3. ПОИСКИ РАЗУМНЫХ ФОРМ ЯЗЫКА БУДУЩЕГО В XVIII ВЕКЕ

XVIII век с его промышленным переворотом, открывшим новую эпоху - эпоху фабричного производства, машинной промышленности, с ростом международной торговли, завоеванием и заселением европейцами далеких территорий, с его просветительной философией и дальнейшим развитием науки, дальнейшим развитием идей утопического коммунизма, явился новым этапом в развитии идеи всеобщего языка.

Проблема рационального языка универсальных функций чрезвычайно занимала великого немецкого ученого Готфрида Вильгельма Лейбница (Leibniz, 1646 -1716), научная деятельность которого охватывает последнюю треть XVII в. и полтора десятилетия XVIII в.

Идеализмом было лейбницево учение о монадах - внепространственных, духовных неделимых единицах, от мельчайших, низших, которые якобы пребывают в основе материи, до высшей - бога. Но не с учением о монадах Лейбниц вошел в историю науки и культуры, а прежде всего со своим интегральным исчислением. Лейбниц очень интересовался языкознанием.

Характеризуя Лейбница как выдающегося математика, логика, юриста, историка, геолога, а также как философа-теолога, его биографы обходили молчанием или касались лишь вскользь его деятельности как философа-лингвиста. Вероятно, это потому, что манускрипты Лейбница по проблеме языка будущего, написанные на трех языках - латинском, немецком и французском (около 1000 страниц), пролежали до нашего века неопубликованными в Ганноверской королевской библиотеке и увидели свет - и то еще не все - лишь в 1901 -1903 гг. благодаря философу-интерлингвисту Луи Кутюра (217).

Лейбниц был знаком с письмом Декарта Мерсенну от 20 ноября 1629 г.; в его бумагах была обнаружена выписка из этого письма, снабженная таким замечанием: «Однако, хотя этот язык и зависим от истинной философии, он не зависим от ее совершенства. То есть этот язык может быть разработан, хотя бы философия [теория] его и не была совершенной; по мере роста человеческих знаний будет расти и этот язык».

Главный философский трактат Лейбница, написанный в 1704 г., но опубликованный посмертно только в 1765 г., - «Новые опыты о человеческом разуме» («Nouveau essais sur l'entendement humain») - состоит из четырех частей-книг; из них третья - «О словах» - посвящена философским вопросам языка, представляя собой как бы введение к его проекту всеобщего языка. Проект этот не потерял своего значения и в наши дни.

Лейбниц указывал, что исторические языки «являются продуктом выбора с примесью естественных и случайных элементов». Они возникают и развиваются в результате сношений народов, смешения языков народов-соседей, когда обычно принимается за основу один из них, который «коверкают и искажают, смешивают и портят, пренебрегая его законами и изменяя их и даже прибавляя к нему другие слова» (218а). В такой неконтролируемой эволюции вырабатываются очень несовершенные орудия разума.

Одна из глав этой части трактата носит название «Об несовершенстве слов». Слова, которыми пользуются люди для обмена мыслями, в большинстве многозначимы, расплывчаты, неточны. Чтобы прийти здесь к ясности, необходимой в общении, нужно, по справедливому суждению Лейбница, «установить значение слов, хотя бы на одном каком-нибудь научном языке, и прийти к соглашению относительно них...» Он повторил слова Дж. Локка о том, что «если бы были тщательно изучены несовершенства языка, то большая часть споров прекратилась бы сама собой, а путь к знанию и, может быть, к миру стал бы гораздо более открытым для людей, чем в настоящее время» (218б). Для того чтобы сделать язык более точным орудием мысли, в нем надо произвести существенные изменения, но такая радикальная реформа языка может, полагал он, произойти нескоро.

Лейбниц вынашивал грандиозную идею классификации всех понятий. Он создал своего рода логическую алгебру рационального языка. Согласно этой системе, все сложные понятия (идеи) представляют собой комбинации простых и простейших - подобно тому, как все делимые числа являются произведениями чисел неделимых.

Таким образом, Лейбниц возвел математику к языку и язык к математике, уничтожив между ними пропасть. Он предлагал, в частности, девять однозначных чисел заменить первыми девятью согласными буквами латинского алфавита: b, c, d, f, g, h, m, n, последовательные разряды чисел (единицы, десятки, сотни, тысячи и десятки тысяч) - пятью гласными, а единицы более высоких разрядов - двугласными приставками. Чтобы при подобной замене написать и произнести какое-нибудь число, надо в последовательном порядке произнести согласные - числа единиц каждого разряда - в сочетании с гласными, определяющими эти разряды. Так, например, число 81 374 по этому проекту произносилось как mubodilefa.

Грамматику рационального языка Лейбниц строил сообразно своей философско-лингвистической концепции. Он выделял два основных класса слов - имя и глагол - и обусловливал прямой переход слов из одного класса в другой. Словообразование он обосновывал на тщательно продуманной системе аффиксов. Падежным флексиям он предпочитал падежные предлоги, сопровождающие неизменяемую форму (именительного падежа). В трактате «О рациональной грамматике» («De grammatica rationali») Лейбниц писал, что падежи (окончания имен) существительных и прилагательных могут быть отброшены, заменены особыми частицами. Системы склонения и спряжения он сводил к простым схемам, лишенным неправильностей и исключений; разделение существительных по родам считал излишним там, где это не оправдано смыслом.

Но представления Лейбница об этом языке лишь года за два до смерти ученого приняли более или менее законченные очертания, стали менее абстрактно-математическими, более конкретно-лингвистическими. В одной из лейбницевских рукописей было прочитано: «...На том всеобщем языке будут создаваться поэмы и гимны, которые люди будут петь...» (1б). Гениальный ученый говорил тогда, что мог бы завершить это дело, будь помоложе и не так занят делами нетложными или будь у него несколько молодых и даровитых помощников-учеников.

* * *

Вольтер, Монтескье, Кондильяк, Бюрнуф и другие, более поздние мыслители эпохи французского просветительства задумывались над необходимостью языка, понятного всем людям, всем народам. Великий рационалист Франсуа Мари Аруэ, известный как Вольтер (Voltaire-Arouet, 1694 -1778), наблюдая, как жители двух швейцарских деревень, разобщенных горой, при встрече не понимали друг друга, пришел к выводу, что различие языков - одно из самых больших бедствий общественной жизни. Не менее, чем Вольтер, популярный и влиятельный Шарль Луи Монтескье (Montesquieu, 1689 -1755) в 1728 г. писал: «Общение народов столь велико, что они имеют абсолютную потребность в общем языке...» (199б) Но что это будет за язык, он себе не представлял, высказавшись в одном из писем (к Оливету) в пользу французского языка. Зато Этьен Бонно де Кондильяк (Condillac, 1715 -1780) в сочинении «Искусство мысли и язык чисел» («L'art de penser et langue des calculs», Париж, 1768) определенно выделял преимущества языка «хорошо сделанного» - философского и аналитического.

Приверженцы этой идеи были уже тогда во всех передовых странах Европы. В 1732 г. в издававшемся в Германии журнале «Acta Erudiorum» («Deutsche Acta Erudiorum, Der Geschichte der Gelerte», Leipzig, vol. XV, 169, и в латинском издании «Actorum Eruditorum», 1734, t. X, № 1) был напечатан проект международного языка неизвестного автора, скрывшегося под псевдонимом «Карпофорофилус». Проект этот, обнаруженный в одном из книгохранилищ Лейпцига лишь в начале XX в., оказался упрощенной рационализированной латынью, освобожденной от неправильностей и исключений.

Не обошли вниманием идею универсального языка и французские энциклопедисты. В девятом томе (1756) величайшего издания XVIII в. - 35-томной «Энциклопедии» Дени Дидро (Diderot, 1713 -1783) - была напечатана статья «Новый язык» («La langue nouvelle») Фегэ (Faiguet), занимавшего высокий государственный пост - пост казначея Франции. В этой статье намечались контуры интернационального языка на основе французского, с большим упрощением его морфологической системы. Предлагая наметки языка будущего, Фегэ вместе с тем высказал предположение, что такой язык мог бы быть создан сообща лишь европейскими академиями наук по заданию правительств и под их покровительством.

Но академии наук и тем более правительства даже самых передовых стран мира еще далеко не доросли до этой идеи энциклопедистов. И до того ли им было! Во Франции спесивые Людовики с тысячами своих придворных, выжимая из французского крестьянства все, что можно было выжать, предавались всем земным утехам. Английское правительство было поглощено завоеваниями новых земель; его войска, разбив армию правителя Бенгалии, начали захват и грабеж всей феодально и этнически раздробленной Индии. Буржуазия Испании, Португалии и других европейских стран также была занята либо колониальными захватами, либо созданием машинной промышленности, либо тем и другим. Послепетровская Россия пыталась догнать Европу.

Дабы показать «просвещенный» характер своего абсолютизма, Екатерина II поручила специальной комиссии ученых сопоставительное изучение языков разных стран с целью подготовки выработки всемирного языка. Из этой затеи, разумеется, ничего не вышло и выйти не могло, но описи и сопоставлению различных языков это посодействовало: 1787 г. в Петербурге вышел словарь «Glossarium comparativum totius orbis», содержащий 285 слов на 200 языках, европейских (149) и азиатских (51).

В следующем году в российской же столице швейцарец Де-Риа выступил со своим проектом всемирного алфавита, приспособленного для фонетической транскрипции текстов любых языков, а в 1797 г. Вольке, профессор Петербургского университета, бывший член лингвистической комиссии Академии, опубликовал свой проект международного письменного языка.

Среди европейских ученых XVIII в., интересовавшихся проблемой всемирного языка, был Пьер Луи Моро де Мопертюи (Мaupertuis, 1698 -1769), член Парижской академии наук (с 1723 г.), в 1741 -1745 гг. занимавший пост президента Берлинской академии наук. Мопертюи был известен как физик, астроном, геодезист. Еще при его жизни было издано собрание его сочинений в четырех томах; второе издание, исправленное и дополненное, вышло в 1756 г. в Лионе (Франция). Эти пожелтевшие от времени томики в рыжевато-коричневом кожаном переплете, как и многие старинные и редкие издания, по проблеме всеобщего языка в частности, хранятся в главном книгохранилище Советского Союза - в Библиотеке им. Ленина в Москве. В первом томе можно найти статью «Философские размышления о происхождении языков и значении слов» («Reflexions philosophiques sur l'origine des langues et la significations des mots»), а в третьем - «Рассуждение о различных средствах, которыми пользуются люди для выражения мыслей» («Dissertation sur les differents moyens dont les hommes se sont servis pour exprimer leuridees»). Вторая статья для нас особенно интересна.

Мопертюи писал в ней: «Каждая нация имеет свой собственный язык и, вероятно, еще долго будет сохранять его, создавая трудности для других наций». Интересно его замечание о происхождении языков: «Языки формировались мало-помалу и, так сказать, в силу случайностей» (аu hazard - о азар, что можно перевести и как наудачу). Национальным языкам он давал такую характеристику: «Нельзя отрицать, что разнообразие глаголов, склонений имен и окончаний наречий представляют собой подлинные красоты языков. Но могут ли эти красоты оправдать те трудности, которые они порождают?» Ученый отвечал на это отрицательно, выражая убежденность в том, что можно создать совершенно новый язык, который не будет отягощен пороками исторически сложившихся языков.

Мопертюи представлял себе этот язык по-декартовски: «Если бы все имена существительные имели одно неизменяемое окончание, если бы только число и падеж (род излишен) отличались определенными артиклями, заменяющими склонения, если бы придать всем прилагательным одно неизменяемое окончание, а другое - наречиям, если бы все глаголы оканчивались одинаково в инфинитиве, видоизменяемом особыми наречиями, указывающими на время и наклонение, если бы все это было унифицировано и универсально, если бы нашелся такой язык, все правила Грамматики которого, столь многочисленные и затрудняющие, свелись бы к минимуму, то все слова, качество [l'espece] которых определялось бы прежде всего по окончанию, узнавались бы легко и легко находились бы в Словаре, употреблялись бы всегда без малейших трудностей. Не может быть сомнений, что такой язык был бы несравнимо более легким, чем все наши языки. С помощью немногих правил можно было бы превосходно понять все, что было бы написано на этом Языке» (219).

Памятуя, что ученым давно минувших эпох был свойствен универсализм, не будем удивляться, что проблемой всеобщего языка (в плане и теоретическом и практическом) занимались представители самых различных наук, в их числе и Андрэ Мари Ампер (Ampere, 1775 -1836). У Ампера это было увлечением юности. Будущий великий физик, чьим именем мы называем единицу измерения силы электрического тока, будущий создатель «Таблицы наук», где нашла свое место и не существовавшая тогда наука, названная им кибернетикой, в 1793 г., когда ему было всего 18 лет, разработал свой проект философского языка и написал на нем несколько стихотворений.

Иосиф Мемьё (Meimieux), майор германской армии в отставке, обосновавшийся в Париже, в основу своего проекта пазиграфии («Pasigraphie», 1797) положил классификацию понятий по двенадцатизначной цифровой системе, позволявшую цифрами выразить все основное содержание современных словарей: двузначные цифры выражали 144 понятия, трехзначные - 1728, а четырех-пятизначные - почти все остальные понятия. Грамматика была сведена к 12 правилам. Например, число 51 -52 читалось как el-en-am-varval и означало 'астроном'. Для выполнения функций нормального человеческого языка такие коды, разумеется, непригодны, хотя метеорологи современного мира сносятся между собою посредством именно подобного цифрового кода.

Дё Бросс в «Трактате о механическом формировании языков...» («Traite de la formation mechanique des langues...», 1765) осуждал попытки «сформировать» всемирный международный язык в отрыве от языков народов, сложившихся исторически. Он писал: «Вместо того, чтобы тратить время на бесплодные попытки сделать что-то искусственное [се que Г art pourroit faire], следовало бы открывать то, что сделано природой...» (1в) Иначе говоря: элементы всеобщего языка следует искать в «природных языках».

У Августа Бебеля в сочинении «Будущее общество» есть такая строка: «Кондорсэ вызвал к жизни идею всеобщего мирового языка» (220). Бебель не знал, что это было сделано задолго до основоположника теории прогресса человечества. Но Мари Жан Антуан Николя маркиз де Кондорсэ (Condorcet, 1743 -1794) был одним из ранних провозвестников идеи общего языка всего мира. Видный представитель французского просветительства XVIII в., философ, социолог, экономист, математик, член Парижской академии наук, он был активным участником Великой Французской революции; как жирондист он был заточен якобинцами в тюрьму, где принял яд, чтобы избежать позора публичной казни.

В главном своем сочинении «Эскиз исторической картины прогресса человеческого разума» Кондорсэ говорил об исторической необходимости уничтожения неравенства между нациями и классами и о действительном совершенствовании человека, мечтал, что «настанет время, когда солнце будет освещать Землю, населенную только свободными людьми, не признающими никакого другого господина, кроме своего разума». Жители планеты будут говорить тогда на всех объединяющем языке. Он утверждал: образование всеобщего языка «отнюдь не явилось бы химерической идеей... Этот язык, беспрерывно совершенствуясь ...внес бы во все знания, доступные человеку, строгость и точность, которые позволили бы легко познать истину и сделали бы почти невозможными заблуждения. Тогда развитие каждой науки отличалось бы уверенностью, характерной для математических наук...» (221). Возникновение такого языка мыслилось ему как ускоренно-эволюционный процесс.

В 1794 г. Делормель представил Национальному Конвенту свой проект всеобщего языка («Projet d'une Langue universele, presente a la Convention nationale» par le Citoyen Delormel). Как и другие энтузиасты этой идеи, он был движим стремлением содействовать сближению людей и народов, объединению их узами братства («par le doux lien de la fraternite»). Он отвергал для этой роли национальные языки или один из них: все они полны неправильностей, которые делают изучение их долгим и трудным. Однако логически правильный всеобщий язык отнюдь не должен рассматриваться как их замена. Но как сделать проект всеобщего языка живым всеобщим языком?

Делормель понимал, что «никогда никто не станет изучать язык, каким бы легким для изучения он ни был, если он не будет знать, что другие люди начали изучать его так же, как и он». Как же этого добиться? Делормель понадеялся на содействие Национального Конвента. Его предложение, к которому был приложен проект языка априорного типа, обсуждался в Конвенте в третьем году Великой Французской революции - 26 Брюмера (16 ноября). Один из участников этого заседания - Бариалон - крикнул: «Желательно, чтобы податель петиции преуспел в оказании услуги роду человеческому! Помешать самоизоляции народов!» (196а) Конвент обсудил поставленную перед ним всемирную проблему и, «преклоняясь перед величием идеи», признал, что она «осуществима лишь при участии остальных наций» (192a).