Гном гадает по ромашке

— Тамбарато клуторео римбеоно! — прошептал Сашка, как только остался один.

Гном сразу появился.

Он снял шапку, аккуратно расчесал гребёнкой ромашки и одуванчики и подошёл к Сашиной постели.

Лицо у гнома было очень довольное.

— Здорово получилось, — сказал он, наклонив голову, маленькой сморщенной ладонью погладил Сашку по лицу и удивлённо воскликнул:

— Да ты плачешь?

Почему?.. Ах, вот в чём дело! Я, старый дурак, ослышался. Но это же так прекрасно — быть невидимкой! Кино? Кхе, кхе… на любой сеанс, всё равно, можно до шестнадцати лет или нельзя. Футбол? На любую трибуну! В трамвай? Милости просим без билета. Хоть в космический корабль…

Сашка всхлипывал:

— Пусть, пусть хоть мама меня видит. И Таня. И Мария Петровна, если я приготовил уроки…

— Да, да… — печально сказал гном, в глубокой задумxивости шагая из угла в угол. — В сущности, у гномов всё, как у людей. Думаешь сделать самым прекрасным образом, а получается хуже некуда. Конечно, неделю назад или даже вчера я бы тебя в два счёта расколдовал. Но теперь я на пенсии. А гномам-пенсионерам нечего и думать о волшебстве.

Гном поднял голову и огляделся. На стене висел солдатский вещмешок.

— Хм… — пробормотал гном. — А если попробовать всё-таки?.. Чей это мешок?

— Дедушкин… — сквозь слезы выговорил Сашка. — Он с ним уходил на фронт и с ним вернулся в сорок пятом.

— Прекрасно, — сказал гном. — Солдатский мешок счастливый, раз солдат вернулся с войны… А если не выйдет?.. Так ведь другого не придумаешь! Погадать? Хотя я не очень люблю всякие суеверия. Ну, а вдруг?..

Гном сорвал с головы самую большую ромашку и стал отрывать лепесток за лепестком, приговаривая:

— Получится… заблудится… с дороги собьётся… домой вернётся…

Лепестки падали на пол.

— Страшной смертью умрёт… — бормотал гном, — счастье найдёт… получится… заблудится… с дороги собьётся… домой вернётся… страшной смертью умрёт…

Последний лепесток оставался на ромашке. Только странный какой-то. Вроде бы и лепесток, но очень маленький и кривой, и чуть синеватый. Гном протянул руку к этому лепестку, но не тронул его и тихонько проговорил:

— Принц Звёздочка! Теперь я буду звать тебя так. Есть одно-единственное средство расколдовать тебя. Но средство это трудное и опасное.

— Я ничего не боюсь! — сказал Сашка, хотя он многого боялся — темноты, диктантов, Марии Петровны, когда она сердитая, Кешки, когда тот с мячом нёсся к Сашкиным воротам. — Я ничего не боюсь! — твердо повторил Сашка.

— Это великолепно, что ты ничего не боишься! — воскликнул гном и от радости захлопал в ладоши. — Моё средство по плечу только самому храброму.

Вставай! Одевайся потеплее — шубу, валенки, шапку-ушанку. Вещмешок за спину! Вот так… Ну, посидим перед дорогой. На всякий случай запомни: последнюю неделю перед Новым годом и в первый новогодний день все звери понимают людей, а люди — зверей. Может быть, тебе это пригодится… А теперь самое главное. Когда встретишь веснушчатого человека, скажи про себя: «Веснушка, веснушка! С носа слезай, в мешок полезай!» Наберётся полный мешок веснушек, возвращайся домой, позови меня, и я тебя в два счёта расколдую.

Не очень приятно в декабрьский мороз — а всего-то одна неделя оставалась до Нового года, — да ещё глухой ночью уходить из тёплой комнаты в неведомый путь. Но что поделаешь, если иначе нельзя?

— Согласен? — ещё раз спросил гном.

— Согласен, — ответил Сашка.

Как только гном услышал это, он ухватился за кривенький синеватый лепесток — последний у ромашки, сказал:

— Маленький-то маленький, но маленькие чаще всего и говорят правду, — и оторвал лепесток.

Едва только он оторвал его, лепесток превратился в белую птицу с синими крыльями, как у зимородка. Птица стрелой взвилась в воздух и звонким голосом пропела: «Счастье найдёт!»

Сразу исчез потолок, тонкая стенка, за которой спала, горько всхлипывая во сне, Сашина мама. Исчезли гном, весь дом № 10…

Кругом шумел дремучий бор. Ярко освещённые луной, стояли высокие ели. Кутаясь в снежные шубы и потрескивая от мороза, они пели:

Не бойтесь, ели, холода,

Не бойтесь, зайцы, голода,

И люди — колдунов.

Не бойтесь странных снов!

Не бойтесь страшных слов!

Дорожка вьётся, вьётся,

Бежит, бежит, несётся

С бедой вперегонки.

Спеши и ты, не мешкая,

Как бeлка за орешками,

Как птица за весной,

Ты — за своей судьбой!

Сашка прислушался к песне и побежал в глубь леса.

La gnomo auguras lau kamomilo

— Tambarato klutoreo rimbeono! — flustris Sashka tuj post kiam restis sola.

La gnomo tuj aperis.

Li demetis la chapon, ordeme kombis per kombilo la kamomilojn kaj leontodojn kaj alvenis liton de Sashka.

La vizagho de la gnomo estis tre kontenta.

— Bonege sukcesis, — diris li, klininte la kapon, per la malgranda sulkabunda polmo ekgladis Sashka lau la vizagho kaj mire klamis:

— Vi ja ploras! Kial?… Ahh, en tio konsistas la afero! Mi, maljuna malsaghulo, misaudis. Sed ja belegas esti nevidebla! Kino? Khe, khe… Je ajna seanco, ne gravas, chu permesita antau dekses jaroj au ne. Futbalo? Al ajna tribuno. En tramon? Bonvolu sen la bileto. Ech en kosman shipon…

Sashka ploretis:

— Almenau panjo min vidu. Kaj Tanja. Kaj Maria Petrovna, se mi preparis lecionojn…

— Jes, jes, — triste diris la gnomo. Esence che gnomoj chio samas kiel che homoj. Oni pensas fari lau la plej belega maniero, sed sukcesas tiel, ke pli malbone ne eblas. Certe antau la semajno au ech hierau mi vin unudue malsorchus. Sed nun mi estas pensiulo. Kaj al gnomoj-pensiuloj ne decas ech pensi pri sorchado.

La gnomo levis la kapon kaj chirkaurigardis. Sur la muro pendis soldata dorsosako.

— Ahem… — murmuris la gnomo. Chu tamen provi?… Kies estas la sako?

— De avo… — tra la larmoj eldiris Sashka. Li foriris kun tiu al la fronto kaj kun tiu revenis en la kvardek kvina.

— Belege, — diris la gnomo. — Soldata sako estas felicha, se la soldato revenis de milito… Chu ni ne sukcesos?.. Sed la alia ja ne elpenseblas!

Chu auguri? Kvankam mi ne tre shatas chiujn superstichojn. Chu tamen?..

La gnomo shiris de la kapo la plej grandan kamomilon kaj komencis forshiri petalon post petalo, chedirante:

— Sukces’ atingeblos… Voj’ ne troveblos… Direkto perdeblos… Reven’ realeblos…

La petaloj faladis planken.

— Mort’ okazeblos… — murmuris la gnomo, — Shanc’ akireblos… Sukces’ atingeblos… Voj’ ne troveblos… Direkto perdeblos… Reven’ realeblos… Mort’ okazeblos…

La lasta petalo restis sur la kamomilo. Nur iom stranga. Kvazau petalo, sed tre malgranda kaj kurba, kaj iom blueta. La gnomo etendis la manon al tiu chi petalo, sed ne tushis ghin kaj mildete parolis:

— Princo Steleto! Nun mi nomos vin tiel. Ekzistas nur solsola rimedo por malsorchi vin. Sed tiu chi rimedo estas peniga kaj danghera.

— Mi timas nenion! — diris Sashka, kvankam li timis multon — mallumon, diktajhojn, Maria Petrovna, kiam shi koleras, Keshka, kiam tiu kun la pilko sagas al la golejo de Sashka. — Mi timas nenion! — firme ripetis Sashka.

— Bonegas, ke vi timas nenion! — klamis la gnomo kaj pro ghojo aplaudis. — Mia rimedo estas povebla nur al la plej kuragha. Starighu! Vestu vin pli varme — peltajhon, feltobotojn, felchapon. La sakon post la dorson! Jen tiel… Nu, eksidighu ni antau la vojo. Interalie memorfiksu: dum la lasta semajno antau la Nova jaro kaj unua novjara tago chiuj bestoj komprenas homojn, kaj homoj komprenas bestojn. Povas esti, tio taugos al vi. Kaj nun auskultu la chefan. Kiam vi renkontos lentugan homon, diru enmense: «Lentugo, lentugo! De l’nazo forighu, la sakon enighu». Kiam la tuta sako plenighos je lentugoj, revenu hejmen, mi vin unudue malsorchos.

Ne tre agrablas en decembra frosto — nur unu semajno ja restis antau la Nova jaro, — kaj en profunda nokto foriri el la varma chambro al nekonata vojo. Sed kion fari, se alie ne eblas?

— Chu vi konsentas? — ankoraufoje demandis la gnomo.

— Konsentas, — respondis Sashka.

Apenau la gnomo audis tion, li kaptis kurbetan bluetan petalon — la lastan che la kamomilo, diris:

— Estas vere malgranda, sed ghuste la malgrandaj pli ofte diras la veron, — kaj deshiris la petalon.

Apenau li deshiris ghin, la petalo transformighis en blankan birdon kun bluaj flugiloj kieltiuj che alciono. La birdo sage startis en la aeron kaj per sonora vocho kantis: «Shanc’ akireblos!».

Tuj malaperis la plafono, maldika muro, malantau kiu dormis, amare ploretante en dormo, panjo de Sashka. Malaperis la gnomo, tuta domo numero dek…

Chirkaue bruis densa abiaro. Brile prilumitaj de la luno staris la altaj abioj. Volvante sin en neghajn peltajhojn kaj kraketante pro frosto, ili kantis:

Malvarmon timas l’abiar’,

Malsaton timas la bestar’,

Sorchistojn timas hom’.

Ekzorcoj ne validas!

Koshmar’ nenien gvidas!

Vojet’ sinuas vage,

Rapidas foren sage,

Vetkure kun fiask’.

Ekzistas via celo,

Kiel por urs’ — mielo,

Kaj kiel mus’ por kato.

Chi celo — via fato.

Sashka fiksauskultis la kanton kaj ekkuris profunden de l’arbaro.