Друг Лу Синя

    - Добрый вечер! - Ерошенко услышал усталый, с хрипотцой голос - видимо, Лу Синь прочитал сегодня несколько лекций. Писатель тяжело опустился в кресло, закурил сигарету и сказал:
    - Я давно хотел расспросить вас, дорогой Эро-сан, вашей жизни. Если это, конечно, удобно.
    - И мне очень хотелось рассказать вам о себе, Лу Синь-сэнсэй.
    Ерошенко начал свой рассказ с того, как он ослеп, затем перешел к учению в школе, работе в оркестре и путешествию в Англию.
    Лу Синь внимательно слушал, тихо покашливая, и непрестанно курил. Особенно взволновал его рассказ об аресте и высылке Ерошенко из Японии. Когда гость рассказал, что в разговоре с таможенником не стал отрицать своего интереса к большевизму, Лу Синь спросил:
    - Почему же вы так ответили, ведь это для вас было небезопасно?
    - Я был в своем, русском Владивостоке. И пусть японцы захватили его и даже переименовали в город Урадзиво, они должны были бояться меня, а не я их.
    - Так, так, - подтвердил Лу Синь. - Японская пословица в таких случаях советует: "Садясь на чужого коня, помолись предварительно Будде".
    Ерошенко радостно рассмеялся в ответ: он понял намек Лу Синя - незадолго до их встречи Народно-революционная армия ДВР разбила белых под Волочаевкой и вела успешное наступление на Приморье.
    С той поры Лу Синь и его русский друг не раз беседовали по ночам. Иногда в их разговорах принимал участие У Кэ-ган или кто-либо из гостей Лу Синя. Один из них впоследствии вспоминал, что такие беседы длились нередко за полночь. "При этом совсем не чувствовалось, что Лу Синь - китаец. Он умел так проникаться настроением, мыслями собеседника, что совершенно перевоплощался. Даже на шутки Ерошенко он отвечал тоже японскими шутками...". Так и не освоившийся в Китае, Ерошенко чувствовал себя в доме Лу Синя естественно и свободно.
    Японию, замечал Лу Синь, Ерошенко искренне любил и говорил о ее бедах так, словно высказывал свое собственное горе. Видимо, Лу Синь и его русский друг немало беседовали об этой стране. Говорили они и о Советской России, которая очень интересовала Лу Синя и к которой он чувствовал большую симпатию (7). Однако объяснить его дружбу с Ерошенко только этим нельзя. В 20-е годы в Пекинском университете, бок о бок с Лу Синем, работали и другие русские - китаеведы А. Ивин, Б.Васильев, писатель С. Третьяков. Но близок он был только к Василию Ерошенко.
    К сожалению, об отношениях Лу Синя с Ерошенко еще мало известно. Ерошенко не оставил воспоминаний о своей жизни в Пекине. Более того, возвратившись из Китая на родину, он в разговорах никогда не упоминал о своей дружбе с китайским писателем, видимо считая даже само такое упоминание нескромным. К счастью, Лу Синь в своем эссе "Праздные мысли на исходе весны" поведал читателю о своем русском друге. Он вспоминал свои беседы с Ерошенко:
    " - Господа капиталисты все больше превращают рабочих в машины, - сказал как-то Ерошенко. - Они не только эксплуатируют их, но и навязывают им свои мнения, взгляды, заставляя с покорностью работать на себя. И я опасаюсь, Лу Синь-сэнсэй, как бы будущие ученые, чтобы парализовать рабочих в их борьбе, не изобрели специальное лекарство.
    Я вздохнул, чтобы Ерошенко понял, что я разделяю его страхи, и сказал:
    - Конечно, досточтимые господа и мудрецы, которые им служат, мечтают о золотом веке, когда они с помощью каких-либо технических средств смогут превратить рабочих в своих механических рабов. К счастью, у человека нет такого нервного узла, как у гусеницы, чтобы одним уколом можно было парализовать его во-лю, поэтому этим господам приходится обманывать людей...
    Когда в 1915 году, - продолжал Лу Синь, - помещик Юань Ши-кай решил объявить себя императором, то его ученые американские советники написали: "специфические черты характера китайцев таковы, что Китай может быть только монархией". К счастью, ваша страна недавно отказалась от такой "специфики"".
    Во время этих встреч Ерошенко бывал счастлив. И хотя были они не частыми - Лу Синь много работал, - слепой писатель всегда чувствовал, что рядом с ним большой настоящий друг.
    Однажды заметив, как грустит Ерошенко, невесело наигрывая на гитаре, Лу Синь сказал:
    - А почему бы вам не пригласить сюда приятеля из Японии? У нас в доме всегда найдется место для гостя.
    - Да вы просто ясновидец, Лу Синь-сэнсэй, - ответил Ерошенко.
    Как раз в это время в Китай собирался токийский знакомый поэта, студент Фукуока Сэйити; японец спрашивал, может ли он погостить в доме Лу Синя. Теперь Ерошенко мог позвать приятеля к себе. Подзаработав уроками английского языка и дождавшись каникул, Фу-куока Сэйити приехал в Пекин.
    На вокзале Ерошенко его не встретил. Взяв рикшу, Фукуока отправился в дом Лу Синя. Приехав, он представился Чжоу Цзо-жэню и тихо, на цыпочках, вошел в комнату слепого. Японец хотел сделать сюрприз другу, но Ерошенко, повернув к нему голову, сказал:
    - Фукуока, - это ты. Подойди сюда - я уже давно тебя жду. Извини, что не пришел тебя встречать на вокзал.
    - Эро-сан, дорогой, как вы меня узнали? - отозвался Фукуока. - А встреча... вы, наверное, сочли, что для меня будет небезопасно свидание с человеком, высланным из Японии?
    - Ты прав. В Пекине полно японских шпионов. Но это не значит, что мы просидим все дни дома. Не так ли?
    На следующий день они втроем - Фукуока, Ерошенко и его поводырь, мальчик Чан-линь, отправились на прогулку. Ехали они на ослах - иного транспорта, если не считать рикш, в Пекине тогда не было.
    "Был конец марта, наступила весна. Уже расцвели персики и сливы, в сосновом бору щебетали птицы. Друзья проехали по Центральному парку, затем Ерошенко предложил посетить кладбище императоров династии Мин. Здесь он остановился, слушая птиц, дотрагивался до памятников руками...
    В полдень они приехали на гору Сишань (западнее Пекина), а оттуда отправились в зоопарк посмотреть и послушать животных.
    С приездом Фукуока Ерошенко стало веселее. Но особенно ценил он те немногие дни, когда их обоих брал с собой на прогулку Лу Синь. Шли они на улицу Люличан, в тихие прохладные лавки антикваров. Лу Синь занимался тогда поисками экспонатов для пополнения китайских музеев. Здесь никогда не былотолчеи. Кончиками пальцев Ерошенко ощупывал фигуры девушек и всадников, раскопанные в могилах; чистый фарфор императорских заводов в Цзиньдэчжэне - чашки, вазы, которыми не разрешали пользоваться даже помещикам; бронзовые монеты Х века - крупные с квадратными отверстиями; зеркала с барельефом на обратной стороне.
    Лу Синю, знатоку древностей, было интересно, как воспринимает все это Ерошенко. Узнав от Лу Синя, что есть любители, которые снимают отпечаток с памятника, а сам памятник уничтожают, чтобы их копия стала уникальной, - Ерошенко в гневе сжал кулаки.
    О многом говорили Лу Синь, Ерошенко и Фукуока в эти мартовские, свободные от занятий дни - об истории буддизма, о войне, о русской литературе и переводах ее на китайский язык. Однажды Ерошенко сказал:
    - Лу Синь-сэнсэй был так добр, что перевел мои сказки. Знаю, я слабый литератор, но у меня есть пьеса "Персиковое облако", которая все же лучшее из того, что я написал. Мне бы очень хотелось, чтобы Лу Синь-сэнсэй перевел и ее.
    - Я читал вашу пьесу: в ней так много названий растений и животных, что я не представляю, как перевести все это на китайский, - ответил Лу Синь.
    - Быть может, я мог бы вам помочь, - заметил Фукуока. - Мне приходилось редактировать эту пьесу.
    - Да это просто заговор, - сказал Лу Синь и улыб-нулся сдержанно, одними глазами. - Нужно подождать. Перевод не каша или чай, которые проглатывают целиком. Здесь следует поработать зубами, языком. Переводить нужно так, как вкушают подлинные яства - не спеша, маленькими кусочками.
    С этого дня Лу Синь сел за перевод "Персикового облака". Для него, вспоминал наблюдавший за писателем У Кэ-ган, это было почетное и торжественное дело. От работы он отвлекался только для того, чтобы посоветоваться с Ерошенко и Фукуока (8).
    В день, когда Лу Синь закончил перевод пьесы, его мать пришла на мужскую половину и сказала об этом Ерошенко. Гость пришел в такой восторг, что бросился впляс, потом сорвал со стены гитару и под ее аккомпанемент спел для старой китаянки несколько русских песен.
    А Лу Синю он посвятил четверостишие - "Песнь белой птицы":
Вижу радуги мост, он играет, маня.
Слышу голос зовет - это ты, это ты!
Я иду по мосту в край чудесной мечты
И ты смотришь мне вслед, ободряя меня.
    Видимо, Ерошенко понимал, что перевод "Персикового облака", сделанный рукой большого мастера, станет достоянием потомков.

(7) Лу Синь был активным пропагандистом русской и советской литературы; основал издательство, выпустившее при его участии переводы многих русских книг.
(8) В благодарность за эту помощь Лу Синь подарил Фукуока китайское издание сказок Ерошенко с дарственной надписью на эсперанто.

<< >>