L.ZAMENHOF. KONGRESAJ PAROLADOJ

Dua Kongreso 1906 en Geneve

Estimataj sinjorinoj kaj sinjoroj! Mi esperas, ke mi plenumos la deziron de chiuj alestantoj, se en la momento de la malfermo de nia dua kongreso mi esprimos en la nomo de vi chiuj mian koran dankon al la brava svisa lando por la gastameco, kiun ghi montris al nia kongreso, kaj al lia Moshto la Prezidanto de la Svisa Konfederacio, kiu afable akceptis antau du monatoj nian delegitaron. Apartan saluton al la urbo Ghenevo, kiu jam multajn fojojn glore enskribis sian nomon en la historion de diversaj gravaj internaciaj aferoj.

Permesu al mi ankau esprimi en la nomo de vi chiuj koran dankon al la organizintoj de la nuna kongreso, al la sindonaj svisaj esperantistoj, kiuj tiel multe kaj senlace laboris en la dauro de la pasinta jaro, fondis preskau en chiuj urboj de la svisa lando grupojn esperantistajn kaj diligente faris chion, kion ili povis, por sukcesa pretigo de nia kongreso; al la Provizora Centra Organiza Komitato, kiu precipe en la persono de sia prezidanto tiel energie laboris kaj tiel diligente zorgis pri chiuj preparoj; fine - sed certe ne malplej grave - al tiuj kashitaj amikoj, kiuj per malavara fondo de la Centra Oficejo donis fortikan fundamenton por chiuj plej gravaj laboroj.

Sinjorinoj kaj sinjoroj! Che la malfermo de nia kongreso vi atendas de mi ian parolon; eble vi atendas de mi ion oficialan, ion indiferentan, palan kaj senenhavan, kiel estas ordinare la oficialaj paroloj. Tian parolon mi tamen ne povas doni al vi. Mi ghenerale ne amas tiajn parolojn, sed precipe nun, en la nuna jaro, tia senkolora oficiala parolo estus granda peko de mia flanko. Mi venas al vi el lando, kie nun multaj milionoj da homoj malfacile batalas por libereco, por la plej elementa homa libereco, por la rajtoj de homo. Pri tio chi mi tamen ne parolus al vi; char se kiel privata homo chiu el vi eble sekvas kun intereso la malfacilan bataladon en la granda multemiliona lando, tamen kiel esperantistojn tiu chi batalado ne povus vin tushi, kaj nia kongreso havas nenion komunan kun aferoj politikaj. Sed krom la batalado pure politika, en la dirita lando estas nun farata io, kio nin kiel esperantistojn ne povas ne tushi: ni vidas en tiu lando kruelan bataladon inter la gentoj. Tie ne homo de unu lando pro politikaj patrolandaj interesoj atakas homojn de alia lando - tie la naturaj filoj de sama lando jhetas sin kiel kruelaj bestoj kontrau la tiel same naturaj filoj de tiu sama lando nur tial, char ili apartenas al alia gento. Chiutage estingighis tie multe da homaj vivoj per batalado politika, sed multe pli da homaj vivoj estingighas tie chiutage per batalado intergenta. Terura estas la stato de aferoj en la multelingva Kaukazo, terura estas la stato en la Okcidenta Rusujo. Malbenita, milfoje malbenita estu la intergenta malamo!

Kiam mi estis ankorau infano, mi, en la urbo Bjelostok, rigardadis kun doloro la reciprokan fremdecon, kiu dividas inter si la naturajn filojn de sama lando kaj sama urbo. Kaj mi revis tiam, ke pasos certa nombro da jaroj, kaj chio shanghighos kaj bonighos. Kaj pasis efektive certa nombro da jaroj, kaj anstatau miaj belaj songhoj mi ekvidis teruran efektivajhon: en la stratoj de mia malfelicha urbo de naskigho sovaghaj homoj kun hakiloj kaj feraj stangoj sin jhetis kiel plej kruelaj bestoj kontrau trankvilaj loghantoj, kies tuta kulpo konsistis nur en tio, ke ili parolis alian lingvon kaj havis alian gentan religion, ol tiuj chi sovaghuloj. Pro tio oni frakasis la kraniojn, kaj elpikis la okulojn al viroj kaj virinoj, kadukaj maljunuloj kaj senhelpaj infanoj! Mi ne volas rakonti al vi la terurajn detalojn de la bestega Bjelostoka buchado; al vi kiel al esperantistoj mi volas nur diri, ke terure altaj kaj dikaj estas ankorau la interpopolaj muroj, kontrau kiuj ni batalas.

Oni scias, ke ne la Rusa gento estas kulpa en la besta buchado en Bjelostok kaj multaj aliaj urboj, char la Rusa gento neniam estias kruela kaj sangavida; oni scias, ke ne la Tataroj kaj Armenoj estas kulpaj en la konstanta buchado, char ambau gentoj estas gentoj trankvilaj, ne deziras altrudi al iu sian regadon, kaj la sola, kion ili deziras, estas nur, ke oni lasu ilin trankvile vivi. Oni scias nun tute klare, ke kulpa estas aro da abomenindaj krimuloj, kiuj per diversaj kaj plej malnoblaj rimedoj, per amase dismetataj mensogoj kaj kalumnioj arte kreas teruran malamon inter unuj gentoj kaj aliaj. Sed chu la plej grandaj mensogoj kaj kalumnioj povus doni tiajn terurajn fruktojn, se la gentoj sin reciproke bone konus, se inter ili ne starus altaj kaj dikaj muroj, kiuj malpermesas al ili libere komunikighadi inter si kaj vidi, ke la membroj de aliaj gentoj estas tute tiaj samaj homoj, kiel la membroj de nia gento, ke ilia literaturo ne predikas iajn terurajn krimojn, sed havas tiun saman etikon kaj tiujn samajn idealojn kiel nia? Rompu, rompu la murojn inter la popoloj, doni al ili la eblon, libere konatighi kaj komunikighi sur neutrala fundamento, kaj nur tiam povos malaperi tiaj bestajhoj, kiujn ni nun vidas en diversaj lokoj!

Ni ne estas tiel naivaj, kiel pensas pri ni kelkaj personoj; ni ne kredas, ke neutrala fundamento faros el la homoj anghelojn; ni scias tre bone, ke la homoj malbonaj ankau poste restos malbonaj; sed ni kredas, ke komunikighado kaj konatighado sur neutrala fundamento forigos almenau la grandan amason de tiuj bestajhoj kaj krimoj, kiuj estas kauzataj ne de malbona volo, sed simple de sinnekonado kaj de devigata sinaltrudado.

Nun, kiam en diversaj lokoj de la mondo la batalado inter la gentoj farighis tiel kruela, ni, esperantistoj, devas labori pli energie ol iam. Sed por ke nia laborado estu fruktoporta, ni devas antau chio bone klarigi al ni la internan ideon de la Esperantismo. Ni chiuj senkonscie ofte aludadis tiun chi ideon en niaj paroloj kaj verkoj, sed neniam parolis pri ghi pli klare. Estas jam tempo, ke ni parolu pli klare kaj precize.

El la deklaracio unuanime akceptita en la Boulogne’a kongreso, ni chiuj scias, kio estas la Esperantismo en rilato praktika; el tiu chi deklaracio ni ankau scias, ke “esperantisto estas nomata chiu persono, kiu uzas la lingvon Esperanto tute egale, por kiaj celoj li ghin uzas”. esperantisto sekve estas ne sole tiu persono, kiu uzas Esperanton sole kaj ekskluzive por celoj praktikaj; esperantisto ankau estas persono, kiu uzas Esperanton, por gajni per ghi monon; esperantisto estas persono, kiu uzas Esperanton nur por amuzighadi; esperantisto fine estas ech tiu persono, kiu uzas Esperanton por celoj plej malbonaj kaj malamaj. Sed krom la flanko praktika, deviga por chiuj kaj montrita en la deklaracio, la Esperantismo havas ankorau alian flankon, ne devigan, sed multe pli gravan, flankon idean. Tiun chi flankon diversaj esperantistoj povas klarigi al si en la plej diversa maniero kaj en la plej diversaj gradoj. Tial, por eviti chiun malpacon, la esperantistoj decidis, lasi al chiu plenan liberecon akcepti la internan ideon de la Esperantismo en tiu formo kaj grado, kiel li mem deziras, au - se li volas - ech tute ne akcepti por la Esperantismo ian ideon. Por demeti de unuj esperantistoj chian respondecon por la agoj kaj idealoj de aliaj esperantistoj, la Bulonja deklaracio precizigis la oficialan, de chiuj sendispute akceptitan esencon de la Esperantismo kaj aldonis la sekvantajn vortojn: “Chiu alia espero au revo, kiun tiu au alia persono ligas kun la Esperantismo, estas lia afero pure privata, por kiu la Esperantismo ne respondas”. Sed bedaurinde la vorton “privata” kelkaj amikoj-esperantistoj klarigis al si en la senco de “malpermesata”, kaj tiamaniere, anstatau konservi por la interna ideo de la Esperantismo la eblon tute libere disvolvighi, ili volis tiun ideon tute mortigi.

Se ni, batalantoj por Esperanto, propravole donis al la vasta mondo plenan rajton rigardi Esperanton nur de ghia flanko praktika kaj uzadi ghin nur por nia utilo, tio chi kompreneble al neniu donas la rajton postuli, ke ni chiuj vidu en Esperanto nur aferon praktikan. Bedaurinde en la lasta tempo inter la esperantistoj aperis tiaj vochoj, kiuj diras: “Esperanto estas nur lingvo; evitu ligi ech tute private la Esperantismon kun ia ideo, char alie oni pensos ke ni chiuj havas tiun ideon, kaj ni malplachos al diversaj personoj, kiuj ne amas tiun ideon!” Ho kiaj vortoj! El la timo, ke ni eble ne plachos al tiuj personoj, kiuj mem volas uzi Esperanton nur por aferoj praktikaj por ili, ni devas chiuj elshiri el nia koro tiun parton de la Esperantismo, kiu estas la plej grava, la plej sankta, tiun ideon, kiu estis la chefa celo de la afero de Esperanto, kiu estis la stelo, kiu chiam gvidadis chiujn batalantojn por Esperanto! Ho, ne, ne, neniam! Kun energia protesto ni forjhetas tiun chi postulon. Se nin, la unuajn batalantojn por Esperanto, oni devigos, ke ni evitu en nia agado chion idean, ni indigne disshiros kaj bruligos chion, kion ni skribis por Esperanto, ni neniigos kun doloro la laborojn kaj oferojn de nia tuta vivo, ni forjhetos malproksimen la verdan stelon, kiu sidas sur nia brusto, kaj ni ekkrios kun abomeno: “Kun tia Esperanto, kiu devas servi ekskluzive nur al celoj de komerco kaj praktika utileco, ni volas havi nenion komunan!” Venos iam la tempo, kiam Esperanto, farighinte posedajho de la tuta homaro, perdos sian karakteron idean; tiam ghi farighos jam nur lingvo, oni jam ne batalados por ghi, oni nur tirados el ghi profiton. Sed nun, kiam preskau chiuj esperantistoj estas ankorau ne profitantoj, sed nur batalantoj, ni chiuj konscias tre bone, ke al laborado por Esperanto instigas nin ne la penso pri praktika utileco, sed nur la penso pri la sankta, granda kaj grava ideo, kiun lingvo internacia en si enhavas. Tiu chi ideo - vi chiuj sentas ghin tre bone - estas frateco kaj justeco inter chiuj popoloj. Tiu chi ideo akompanadis Esperantismon de la unua momento de ghia naskigho ghis la nuna tempo. Ghi instigis la autoron de Esperanto, kiam li estis ankorau malgranda infano; kiam antau dudek ok jaroj rondeto de junaj diversgentaj gimnazianoj festis la unuan signon de vivo de la estonta Esperanto, ili kantis kanton, en kiu post chiu strofo estis ripetataj la vortoj: “malamikeco de la nacioj, falu, falu, jam estas tempo”.

Nia himno kantas pri la “nova sento, kiu venis en la mondon”, chiuj verkoj, vortoj kaj agoj de la iniciatoro kaj de la nunaj esperantistoj chiam spiras tute klare tiun saman ideon. Neniam ni kashis nian ideon, neniam povis esti ech la plej malgranda dubo pri ghi, char chiu parolis pri ghi, kaj sindone laboris. Kial do alighis al ni la personoj, kiuj vidas en Esperanto “nur lingvon”? Kial ili ne timis, ke la mondo kulpigos ilin pri granda krimo, nome pri la deziro, helpi al iom-post-ioma unuigho de la homaro? Chu ili ne vidas, ke iliaj paroloj estas kontrauaj al iliaj propraj sentoj kaj ke ili senkonscie revas pri tio sama, pri kio ni revas, kvankam pro neghusta timo antau sensencaj atakantoj ili penas tion chi nei?

Se mi, la tutan pli bonan parton de mia vivo memvole pasigis en grandaj suferoj kaj oferoj kaj ne rezervis por mi ech ian rajton de autoreco - chu mi faris tion chi pro ia praktika utileco? Se la unuaj esperantistoj pacience elmetadis sin ne sole al konstanta mokado, sed ech al grandaj oferoj, kaj ekzemple unu malricha instruistino longan tempon suferis malsaton, nur por ke shi povu shpari iom da mono per la propagando de Esperanto - chu ili chiuj faris tion chi pro ia praktika utileco?

Se ofte personoj alforghitaj al la lito de morto skribadis al mi, ke Esperanto estas la sola konsolo de ilia finighanta vivo, chu ili pensis tiam pri ia praktika utileco? Ho, ne, ne, ne! Chiuj memoris nur pri la interna ideo entenata en la Esperantismo; chiuj shatis Esperanton ne tial, ke ghi alproksimigas reciproke la korpojn de la homoj, ech ne tial, ke ghi alproksimigas la cerbojn de la homoj, sed nur tial, ke ghi alproksimigas iliajn korojn.

Vi memoras, kiel forte ni chiuj estis entuziasmigitaj en Bulonjo sur Maro. Chiuj personoj, kiuj partoprenis en la tiea kongreso, konservis pri ghi la plej agrablan kaj plej entuziasman memoron por la tuta vivo, chiuj ghin nomas “la neforgesebla kongreso”. Kio do tiel entuziasmigis la membrojn de la kongreso? Chu la amuzoj per si mem? Ne, chiu ja povas havi sur chiu pasho multe pli grandajn amuzojn, auskulti teatrajhojn kaj kantojn multe pli bonajn kaj plenumatajn ne de nespertaj diletantoj, sed de plej perfektaj specialistoj! Chu nin entuziasmigis la granda talento de la parolantoj? Ne; ni tiajn ne havis en Bulonjo. Chu la fakto, ke ni komprenis nin reciproke? Sed en chiu kongreso de samnacianoj ni ja komprenas nin ne malpli bone, kaj tamen nenio nin entuziasmigis. Ne, vi chiuj sentas tre bone, ke nin entuziasmigis ne la amuzoj per si mem, ne la reciproka sinkomprenado per si mem, ne la praktika utileco, kiun Esperanto montris, sed la interna ideo de la Esperantismo, kiun ni chiuj sentis en nia koro. Ni sentis, ke komencighas la falado de la muroj inter la popoloj, ni sentis la spiriton de chiuhoma frateco. Ni konsciis tre bone, ke, ghis la fina malapero de la muroj, estas ankorau tre kaj tre malproksime; sed ni sentis, ke ni estas atestantoj de la unua forta ekbato kontrau tiuj muroj; ni sentis, ke antau niaj okuloj flugas ia fantomo de pli bona estonteco, fantomo ankorau tre nebula, kiu tamen de nun chiam pli kaj pli korpighados kaj potencighados.

Jes, miaj karaj kunlaborantoj! Por la indiferenta mondo Esperanto povas esti nur afero de praktika utileco. Chiu, kiu uzas Esperanton au laboras por ghi, estas esperantisto, kaj chiu esperantisto havas plenan rajton vidi en Esperanto nur lingvon simplan, malvarman internacian komprenighilon, similan al la mara signaro, kvankam pli perfektan. Tiaj esperantistoj kredeble ne venas al niaj kongresoj au venos al ili nur por celoj esploraj, praktikaj au por malvarma diskutado pri demandoj pure lingvaj, pure akademiaj, kaj ili ne partoprenos en nia ghojo kaj entuziasmo, kiu eble shajnos al ili naiva kaj infana. Sed tiuj esperantistoj, kiuj apartenas al nia afero ne per sia kapo, sed per sia koro, tiuj chiam sentos kaj shatos en Esperanto antau chio ghian internan ideon; ili ne timos, ke la mondo moke nomas ilin utopiistoj, kaj la naciaj shovinistoj ech atakos ilian idealon kvazau krimon; ili estos fieraj pri tiu nomo de utopiistoj. Chiu nia nova kongreso fortikigos en ili la amon al la interna ideo de la Esperantismo, kaj iom post iom niaj chiujaraj kongresoj farighos konstanta festo de la homaro kaj de homa frateco.

Из речи Л.Л.Заменгофа на Втором конгрессе эсперантистов
(г.Женева, Швейцария, 28 августа 1906 г.)

...Когда я был еще ребенком, я, в городе Белосток, с болью наблюдал взаимное отчуждение, которое разделяло природных сыновей одной страны, одного города. И я мечтал тогда, что пройдет определенное количество лет, и все изменится и улучшится. Но прошло действительно определенное количество лет, и вместо моих прекрасных грез я увидел ужасную действительность: на улицах моего несчастного родного города дикие люди с топорами и железными прутьями бросились как самые жестокие звери на мирных жителей, вся вина которых состояла лишь в том, что они говорили на другом языке и имели другую религию, чем эти дикари. За это раскалывали черепа и выкалывали глаза мужчинам и женщинам, дряхлым старикам и беспомощным детям! Не хочу рассказывать вам ужасные подробности звериной Белостокской резни; вам как эсперантистам я хочу только сказать, что еще ужасно высоки и толсты те стены между народами, с которыми мы боремся.

Известно, что не русский народ виноват в звериной резне в Белостоке и многих других городах, потому что русский народ никогда не был жестоким и кровожадным; известно, что не татары и армяне виноваты в постоянной резне, потому что оба народа - народы спокойные, не желающие навязывать кому-либо свое правление, и единственное, чего они желают, это только чтобы им дали спокойно жить. Известно ныне совершенно ясно, что виновата кучка отвратительных преступников, которые различными и самыми подлыми средствами, в изобилии разбрасываемой ложью и клеветой искусно создают ужасную ненависть между одними племенами и другими. Но разве самая большая ложь и клевета могли бы дать такие ужасные плоды, если бы племена хорошо знали друг друга, если бы между ними не стояли высокие и толстые стены, которые не дают им свободно общаться и увидеть, что члены других племен - точно такие же люди как и члены нашего племени, что их литература не проповедует какие-то страшные преступления, но имеет ту же самую этику и те же самые идеалы, что и наша? Ломайте, ломайте стены между народами, дайте им возможность свободно знакомиться и общаться на нейтральном фундаменте, и только тогда смогут исчезнуть те зверства, которые мы сейчас видим в разных местах!

Мы не так наивны, как думают о нас некоторые лица; мы не верим, что нейтральный фундамент сделает из людей ангелов; мы знаем очень хорошо, что плохие люди и потом останутся плохими; но мы верим, что общение и знакомство на нейтральном фундаменте устранит по крайней мере огромное количество тех зверств и преступлений, которые вызваны не злой волей, а просто не знанием...

Сейчас, когда в разных местах мира борьба между народами стала такой жестокой, мы, эсперантисты, должны работать энергичней, чем когда-либо. Но чтобы наша борьба была плодотворной, мы должны прежде всего хорошо уяснить самим себе внутреннюю идею эсперантизма. Мы все бессознательно часто намекали на эту идею в наших речах и сочинениях, но никогда не говорили о ней яснее. Пора поговорить яснее и точнее.

Из декларации, единодушно принятой на Булоньском конгрессе, мы все знаем, что такое эсперантизм в практическом отношении; из этой декларации мы знаем также, что "эсперантистом называется любое лицо, которое использует язык эсперанто, независимо с какими целями". Эсперантист, следовательно, не только тот, кто использует эсперанто единственно и исключительно для практических целей; эсперантист - и тот, кто использует эсперанто, чтобы зарабатывать на нем деньги; эсперантист - и тот, кто использует эсперанто только чтобы развлекаться; эсперантист, наконец, - и тот, кто использует эсперанто с самыми подлыми и ненавистническими целями. Но кроме практической стороны, обязательной для всех и показанной в декларации, эсперантизм имеет еще и другую сторону, не обязательную, но гораздо более важную, идейную сторону. Эту сторону разные эсперантисты могут объяснять себе самым разным способом и в самой различной степени. Потому, чтобы избежать всякого раздора, эсперантисты решили оставить каждому полному свободу принимать внутреннюю идею эсперантизма в той форме и степени, как он сам желает, или - если он хочет - вообще не принимать для эсперантизма никакой идеи. Чтобы снять с одних эсперантистов всякую ответственность за поступки и идеалы других эсперантистов, Булоньская декларация уточнила официальную, всеми бесспорно принятую суть эсперантизма и добавила следующие слова: "Всякая другая надежда или мечта, которую то или иное лицо связывает с эсперантизмом, является его частным делом, за которое эсперантизм не отвечает". Но, к сожалению, слово "частное" некоторые друзья-эсперантисты истолковали как "запрещенное", и таким образом, вместо того чтобы сохранить за внутренней идеей эсперантизма возможность совершенно свободно развиваться, они захотели эту идею вообще убить...

Если мы, борцы за эсперанто, по собственной воле дали всему свету полное право рассматривать эсперанто только с его практической стороны и использовать его только для пользы, это разумеется никому не дает право требовать, чтобы мы все видели в эсперанто только нечто практическое. К сожалению, в последнее время среди эсперантистов появились такие голоса, которые говорят: "Эсперанто - это только язык; следует избегать связывать даже в частном порядке эсперантизм с какой-то идеей, потому что иначе люди подумают, что мы все придерживаемся этой идеи, и мы не понравимся разным личностям, которые не любят эту идею!" О, какие слова! Из страха, что мы возможно не понравимся тем лицам, которые сами хотят использовать эсперанто только из практических соображений, мы все должны вырвать из нашего сердца ту часть эсперантизма, которая наиболее важна, наиболее свята, ту идею, которая была главной целью автора эсперанто, которая была той звездой, которая всегда вела всех борцов за эсперанто! О, нет, нет, никогда! С энергичным протестом мы отвергаем это требование. Если нас, первых борцов за эсперанто, заставят избегать в нашей деятельности всего идейного, мы с возмущением разорвем и сожжем все, что мы писали ради эсперанто, мы уничтожим с болью труды и жертвы всей нашей жизни, мы выбросим подальше зеленую звезду, которая сидит на нашей груди, и с отвращением воскликнем: "С таким эсперанто, который должен служить исключительно целям коммерции и практической пользы, мы не желаем иметь ничего общего!"

Придет когда-нибудь время, когда эсперанто, став достоянием всего человечества, потеряет свой идейный характер; тогда он станет уже только языком, за него уже не будут бороться, из него будут только извлекать выгоду. Но сейчас, когда почти все эсперантисты - еще не получатели выгоды, а всего лишь борцы, мы все сознаем очень хорошо, что к работе на эсперанто нас побуждает не мысль о практической пользе, но только мысль о святой, великой и важной идее, которую международный язык в себе содержит. Эта идея - вы все чувствуете ее очень хорошо - это братство и справедливость между всеми народами. Эта идея сопровождала эсперантизм с первого момента его рождения до нынешнего времени. Она побуждала автора эсперанто, когда он был еще маленьким ребенком; когда двадцать восемь лет назад кружок юных гимназистов разных национальностей праздновал первый признак жизни будущего эсперанто, они пели песню, в которой после каждой строфы повторялись слова: "вражда между нациями, пади, пади, уже пора"...

Наш гимн поет о "новом чувстве, которое пришло в мир", все произведения, слова и поступки инициатора и нынешних эсперантистов всегда дышали совершенно ясно одной и той же идеей. Никогда мы не таили нашу идею, никогда не могло быть даже малейшего сомнения в ней, ибо каждый говорил о ней и самоотверженно работал. Почему же к нам присоединились лица, которые видят в эсперанто "только язык"? Почему они не боялись, что мир обвинит их в великом преступлении, а именно в желании способствовать постепенному объединению человечества? Неужели они не видят, что их речи противоречат их собственным чувствам и что они бессознательно мечтают о том же самом, о чем мечтаем и мы, хотя из за необоснованного страха перед бессмысленными нападками они пытаются это отрицать?

Если я, всю лучшую часть моей жизни добровольно провел в больших страданиях и жертвах и не сохранил за собой даже какого-либо авторского права - неужели я сделал это ради какой-то практической пользы? Если первые эсперантисты терпеливо обрекали себя не только на постоянные издевательства, но и на большие жертвы, как например одна бедная учительница, которая долгое время страдала от голода, лишь бы скопить немного денег на распространение эсперанто - неужели они все делали это ради какой-то практической пользы? Если часто лица, прикованные к смертному одру, писали мне, что эсперанто - единственное утешение их угасающей жизни, неужели они думали тогда о какой-то практической пользе? О нет, нет, нет! Все помнили только о внутренней идее, содержащейся в эсперантизме; все ценили эсперанто не потому, что он сближает тела людей, и даже не потому, что он сближает умы людей, но только потому, что он сближает их сердца.

Вы помните, как сильно мы все были воодушевлены в Булони-сюр-Мер. Все, кто участвовали в тамошнем конгрессе, сохранили о нем самое приятное и самое восторженное воспоминание на всю жизнь, все называют его "незабываемым конгрессом". Что же так воодушевило участников конгресса? Развлечения сами по себе? Нет, ведь каждый может найти на каждом шагу гораздо большие развлечения, слушать пьесы и песни гораздо лучшие и исполняемые не неопытными дилетантами, а самыми совершенными специалистами! Может быть, нас воодушевил большой талант ораторов? Нет, таких у нас не было в Булони. Может быть, сам факт, что мы понимали друг друга? Но на каждом конгрессе соотечественников мы ведь понимаем друг друга не хуже, и однако ничего нас не воодушевляет. Нет, вы все чувствуете очень хорошо, что нас воодушевляли не развлечения сами по себе, не взаимопонимание само по себе, не практическая польза, которую эсперанто показал, но внутренняя идея эсперантизма, которую мы все чувствовали в наших сердцах. Мы чувствовали, что начинается падение стен между народами, мы чувствовали дух всечеловеческого братства. Мы сознавали очень хорошо, что до окончательного исчезновения этих стен еще очень и очень далеко; но мы чувствовали, что мы являемся свидетелями первого мощного удара по этим стенам; мы чувствовали, что перед нашими глазами летает какой-то призрак лучшего будущего, призрак еще очень туманный, но который однако с этих пор будет все больше и больше воплощаться в жизнь и крепнуть.

Да, мои дорогие сотрудники! Для равнодушного мира эсперанто может быть лишь делом практической пользы. Каждый, кто использует эсперанто или работает для него, является эсперантистом, и каждый эсперантист имеет полное право видеть в эсперанто всего лишь простой язык, холодное средство для международного взаимопонимания, подобно морскому сигнальному коду, хотя и более совершенному. Такие эсперантисты, вероятно, не приходят на наши конгрессы или придут на них лишь с целями исследовательскими, практическими или для холодного дискутирования по вопросам чисто языковым, чисто академическим, и их не затронет наша радость и энтузиазм, который возможно покажется им наивным и детским. Но те эсперантисты, которые принадлежат нашему делу не головой, а сердцем, те всегда будут чувствовать и ценить в эсперанто прежде всего его внутреннюю идею; они не испугаются, что мир насмешливо назовет их утопистами, а национальные шовинисты даже станут нападать на их идеал как на преступление; они будут горды этим именем утопистов. Каждый новый конгресс укрепит в них любовь к внутренней идее эсперантизма, и постепенно наши ежегодные конгрессы сделаются постоянным праздником человечества и человеческого братства.

>>