ПОЕЗДКА НА ЭСПЕРАНТСКИЙ КОНГРЕСС

    В том же 1906 году, в августе, должен был состояться второй эсперантский конгресс в Женеве, в Швейцарии. Я решил обязательно побывать на этом конгрессе. Для этого надо было получить отпуск у своего руководства и заграничный паспорт - у губернского руководства. Так как после революционных дней 1905 г. все служащие в России были довольно напуганы и легко разрешали всё, о чём просили граждане, я без труда получил проездные документы.

   Теперь мне надо было усиленно заняться упражнениями в Эсперанто, чтоб быть способным использовать его в поездке. К сожалению, в то время в Ардатове никто не желал учить этот язык, на котором "никто не говорит и не существует литературы". Поэтому мне следовало глубоко его изучить в одиночестве. С этой целью я выписал почти все эсперантские периодические издания и книги. Читая их, я хорошо освоил эсперантский стиль; а для устных упражнений, ввиду отсутствия живых объектов, начал переводить на Эсперанто разные русские тексты. Чем более я этим занимался, тем более совершенствовался в Эсперанто. Но это - не устная речь. Увы, нигде в нашем районе я не мог найти эсперантиста, с которым мог бы испытать свои разговорные способности. И с такой неуверенностью надо было ехать за границу.

   В выписанном мною иллюстрированном издании "Тра ла мондо" я прочёл, что в немецком городе Франкфурт-на-Майне имеется хорошая эсперантская группа, и там же были напечатаны адреса некоторых единомышленников. Так как путь в Женеву пролегал через Варшаву и Германию, я взял такой транзитный билет, чтоб можно было посетить за несколько дней город нашего маэстро и упомянутый Франкфурт.

   В Варшаве я хотел посетить маэстро Заменгофа, но, к сожалению, он ещё раньше выехал на конгресс. Поэтому, проведя в городе несколько часов, я продолжил путешествие далее - прямо до Франкфурта. Здесь я к счастью нашёл единомышленников, о которых так долго тосковал, и в первый раз заговорил на Эсперанто с людьми, которые не разговаривали на моём родном языке и чей язык я тоже не понимал.

   Первый визит я нанёс г-ну Файерабенду: у меня был его служебный адрес. Перед визитом я чувствовал себя так, словно шёл на экзамен. Я боялся, что вот сейчас произойдёт большой скандал: ни я его не пойму, ни он меня. С этим чувством я вхожу в контору, где он работал, и прошу швейцара вызвать господина в коридор. Через несколько мгновений из комнаты прямо ко мне выходит господин и спрашивает по-немецки, кто его ищет. Я на Эсперанто спрашиваю, он ли г-н Файерабенд, и, получив утвердительный ответ, начинаю медленно объяснять на нашем языке цель своего визита, предупреждая, что говорю на Эсперанто впервые, и прошу его говорить как можно медленнее. Вижу, что он меня понимает и даёт ответы, вполне сообразные моим вопросам. Это меня ободряет и побуждает нас к беседе. Но так как это был не домашний визит, вскоре я должен был его завершить. Прощаясь, г-н Файерабенд дал мне адрес заместителя председателя местной эсперанто-группы г-на Бартеля.

   Я направился к нему и нашёл у него добросердечный приём. Вскоре прибывает туда другой иностранец, французский профессор-эсперантист Делиньи, автор эсперанто-французской грамматики, и между нами сразу устанавливаются самые добросердечные родственные отношения. Мы все ощущаем себя настоящими братьями, членами единой идейной семьи.

   Из жилища г-на Бартеля мы пошли в одну из французских кофейных, где Бартель собирался дать урок Эсперанто; там мы встретили немецких единомышленников Зайделя, Кюлера и других. Ввиду присутствия на встрече двух иностранных эсперантистов, все говорили только на Эсперанто и я всё понимал. Точно так же понимали и меня, когда я пробовал говорить на Эсперанто. Я чувствовал себя самым счастливым человеком в мире, и в моей памяти в этот вечер очень часто всплывала архимедова "Эврика!", посредством которой он выражал своё ликование по поводу открытия известного закона гидравлики. Такое же настроение было у меня и на следующий день, когда я вместе с нежным и достойным любви г-ом Делиньи ходил осматривать достопримечательности Франкфурта.

   С г-ном Делиньи я провёл почти целый день, и целый день мы разговаривали только на Эсперанто. Этот день был для меня полезнейшим практическим уроком нашего языка, а на следующий день я выехал из Франкфурта на женевский конгресс уже со спокойным сознанием того, что моё участие в работе конгресса не будет иметь только "физический" характер.

   О своих переживаниях во время конгресса я довольно детально написал в журнале "Русланда эспэрантисто" в статье "Дуа Унивэрсала Конгрэсо Эспэрантиста" /второй всемирный эсперантский конгресс/. В ходе и после конгресса были устроены две превосходные экскурсии в Веве и по всей Швейцарии. Сам конгресс и экскурсии прошли на удивление блестяще. После конгресса я стал преданным членом эсперантской семьи, ибо по истечении 6 дней, проведённых в этом "семейном кругу", я уже мог довольно непринуждённо говорить на Эсперанто и приобрёл много друзей, с которыми позже имел длительные дружеские и деловые связи.

    Из России на конгрессе было только девять человек: д-р Беин (Кабе), д-р Лев Заменгоф, Науман, Венюков, Табенский, автор нашего языка Л.Л.Заменгоф, студент Хельсингфорсского института Аттила, Евстифеев и я.

    Мой энтузиазм в результате участия в конгрессе вырос до такого уровня, что я как бы помешался, одолеваемый одной постоянной идеей - идеей одного общего языка для человечества. Продолжая после Женевы своё путешествие через Париж, я всё рассматривал только сквозь призму этой идеи, каждого встречного человека воспринимая только в качестве подлежащего эсперантизации, а каждый объект - в качестве долженствующего стать инструментом пропаганды.

    В Париже я снял комнату в маленьком отеле, или, вернее, пансионе "Борисфен", хозяин которого был эсперантистом. Благодаря его любезной помощи я быстро сориентировался в большом городе.

    Париж в то время играл роль центра Эсперанто-движения. Нигде не было так много эсперантистов, как в столице Франции. Они жили весьма энергичной эсперантской жизнью, очень часто собирались для практических бесед на Эсперанто в разных местах города, устраивали театральные представления и т.д. Там же находились главные эсперантские издательства: "Ашетт и Ко.", "Прэса Социэто Эспэрантиста" /эсперантское общество печати/, Центральный офис, "Либрэри Эспэранто" /книжный магазин "Эсперанто"/ Варнье и т.д. Будучи в этот раз в Париже около недели, я имел возможность посетить тамошние учреждения и многие собрания. Таким способом я вошёл в курс центрального эсперантского движения и познал его пружины. Вновь повторяю, что в то время я всецело находился в тумане эсперантской идеи. Она заслонила собой достопримечательности знаменитого города и я осмотрел только наиважнейшие из них.

   Поскольку свободное время заканчивалось, я не мог дольше оставаться в Париже, тем более, что согласно моему транзитному билету мне предстояло ещё побывать в Италии и Австрии. Поэтому я сел в поезд и безостановочно проехал Швейцарию, Симплонский туннель и Северную Италию. В Милане, где я пробыл один день, я посетил Всемирную выставку. Из Милана я проехал в Венецию, чтоб за один день осмотреть знаменитые каналы, площадь Святого Марка, морской берег острова Лидо, и ночью я уже ехал через Австрию. В этой стране у меня была только однодневная остановка в Вене, и после ночного переезда я прибыл на русскую границу.

   После отбытия из Парижа за всю дорогу к дому я не встретил ни одного  эсперантиста. Уже привыкнув к "семейной жизни" в ходе женевского конгресса и в Париже, на последнем этапе путешествия я чувствовал себя сиротой в чужой среде; это повергло меня в очень плохое настроение и поездка через эти страны и города не доставила мне никакого удовольствия. Особенно угнетало незнание языков, на которых говорили жители пересекаемых стран, и это ещё более усилило томление по единому, всеобщему языку для человечества. Во мне начала прорастать мысль, не могу ли я отдать все свои силы для осуществления  этой идеи. Я очень сожалел, что не обладаю таким капиталом, который позволил бы мне не служить и заняться самым любимым делом.

   Сначала я прогнал эту мысль, как нелепость, и волей-неволей приступил к своим служебным функциям. К счастью, они не были очень сложными и у меня доставало свободного времени для работы над любимой идеей. Эту работу я проводил в трёх направлениях: устная и письменная пропаганда, литература и  личное изучение.

К ЗАГЛАВИЮ
ЧИТАТЬ ЕЩЁ