Chapitro VI

Bazarov revenis, sidighis che la tablo kaj komencis rapide trinki teon. Ambau fratoj silente rigardis unu la alian, kaj Arkadio kashate rigardis jen la patron, jen la onklon.

"Chu vi estis malproksime?" demandis fine Nikolao Petrovich.

"Che la marcho, apud la tremola arbaro. Mi fortimigis kvin, ses skolopojn; vi povas mortpafi ilin, Arkadio."

"Kaj vi ne chasas?"

"Ne".

"Chu vi vin okupas speciale per la fiziko?" demandis siavice Paulo Petrovich.

"Per la fiziko, jes. Ghenerale per la natursciencoj."

"Oni diras, ke la ghermanoj en la lastaj jaroj faris grandajn progresojn en tiuj chi sciencoj."

"Jes, la germanoj estas niaj instruantoj en ili", respondis indiferente Bazarov.

La formon "ghermanoj", malofte uzatan en la rusa lingvo, Paulo, Petrovich uzis en ironia senco, sed neniu rimarkis la spritajhon.

"Vi tiel alte shatas la germanojn?" diris Paulo Petrovich kun afektita ghentileco. Li komencis senti sekretan inciton. Lia aristokrata naturo ne povis toleri la plenan indiferentecon de Bazarov. Chi tiu filo de kuracisto ne sole ne sentis sin ghenata, li ech respondis seke kaj nevolonte, kaj en la sono de lia vocho estis audebla io kruda, preskau malrespekta.

"La tieaj scienculoj estas bravaj homoj."

"Jes, jes. Pri la rusaj scienculoj via opinio ne estas kredeble same flata?"

"Vi eble estas prava."

"Via senpartieco estas tre laudinda", diris Paulo, Petrovich, sin rektigante kaj jhetante la kapon iom posten… "Sed Arkadio Nikolaich jhus rakontis al ni, ke vi akceptas neniun autoritaton? Vi ne kredas je ili?"

"Kial mi devas akcepti ilin? Kaj al kio mi devas kredi? Se oni diras al mi ion saghan, mi konsentas, jen estas chio."

"La germanoj do chiam diras ion saghan?" demandis Paulo Petrovich, kaj lia vizagho prenis tiel indiferentan kaj meditan esprimon, kvazau li tuta dronus en io supertera.

"Ne chiuj", respondis Bazarov kun haltigata oscedo, kvazau dezirante montri, ke li ne volas daurigi la diskuton. Paulo Petrovich ekrigardis Arkadion, kvazau por komprenigi al li: Oni ne povas nei, ke via amiko estas ghentila homo.

"Kio koncernas min", rekomencis li, ne sen iom da peno: "mi devas humile konfesi, ke mi ne amas la germanojn. Pri la rusaj germanoj mi ech ne parolas; oni ja scias, kiaj birdoj ili estas. Sed ech la germanaj germanoj ne ghuas mian shaton. Iam ili estis ankorau tolereblaj: ili havis homojn, kiaj Schiller, Goethe … Mia frato alte shatas chi tiujn verkistojn … Sed nun ili havas nur iajn hhemiistojn kaj materialistojn…"

"Bona hhemiisto estas pli utila, ol plej bona poeto", interrompis Bazarov.

"Vere?" diris Paulo Petrovich kaj kvazau ekdormante, iomete levis la brovojn. "Do la arto shajnas al vi tute senvalora?"

"La arto akiri monon, au ne ekzistas plu la hemorojdoj!" ekkriis Bazarov kun malestima rideto.

"Perfekte. Jen kiel vi bonvolas sherci. Vi do chion neas? Bone. Vi do kredas sole je la scienco?"

"Mi jam havis la honoron diri al vi, ke mi kredas je nenio; kaj kio estas la scienco - la scienco ghenerale? Ekzistas sciencoj, same kiel metioj, profesioj; sed la scienco en la senco ghenerala tute ne ekzistas."

"Tre bone. Kaj koncerne la aliajn principojn, akceptitajn en la homaj rilatoj, vi havas la saman nean opinion?"

"Chu tio estas jugha esploro?" demandis Bazarov.

Paulo Petrovich iom palighis … Nikolao Petrovich opiniis necesa sin miksi en la diskuton.

"Jam ni pli detale parolos pri chi tiu temo kun vi, kara Eugeno Vasilich; ni ekscios vian opinion, kaj klarigos nian. Kio koncernas min persone, mi tre ghojas, ke vi okupas vin per la natursciencoj. Mi audis, ke Liebig faris rimarkindajn eltrovojn pri la sterkado de la tero. Vi povas helpi min en miaj agronomiaj laboroj: vi povas doni al mi utilan konsilon."

"Mi estas al via dispono, Nikolao Petrovich: sed dume ni lasu Liebigon. Antau ol oni prenas libron en la manojn, oni devas lerni legi, kaj ni ne scias ankorau la abc."

Nu, mi vidas, ke vere vi estas nihilisto, pensis Nikolao Petrovich. "Tamen, ne rifuzu al mi viajn servojn en okazo de bezono", aldonis li voche. "Kaj nun, frato, tempo venis por ni interparoli kun la intendanto."

Paulo Petrovich sin levis de la segho.

"Jes", diris li, rigardante neniun, "malbone estas travivi kvar, kvin jarojn en la kamparo, malproksime de la grandaj spiritoj! Oni baldau farighas malsaghulo. Oni penas ne forgesi tion, kion oni instruis al ni, sed, ho ve, venas tago, kiam montrigas, ke chio chi estas malsaghajho, kaj oni diras al ni, ke la prudentaj homoj ne plu sin okupas per tiaj sensignifaj aferoj kaj ke ni estas malprogresemaj homoj. Kion fari! Shajnas, ke la junularo estas nun pli sagha, ol ni."

Paulo Petrovich malrapide sin turnis sur la kalkanumoj kaj malrapide eliris. Nikolao Petrovich sekvis lin.

"Chu li chiam estas tia?" demandis malvarme Bazarov Arkadion, tuj kiam la pordo fermighis post ambau fratoj.

"Auskultu, Eugeno, vi estis tro kruda por li", diris Arkadio. "Vi lin ofendis."

"Chu vere? Eble mi devas dorloti ilin, chi tiujn provincajn aristokratojn! Chio estas nur memamo, kutimoj de leono, afekteco. Kial li ne daurigis sian rolon en Peterburgo, se tia estas lia naturo … cetere, Dio benu lin! Mi trovis maloftan ekzempleron de dytiscus marginatus, chu vi konas la specon? Mi montros ghin al vi."

"Mi promesis al vi rakonti lian historion", komencis Arkadio.

"La historion de la skarabo?"

"Lasu, Eugeno. La historion de mia onklo. Vi vidos, ke li ne estas tia homo, kia vi lin imagas. Li meritas kompaton, ne ridon."

"Mi ne kontraudiras; sed vi lasu lin."

"Oni devas esti justa, Eugeno."

"De kie tia konkludo?"

"Mi petas vin, auskultu…"

Arkadio rakontis al li la historion de sia onklo. La leganto trovos ghin en la sekvanta chapitro.

---

VI

     Базаров вернулся,  сел  за  стол и  начал поспешно пить чай.  Оба брата
молча глядели на  него,  а  Аркадий украдкой посматривал то  на отца,  то на
дядю.
     - Вы далеко отсюда ходили? - спросил наконец Николай Петрович.
     - Тут  у  вас болотце есть,  возле осиновой рощи.  Я  взогнал штук пять
бекасов; ты можешь убить их, Аркадий.
     - А вы не охотник?
     - Нет.
     - Вы собственно физикой занимаетесь?  -  спросил, в свою очередь, Павел
Петрович.
     - Физикой, да; вообще естественными науками.
     - Говорят, германцы в последнее время сильно успели по этой части.
     - Да, немцы в этом наши учители, - небрежно отвечал Базаров.
     Слово  германцы,  вместо немцы,  Павел Петрович употребил ради  иронии,
которой, однако, никто не заметил.
     - Вы  столь  высокого  мнения  о  немцах?  -  проговорил  с  изысканною
учтивостью Павел Петрович.  Он  начинал чувствовать тайное раздражение.  Его
аристократическую натуру  возмущала  совершенная развязность Базарова.  Этот
лекарский сын не только не робел,  он даже отвечал отрывисто и неохотно, и в
звуке его голоса было что-то грубое, почти дерзкое.
     - Тамошние ученые дельный народ.
     - Так,  так.  Ну,  а  об русских ученых вы,  вероятно,  но имеете столь
лестного понятия?
     - Пожалуй, что так.
     - Это  очень  похвальное самоотвержение,  -  произнес  Павел  Петрович,
выпрямляя стан и  закидывая голову назад.  -  Но как же нам Аркадий Николаич
сейчас сказывал, что вы не признаете никаких авторитетов? Не верите им?
     - Да зачем же я стану их признавать?  И чему я буду верить?  Мне скажут
дело, я соглашаюсь, вот и все.
     - А  немцы все дело говорят?  -  промолвил Павел Петрович,  и  лицо его
приняло такое  безучастное,  отдаленное выражение,  словно он  весь  ушел  в
какую-то заоблачную высь.
     - Не  все,  -  ответил  с  коротким зевком  Базаров,  которому явно  не
хотелось продолжать словопрение.
     Павел Петрович взглянул на  Аркадия,  как бы желая сказать ему:  "Учтив
твой друг, признаться".
     - Что касается до меня, - заговорил он опять, не без некоторого усилия,
- я немцев,  грешный человек,  не жалую. О русских немцах я уже не упоминаю:
известно, что это за птицы. Но и немецкие немцы мне не по нутру. Еще прежние
туда-сюда;  тогда у них были -  ну, там Шиллер, что ли. Гетте... Брат вот им
особенно  благоприятствует...   А   теперь  пошли  все  какие-то  химики  да
материалисты...
     - Порядочный химик в  двадцать раз  полезнее всякого поэта,  -  перебил
Базаров.
     - Вот  как,  -  промолвил Павел Петрович и,  словно засыпая,  чуть-чуть
приподнял брови. - Вы, стало быть, искусства не признаете?
     - Искусство наживать деньги,  или  нет  более  геморроя!  -  воскликнул
Базаров с презрительною усмешкой.
     - Так-с,  так-с.  Вот как вы изволите шутить.  Это вы все,  стало быть,
отвергаете? Положим. Значит, вы верите в одну науку?
     - Я уже доложил вам,  что ни во что не верю;  и что такое наука - наука
вообще?  Есть науки,  как есть ремесла, знания; а наука вообще не существует
вовсе.
     - Очень  хорошо-с.  Ну,  а  насчет  других,  в  людском быту  принятых,
постановлений вы придерживаетесь такого же отрицательного направления?
     - Что это, допрос? - спросил Базаров.
     Павел  Петрович  слегка  побледнел...  Николай  Петрович почел  должным
вмешаться в разговор.
     - Мы  когда-нибудь  поподробнее побеседуем об  этом  предмете  с  вами,
любезный Евгений Васильич;  и ваше мнение узнаем,  и свое выскажем.  С своей
стороны,  я очень рад,  что вы занимаетесь естественными науками.  Я слышал,
что Либих сделал удивительные открытия насчет удобрения полей. Вы можете мне
помочь  в  моих  агрономических работах:  вы  можете дать  мне  какой-нибудь
полезный совет.
     - Я к вашим услугам,  Николай Петрович;  но куда нам до Либиха!  Сперва
надо азбуке выучиться и потом уже взяться за книгу,  а мы еще аза в глаза не
видали.
     "Ну, ты, я вижу, точно нигилист", - подумал Николай Петрович.
     - Все-таки позвольте прибегнуть к вам при случае,  - прибавил он вслух.
- А теперь нам, я полагаю, брат, пора пойти потолковать с приказчиком.
     Павел Петрович поднялся со стула.
     - Да,  -  проговорил он, ни на кого не глядя, - беда пожить этак годков
пять в деревне,  в отдалении от великих умов! Как раз дурак дураком станешь.
Ты стараешься не забыть того, чему тебя учили, а там - хвать! - оказывается,
что все это вздор,  и тебе говорят, что путные люди этакими пустяками больше
не занимаются и что ты,  мол,  отсталый колпак.  Что делать! Видно, молодежь
точно умнее нас.
     Павел  Петрович  медленно  повернулся на  каблуках  и  медленно  вышел;
Николай Петрович отправился вслед за ним.
     - Что, он всегда у вас такой? - хладнокровно спросил Базаров у Аркадия,
как только дверь затворилась за обоими братьями.
     - Послушай,  Евгений,  ты уже слишком резко с ним обошелся,  -  заметил
Аркадий. - Ты его оскорбил.
     - Да,  стану я  их  баловать,  этих уездных аристократов!  Ведь это все
самолюбивые,  львиные привычки,  фатство.  Ну,  продолжал бы  свое поприще в
Петербурге,  коли уж такой у него склад...  А впрочем,  Бог с ним совсем!  Я
нашел довольно редкий экземпляр водяного жука,  Dytiscus marginatus, знаешь?
Я тебе его покажу.
     - Я тебе обещался рассказать его историю, - начал Аркадий.
     - Историю жука?
     - Ну полно,  Евгений.  Историю моего дяди.  Ты увидишь, что он не такой
человек,  каким  ты  его  воображаешь.  Он  скорее  сожаления  достоин,  чем
насмешки.
     - Я не спорю; да что он тебе так дался?
     - Надо быть справедливым, Евгений.
     - Это из чего следует?
     - Нет, слушай...
     И  Аркадий рассказал ему  историю своего  дяди.  Читатель найдет  ее  в
следующей главе.