6.4. Логицизм как теоретическая основа идо и новиаля

В основе нового (после заката волапюка) подъема логицизма лежали мощные импульсы, воспринятые молодой интерлингвистической наукой от давних, но долгое время пребывавших в забвении идей Г. В. Лейбница. В 1901 г. один из основателей «Делегации для принятия международного вспомогательного языка» известный французский логик Л. Кутюра издал труд, посвященный изучению неизданных рукописей Г. В. Лейбница, в том числе тех, где затрагивалась проблем универсального языка.* В 1903 г. увидели свет оригиналы изученных Л. Кутюра рукописей.*

С публикации этих изданий начинается новый этап в осмыслении отношений между логикой и искусственным языком, и параллельно тому, как Заменгоф, анализируя функционирование эсперанто в человеческом сообществе, отдавал все большее предпочтение эмпиризму перед логицизмом, последний все более утверждался в тех разделах теории, которые носили умозрительный характер и были слабо связаны с реальным бытованием искусственного языка. Логическое направление, восходящее к идеям Лейбница, связано в своем становлении с именами Л. Кутюра, В. Оствальда, О. Есперсена и Дж. Пеано.

Выдающийся немецкий естествоиспытатель В. Оствальд (1853-1932), один из основателей физической химии и злектрохимии, лауреат Нобелевской премии 1909 г., являлся в то же время крупным теоретиком в области искусственного языка. В докладе о международном искусственном языке, прочитанном в 1904 г., Оствальд ставит вопрос: каким образом добиться требуемой простоты искусственного языка? Отвечая на этот вопрос, он пишет: «в европейских языках содержания, которые должны быть переданы словесно, часто заключают себе больше, чем это необходимо, кроме того, есть и такие, знание которых нам совсем не нужно» [20, с. 6-7]. Первое явление он иллюстрирует фразой Каменные дома не горят, где множественность выражена не только в существительном, но также в прилагательном и глаголе (а в немецком языке та: же и в артикле при существительном: Die steinernen Hauser brennen nicht). Следовательно, в данном предложении заключено больше знаков (три в русском языке, четыре в немецком), чем это необходимо для выражения единого понятия множественности. Наличие же «содержаний, знание которых нам не нужно», Оствальд показывает на примере родовых различий (нем. die Rose - жен. р. «роза», das Veilchen - ср. «фиалка», der Klee - муж. р. «клевер»). Критикуя вслед за Лейбницем эту избыточность знаков и понятий естественного языка, Оствальд заключает: «язык должен служить выразител ем всего необходимого, но не излишнего» [20, с. 8].

Современная лингвистика развивает идеи, сходные с данными положениями Оствальда. Так, В. И. Кодухов различает два типа языковых значений - содержательные (посредством которых происходит передача сообщения, нового знания) и формальные (участвующие в организации высказывания, но не передающие нового знания о действительности).* В приведенных примерах значение числа будет содержательным в слове дома, но формальным в словах каменные и горят; с другой стороны, значение рода является формальным в примерах Оствальда, но было бы содержательным, если бы соотносилось с реальными различиями предметов (ср. писатель - писательница, лев - львица). Именно содержательные значения Оствальд определяет как необходимые, тогда как формальные значения он считает излишними.

В другом своем выступлении, относящемся к 1906 г., Оствальд пишет: «Что составляет сущность и цель языка? Ответ: однозначущее [т. е. однозначное.- С. К.] распределение понятий и знаков. ...всякий язык можно рассматривать в общем как приспособление знаков к понятиям. Для того чтобы такой распорядок достиг своей цели, а именно подразумеваемое понятие ясно и недвусмысленно выражалось знаком, приспособление должно быть таким, которое в науке называется единозначущим [однозначным.- С. К.]. Это значит, что каждое понятие должно иметь один единственный знак и каждый знак должен иметь одно единственное понятие» [20, с. 23]. Это условие, пишет далее Оствальд, соблюдается в языке чисел, так как каждое число обозначается одним определенным знаком и каждый знак обозначает одно определенное понятие, но уже в разговорном языке данное условие не выдерживается, так как число. 1253 можно передать тысяча двести пятьдесят три или (например, при обозначении номера телефона) двенадцать пятьдесят три: «такое разнообразное выражение одного и того же понятия является методической ошибкой, так как обременяет память, не принося.ни малейшей пользы; его даже следует признать фундаментальной ошибкой, поскольку оно нарушает принцип единичного распорядка» [20, с. 24].

Требование однозначности не соблюдается в естественных языках, во-первых, потому что один знак может выражать несколько понятий (омонимия), и одно понятие выражаться несколькими знаками (синонимия), а во-вторых, потому что одно и то же понятие выражается несколько раз в предложении (как мы видели выше на примере множественного числа). Все это, по мнению Оствальда, доказывает, что «наши естественно возникшие языки так же мало приближаются к теоретическому идеалу языка, как, например, естественно возникший грот - к идеалу человеческого жилища» [20, с. 26]. Исправление этих «ошибок» в самих естественных языках затруднительно и, во всяком случае, потребует усилий нескольких поколений. Значит, заключает Оствальд, «ничего другого не остается, как постараться набежать всех ошибок и затруднений естественных языков созданием искусственного» [2 с. 27].

Мы подробно изложили концепцию В. Оствальда, поскольку его взгляды весьма характерны для той группы ученых, работавших в области естественных наук, логики и лингвистики, в среде которых нашел благоприятную почву логический подход к построению искусственного языка. Отправной точкой для этого подхода служили представления о несовершенстве естественных языков. Искусственный язык, как это видно из цитированных слов Оствальда, нужен в первую очередь не для того, чтобы установить удобное средство международного общения, а для того, чтобы раз и навсегда исправить «ошибки и затруднения» естественных языков, состоящие прежде всего в нарушении логического принципа однозначности. В этом выдвижении на первый план языковой функции мышления, по сравнению с функцией общения, и состоит сущность логицизма, сохраняющего отчетливую преемственную связь с идеями Декарта и Лейбница.

Л. Кутюра так пишет о работах Лейбница в области искусственного языка: «Он мечтал о языке, который был бы не только адекватным выражением мысли, но «орудием разума». Международное использование было бы наименьшим преимуществом такого языка; слова должны были не только передавать определения идей, но и выражать их соотношения, так чтобы ... они стали доступны алгебраическим преобразованиям и позволили заменить рассуждение вычислением» [37, с. 23]. Оствальд столь же мало заботится о международном использовании искусственного языка, но придает большое значение тому, чтобы соотношение знаков и понятий в языке соответствовало однозначному соотношению знака и числового понятия в математике.

Данный принцип вошел в интерлингвистику под наименованием «принцип однозначности Оствальда» [см. 16, с. 66]. Но логик Л. Кутюра и лингвист О. Есперсен не в меньшей степени, чем естествоиспытатель В. Оствальд, придавали основополагающее значение этому принципу. В своей известной «Философии грамматики», первым изданием вышедшей 1924 г., О. Есперсен писал: «В идеальном языке, сочетающем максимальную выразительность с легкостью употребления языковых средств и полным отсутствием исключений, непра вильных образований и двусмысленных выражений, систематизация грамматики не представляла бы никаких трудностей, поскольку одно определенное звучание всегда имело бы одно определенное значение и, наоборот, одно значение или функция выражались бы одним и тем же формальным средством. Это наблюдается в какой-то мере в грамматике таких искусственных языков, как идо... Однако реальные живые языки имеют совсем другое строение».*

Упомянутый здесь язык идо как раз и явился, с точки зрения О. Есперсена, таким приближением к формам «идеального языка». Обстоятельства возникновения идо (реформированного эсперанто) были изложены нами в другой работе [15, с. 75 и сл.], и здесь мы не будем на них останавливаться. Отметим только, что основу идо составили три принципа, связываемые с именами Есперсена, Оствальда и Кутюра. Принцип международности О. Есперсена (см. выше, с. 17) формулирует соотношение идо с естественными языками-источниками; принципы же однозначности В. Оствальда и обратимости Л. Кутюра относятся к соотношению знаков и понятий, т. е. затрагивают проблему связи языка и мышления.

Первоначально В. Оствальд склонен был усматривать в эсперанто идеальное претворение в жизнь принципа однозначности [20, с. 27 и сл.], однако позднее деятели «Делегации для принятия международного вспомогательного языка», создавшие идо в 1907 г., пришли к выводу (надо сказать, вполне основательному, см. выше об омонимии, полисемии и синонимии в эсперанто), что принцип однозначности не выдерживается в эсперанто в полном объеме. Так, один и тот же знак может иметь несколько значений (например, упоминавшийся суффикс -uj-), с другой стороны, одно и то же значение, например, множественного числа или винительного падежа выражается во фразе несколько раз из-за согласования прилагательного с существительным: interesa libro «интересная книга» - interesaj libroj «интересные книги» (мн. ч.) - interesan libron «интересную книгу» (вин. пад.). В идо эсперантским словам Turk-ujo «Турция», pom-ujo «яблоня», cigar-ujo «портсигар» (с одинаковым суффиксом) соответствуют слова с разными суффиксами (Turk-ia, pom-iero, sigar-uyo), а прилагательные не имеют согласования с существительными (libro interesanta «интересная книга» - libri interesanta «интересные книги»).

Еще более глубокие преобразования при реформировании эсперанто в идо были сделаны в результате применения принципа обратимости Л. Кутюра. Этот принцип, относящийся к словообразованию (т. е. к производству одного слова от другого с одновременным производством одного понятия от другого), является следствием принципа однозначности. Накануне заседаний комитета Делегации, принявшего в конечном счете решение о необходимости реформ в эсперанто, члены комитета были ознакомлены с работой Кутюра, носивше название «Этюд о словообразовании в эсперанто» (1907) [2-е изд.: 121]. Здесь говорится: «бесполезно заниматься производством новых слов, если мы не знаем, какой при этом получится смысл: каждой словообразовательной форме должен соответствовать особый смысл (или изменение смысла); это простое следствие принципа однозначности (требующего, чтобы между понятиями и знаками существовало однозначно соответствие. - С. К.).... Таким образом, этот фундаментальный принцип приводит иас к принципу обратимости, гласящему: если мы по определенному правилу переходим от одного слова к другому того же корня, то мы должны иметь возможность перейти, в обратном порядке, от второго к первому, следуя совершенно обратному правилу» [121, с. 7].

Исходя из принципа обратимости, Кутюра предъявляет эсперанто упрек в нелогичности его словообразования, что при учете исключительно важной роли словообразования в этом языке равнозначно утверждению о бессистемности связи слов и понятий в эсперанто, а следовательно, и неадекваности его как средства мышления. Так, от hipokriti «лицемерить» производится hipokrito «лицемерие» (имя действия от действия), но friponi «мошенничать» произведено от fripono «мошенник» (действие от имени деятеля), следовательно, переход от глагольного -i к субстантивному -о в первой паре слов не соответствует обратному переходу от -о к -i во второй паре.

Те же нарушения законов аналогии Кутюра находит в случаях, когда эсперантскому прилагательному gaja «веселый» соответствует существительное gajeco «веселость» с суффиксом абстрактного качества -ес-, прилагательному же ghoja «радостный» - существительное ghojo «радость» без этого суффикса. С другой стороны, Кутюра считает абсурдными распространившиеся в эсперанто замены суффиксальных производных fiereco «гордость», felicheco «счастье», saneco «здоровье» бессуффиксальными fiero, felicho, sano. Последние, по мнению Кутюра, могли бы обозначать человека-носителя данного качества («гордец», «счастливец», «здоровяк»), но отнюдь не само это качество.

Наконец, возражения Кутюра вызывают бессуффиксальные производные типа эсп. gasto «гость» - gasti «гостить» (т. «быть гостем»), krono «корона» - kroni «короновать (т. е. «наделять короной»), martelo «молоток» - marteli «бить молотком» («действовать молотком»), floro «цветок» - flori «цвести» (т. е. «покрываться цветами», «производить цветы»). Сотношения существительного и глагола различны во всех парах по своему значению, но эсперанто оставляет невыявленным различие этих соотношений, поэтому, собственно говоря, flori могло бы значить не только «покрываться цветами», но и «быть цветком», «наделять цветком» («украшать цветком»), «действовать цветком» и т. п. Получается, что в каждом из названных глаголов имеется по сравнению с существительным какое-то наращение смысла, которое Кутюра и предлагает выразить в идо с помощью особого суффикса. Для значения «быть» предлагается использовать суффикс -es- (он же корень глагола es-ar «быть»: gastesar «гостить», «быть гостем»), для значения «наделять» - суффикс -iz- (kronizar «короновать»), для значения «действовать чем-либо» - суффикс -ag-(martelagar «бить молотком»), для значения «производить» - суффикс -if- (florifar «цвести»). Следовательно, florifar не тождественно floresar «быть цветком» и florizar «наделять (украшать) цветком» и т. п.

Таким образом, если в эсперанто понятийные соотношения производящих и производных слов могут оставаться невыраженными, то в идо сделана попытка обозначить каждое соотношение особым формальным знаком. Но. достигнуть этого можно, только если совокупность таких знаков будет исчерпывать всю сумму возможных соотношений. Следовательно, если для производства глаголов от существительных в идо используются суффиксы -es-, -iz-, -if-, -ag- и только они, то тем самым предполагается, что иных отношений между производящим и производным словом, не укладывающихся в данную систему, быть не может. В этом чрезвычайно важная особенность идо: понятийные соотношения производящего и производного слова предполагается возможным исчислить в виде закрытого списка, так что всякий переход от одного понятия к другому поддается строгой формализации.

Наличие формализованных правил вывода одного понятия из другого позволяет считать, что язык идо в сознании его авторов представлялся чем-то вроде логического или математического исчисления, в соответствии с цитированной выше мыслью Лейбница о необходимости заменить рассуждения вычислениями.*

Итак, если В. Оствальд вводит в конструкцию идо принцип однозначности, позволяющий соотнести слово с понятием так, как цифровая запись соотносится с понятием числа в математике, то Л. Кутюра делает попытку формализовать вывод одного понятия из другого посредством столь, же математизированных процедур.* Именно в этой математизации языка состоит сущность того логического подхода, который в полной мере проявился в структуре идо.

С расколом эсперантского движения в 1907-1908 гг. и обособлением идистского движения в единой ранее автономной школе интерлингвистики наметилось два резко различных направления: эмпирическое, представленное эсперанто (и идиом-неутралем, пропаганда которого, правда, прекращается вскоре после возникновения идо), и логическое, представленное реформированным эсперанто - идо.

В 1928 г. появляется еще один ПЯ, который можно причислить к логическому направлению в составе автономной школы. Это был язык новиаль, созданный одним из бывших авторов идо - О. Есперсеном. Есперсен, как уже указывалось выше, принимает принцип однозначности, но отказывается.делать из него крайние выводы, нередко приводившие идистов к абсурдным решениям. Принцип однозначности требует четкого формального размежевания различных понятий. По этой причине, например, слово «день» (в значении «сутки», «период 24 часа») разграничивалось в идо со словом «день» (светлая часть суток в противопоставлении «ночи»): первое на идо получает форму dio, а второе - jorno. Есперсен принимает это разграничение (в новиале соответственно - di и jorne). Однако идисты пытались проводить еще более мелкие различия, например, между разными вариантами понятия «приручать»: domtar leoni «приручать львов», amansar uceli «приручать птиц», domestikigar elefanti «приручать слонов». Есперсен резко протестует против подобной тенденции к бесконечной дифференциации смыслов, справедливо полагая, что происходящее при этом умножение слов идет в разрез с удобством употребления языка [47, с. 169]. Таким образом, не порывая с логическим принципом однозначности, Есперсен делает шаг навстречу эмпиризму, умеряющему крайности логического подхода.

С другой стороны, Есперсен продолжает линию идо на логический анализ понятий, выражаемых в грамматике. Подобный анализ приводил здесь нередко не к дроблению смыслов, как в лексике, а к выделению более общих понятий, чем те, которые имеются в языках-источниках. Так, Л., Кутюра пришел к выводу, что можно обобщить значения глагольной связки «быть» и суффикса абстрактного качества в существительных. По Л. Кутюра, «красота» - это не что иное, как «бытие красивым», поэтому корень глагола «быть» (на идо es-ar) используется также для образования существительных со значением абстрактного качества (bel-es-o «красота»). На эсперанто эти значения не обобщаются (est-i «быть», bel-ec-o «красота» - суффикс -еc).

Подобным же образом посредством обобщения смыслов в идо появилась категория общего рода (если под родом понимать лексико-грамматическую группировку слов, обозначающих одушевленные существа определенного пола). В эсперанто имеются одушевленные существительные двух типов: обозначающие лиц, не дифференцированных по полу (homo «человек», infano «ребенок»), и обозначающие лиц мужского пола (viro «мужчина», patro «отец», instruisto «учитель»). От последних с помощью суффикса -in- образуются слова со значением женского пола: virino «женщина», patrino «мать», instruistino «учительница». Однако соответствующие слова общего рода отсутствуют, если только их нет среди существительных первой группы. Например, слова viro и virino соотносятся с недифференцированным по полу homo, но в эсперанто отсутствуют понятия «родитель» (т. е. «отец» или «мать»), «учитель» - вообще, независимо от пола и т. п. Правда, эволюция отчасти устранила этот недостаток, допустив употребление слов со значением мужского пола (особенно, обозначающих профессии) также в качестве слов общего рода. Поэтому такие слова, как instruisto, стали двузначными: они обозначают, во-первых, учителя-мужчину (в противоположность «учительнице»), а во-вторых, учителя вообще (мужчину или женщину).

В идо принята иная система распределения существительных по значению пола. Всякое одушевленное существительное имеет общее значение (homo «человек», patro «родитель», instruktisto «учитель»), слова же со значением мужского и женского пола образуются с помощью суффиксов -ul- и -in- соответственно: homulo «мужчина» - homino «женщина», patrulo «отец» - patrino «мать», instruktistulo «учитель-мужчина» - instruktistino «учительница». Та же система npoведена в группе личных местоимений: lu означает безразлично «он, она, оно», тогда как местоимения ilu, elu, olu имеют дифференцированное значение. Поэтому слово общего рода homo «человек» соотносится в идо с таким же местоимением lu, тогда как в эсперанто слово homo приходится в речи заменять местоимением мужского рода li «он», что, конечно, не логично, но признается допустимым в силу господствующего эмпирического подхода, разрешающего известные отступления строгой логичности [см. по этому поводу точку зрения Заменгофа, выраженную в его языковых рекомендациях: 115, с. 79-80].

В новиале полностью сохранена та же система противопоставления общего рода мужскому и женскому, что и в идо, но выражается она иными средствами, а именно окончания -е (общ. р.), -о (муж. р.), -а (ж. p.): home «человек» - homo «мужчина» - homa «женщина», patre «родитель» - раtro «отец» - patra «мать»; аналогично в местоимениях: lе «он или она» (общ. р.), lо «он», lа «она». Но Есперсен идет дальше в проведении того же принципа: помимо общего рода, противопоставленного дифференцированным родам, он выделяет общее (или неопределенное) число, противопоставленное единственному и множественному числу. Неопределенное число выражается корневой формой существительного без окончаний. Так, hom имеет значение «человек или люди» в отличие от home «человек» и homes «люди». Форма неопределенного числа, по мнению Есперсена, особенно нужна при переводе с восточных языков (например, с японского), где противопоставление единичности и множественности может быть не выражено. Однако эта форма отсутствует в европейских языках-источниках, так что система грамматических понятий новиаля выходит за рамки привычных нам норм языкового мышления.

---

* См.: С о u t u r a t L. La logique de Leibniz. D'apres des documents inedits. Paris, 1901. (Переизд.: Hildesheim, 1969).

* См.: Couturat L. Opuscules et fragments inedits de Leibniz. Par 1903. (Переизд.: Hildesheim, 1966).

* См.: Кодухов В. И. Общее языкознание, М., 1974, с. 163.

* Е с п е р с е н О. Философия грамматики / Пер. с англ. М., 1958, с. 40-41.

* Лейбниц являлся одним из предшественников современной математической логики. «Он пытался использовать символы для обозначения понятий и для записи хода логических действий. Одним из первых Лейбниц высказал мысль о введении в логику математической символики. Он мечтал о том, чтобы создать такую логику, в которой правила логического вывода были бы заменены вычислительными правилами при помощи знаков. В его трудах и были представлены первые наброски построения логических исчислений... Новая логика, под которой Лейбниц понимал «искусство исчисления», позволит, по его мнению любую логическую ошибку понять как неточность вычислений. Философ был убежден, что наступит такое время, когда люди не будут тратить драгоценные часы и минуты на споры, а возьмут бумагу и карандаш и с помощью вычислений быстро найдут истинное решение. Этой идее он подчинил и все конкретные проблемы логики. Так, определения понятий он думал выводить подобно математику посредством алгебраических формул. Сами понятия он пытался рассматривать как мысли, связанные друг с другом математически: сложное понятие разлагается на составные множители; в основе всех научных понятий лежит небольшое число исходных понятий, оперируя которыми можно получать новые, сложные понятия» (К о н д а к о в Н. И. Логический словарь. 1971, с. 290).

* В этой связи следует указать, что Л. Кутюра являлся одним из основателей математической логики, которую он называл логистикой (греч. logistica «искусство вычисления, рассуждения»), см. его работу: К у т ю р а Л. Алгебра логики. Одесса, 1909. Интерлингвистика у Кутюра вымтупает в качестве своеобразного приложения логистики к искусственному языку.