантаст
устами одного из своих
героев воскликнул: «Как
плохо не знать всех языков!
Насколько было бы лучше, если
бы существовал один
международный язык!»
В конце 1867 г.
Дмитрий Иванович Менделеев
сделал свое «Заявление о
метрической системе» на I
съезде русских
естествоиспытателей,
происходившем в Петербурге,
начав его такими словами:
«Объединение народов
остается мечтою мира и
прогресса, пока не
подготовлены к этому пути...
Подготовлять же связь
крепчайшую обязан каждый,
кто понимает, что настанет
наконец желанная пора
теснейшего сближения
народов. Воздухоплавание,
попытки отыскать мировой
язык и всеобщие письмена,
международные выставки и
даже самые стачки - маяки на
этом долгом пути» (223А).
Знаменательно, что
предвестниками будущего
сближения и объединения всех
народов Менделеев считал,
наряду с развитием
международного
сотрудничества и средств
передвижения, с попытками
решить проблему мирового
языка, - стачки, т. е.
классовую борьбу рабочего
класса.
По малоизвестному
свидетельству писателя А. И.
Гончарова *, в России многие тогда
мечтали и поговаривали о
будущем единении
человечества и
общечеловеческом языке.
Многие деятели
культуры отказывались
публично от предубеждений
против искусственного языка
как вспомогательного. 11
ноября 1884 г. небезызвестный в
свое время в Германии
писатель Леопольд Эйнштейн
выступил с рефератом по
проблеме всемирного языка,
где развивал мысль, что такой
язык должен явиться
экстрактом всего лучшего из
естественных языков («Bauerische
Lehrer-Zeitung», 1885, № 11 и 12).
В течение XIX
столетия в периодической
печати все чаще появлялись
статьи по проблеме
всемирного языка. Не
оставались совершенно глухи
к ней журналы и газеты
России, особенно после
международной шумихи вокруг
Воляпюка. Весьма
примечательная статья о
попытках создания
всемирного языка появилась в
1886 г. в одном из воскресных
номеров ежедневной газеты
«Русские ведомости» за
подписью Р. Минцлова. Автор
этой статьи цитировал
знаменитое письмо Декарта
Марсенну, писал о проектах
универсального языка
Вилкинса (Уилкинса), Мемьё и
других, упоминал о том, что в
этой области работал и
Лейбниц, но «никаких следов
[этой] работы Лейбница не
сохранилось»; про Воляпюк
Минцлов заметил: «Последняя
попытка настолько известна,
что о ней не приходится
распространяться». Ко всем
этим попыткам он высказал
понятное скептическое
отношение и закончил статью
высказыванием, которому
нельзя отказать в
здравомыслии и
дальновидности:
«Мы отнюдь не
желаем доказывать... что
всемирный язык вообще
невозможен.
Общечеловеческий язык
весьма желателен, но
образование его зависит
исключительно от
совокупности усилий всего
человечества, а не от тех или
иных изобретений отдельных
индивидов. А для того, чтобы
эти совокупные усилия могли
проявиться, нужно, шутка
сказать, чтобы человечество
соединилось в одно единое
целое, а к этому мы едва ли
стоим ближе, чем к земному
раю, о котором писал Декарт.
Вполне достаточно
будет, если нынешнее
человечество, в разрозненном
его виде, придет к
установлению всеобщих:
календаря, монет, путевых,
весовых и других мер,
алфавита для правильного
обозначения всех
существующих языков, научной
терминологии вроде
химической и других
способов, в пределах
возможного, к частному
объединению человечества.
Эти частичные объединения
будут содействовать со
временем и полному
объединению человечества,
тогда появится и новый язык,
на котором будут писать и
новые поэты» (223Б).
К осени 1887 г. в
европейских газетах и
журналах было напечатано без
малого 500 отзывов в пользу
Воляпюка и выражаемой им
идеи, как о том сообщил
интерлингвист-любитель
Евгений Бик в докладе,
посвященном этой теме,
прочитанном 18 октября того
же года в Московской
городской думе.
Ничего подобного
история человечества еще не
знала: язык, созданный одним
человеком (и к тому же в
удивительно короткий срок - в
течение года, как бы «по
наитию»), на деле показал
принципиальную возможность
служить международным
средством общения,
превратиться в живой язык. Но
тут же сказалась и вся
утопичность воляпюкского
движения, отсутствие у него
прочной социальной почвы, а в
самом языке - научно
разработанных основ. На III
конгрессе воляпюкистов
проявилась глубокая
неудовлетворенность
шлейеровским языком среди
видных его последователей:
группа делегатов во главе с
президентом воляпюкской
«академии» (Kadem Bovunetik Volapuka) -
преподавателем языков в
Высшей торговой школе в
Париже проф. Августом
Керкгофсом (Kerchhoffs) -
потребовала коренных реформ
Воляпюка. Шлейер не уступил,
считая себя единовластным
творцом и вершителем судеб
«всемирного языка», на
конгрессе начались раздоры,
произошел раскол, и
воляшокское движение быстро
пошло на убыль.
Но свою
положительную роль оно
сыграло: привлеко к проблеме
всемирного языка внимание
широкой общественности.
Кратковременный успех языка
Шлейера вызвал
многочисленные подражания.
Прежде всего за создание
своих проектов всемирного
языка принялись члены бывшей
воляпюкской «кадем»,
реорганизованной в Academi
international de lingu universal, которую
возглавил петербургский
интерлингвист-любитель
инженер В. Розенбергер.
Пока бывшие
воляпюкисты-«академики»
трудились над собственными
проектами, 28-летний
варшавский врач, специалист
по глазным болезням, Людовик
Лазарь Заменгоф опубликовал
под псевдонимом д-р
Эсперанто (Надеющийся) свой
«Интернациональный язык»
(«Lingvo internacia», 1887).
Заменгофский язык в проекте
выгодно отличался от языка
Шлейхера реалистичностью
своего лексического состава,
заимствованного из главных
западноевропейских языков, и
крайней простотой, даже
упрощенностью грамматики,
которая сведена к 16 правилам.
Каждая часть речи здесь
определяется лишь одним
окончанием, имена
существительные прибавляют
к основе -о,
прилагательные -а, во
множественном числе
наращивается -j,
единственная флексия -п выражает
винительный падеж, глаголы
имеют всего три простых
времени и, в каждом из них - по
одному окончанию: -as, -is, -os. Был
упрощен до крайности и
словарь.
По всей
вероятности, проект д-ра
Эсперанто-Заменгофа
постигла бы участь других
подобных проектов,
затерявшихся в безвестности,
если бы у него не нашлись
энергичные приверженцы и
пропагандисты. На первых
порах это были
преимущественно граждане
России: А. Грабовский, В.
Девятин, И. Бровко, В. Гернет,
Н. Евстифеев, А. Сахаров, И.
Лойко, И. Островский, П. Стоян
и многие другие. В Германии к
первым эсперантистам
принадлежал писатель
Леопольд Эйнштейн,
основавший первое общество
эсперантистов (1888) и журнал
«La Esperantisto» (1889); во Франции
Гастон Мок (Moch),
опубликовавший статью и
брошюру «Вопрос о
международном языке и его
решение в Эсперанто» (1897), Луи
де Бофрон (Beaufront) и другие; в
Швеции - Пауль Нюлен (Nylen),
основатель журнала «Lingvo
internacia»; в США - секретарь
Философского общества Генри
Филиппе, начавший готовить
конгресс друзей
интернационального языка
(смерть Филлипса помешала
созыву этого конгресса).
Особенно,
энергичную деятельность
развернул де Бофрон,
принадлежавший к захудалому
роду маркизов, филолог и
преподаватель филологии. Он
сам уже 12 лет работал над
проектом международного
языка Аджуванто, его труд был
близок к завершению. Проект
был построен на тех же
принципах, что и
заменгофский: тот же принцип
европейского
интернационализма в
составлении словаря и тот же
принцип упрощенного
схематизма в грамматике - она
сводилась к 20 правилам.
Заменгофский Lingvo internacia,
нашедший приверженцев в
России и Германии, несколько
опередил бофроновский Lingvo
internaciona, и Бофрон бескорыстно
отдался пропаганде проекта
варшавского доктора. В
январе 1898 г. он организовал
Общество пропаганды
Эсперанто (La Societe pour la propagation de
l'Esperanto) и ежемесячный журнал
«L'Esperantiste» *, который выходил в
течение девяти лет.
Во Франции нашлись
и другие видные
пропагандисты Эсперанто,
которые подняли вопрос о
международном языке во
Французской академии
(первого из пяти отделений
Парижской академии,
официально именуемой
Институтом Франции, -
отделения, которое
занимается вопросами языка и
литературы). Иностранный
член Института Франции -
82-летний Эрнест Навилль -
представил Французской
академии доклад
«Интернациональный язык» («La
langue internationale»), который был
зачитан на двух заседаниях в
феврале 1899 г. Академик
Навилль указывал на большие
преимущества, которые дал бы
интернациональный,
международный язык всем
народам. Он утверждал, что на
роль такого языка не может
претендовать ни один из так
называемых естественных
языков, живых или мертвых,
прежде всего вследствие
трудности их изучения.
Престарелый ученый обращал
внимание Академии на
Эсперанто, называя его
«одним из романских языков»
и замечая, что было бы,
однако, преждевременно
возбуждать вопрос о
немедленном введении
Эсперанто в программу школ,
поскольку этот новоявленный
интерлингвистический проект
еще не успел дать всех
доказательств своей
пригодности, - это важное
дело пока требует «развития
частной инициативы».
В 1894 г. несколько
эсперантистов обратились с
письмом ко Льву Николаевичу
Толстому с просьбой выразить
свое мнение о проблеме
международного языка, и в
частности, об Эсперанто. В
ответном письме Л. Толстой
писал: «... Для того, чтобы
люди понимали друг друга,
нужно или то, чтобы все языки
сами собой слились в один
(что если и случится
когда-либо, то только через
большое время)... или то, чтобы
был избран всеми один язык,
которому обязательно
обучались бы все народы, или,
наконец, то (как предлагается
воляпюкистами и
эсперантистами), чтобы все
люди разных народностей
составили себе один
международный
облегчительный язык и все
обучились бы ему... Мне
кажется, что последнее
предложение самое разумное
и, главное, скорее всего
осуществимо».
Об Эсперанто
Толстой высказался
сдержанно: «...Насколько
Эсперанто удовлетворяет
требованиям международного
языка, я не могу ответить
решительно. Я не
компетентный судья в этом.
Однако что я знаю, это то, что
Воляпюк показался мне очень
сложным. Эсперанто же,
напротив, очень легким, каким
он и должен показаться
всякому европейскому
человеку. (Я думаю, что для
всемирности в настоящем
смысле этого слова, т. е. для
того, чтобы соединить
китайцев, африканских
народов и пр., понадобится
другой язык...)» (224).
* Впоследствии эта ценная коллекция
редчайших книг попала в
Румянцевскую библиотеку и
была от нее унаследована
Государственной библиотекой
СССР им. В. И. Ленина.
* См. об
этом в
заключительной главе
настоящей книги.
* Французское написание: конечное е не
произносится.