Aleksandr Sharov

 

Knabo Leontodo kaj tri shlosiletoj

 

En la mondo vivis knabo, kaj li havis avinjon — bonan maljunan testudon. Ili loghis rande de arbaro. Kaj oni nomis la knabon Knabo Leontodo, char li havis globan, tre lanugan kapon.

Foje Knabo Leontodo vekighis meze de nokto; al li ekshajnis, ke iu vokas lin per bela sonora vocho:

— Sekvu min! Pli rapide!

La knabo volis kuri el la domo — kvankam estis tute mallume kaj timinde, — sed Avinjo Testudo haltigis lin.

— Estu pacienca! Tio estas la Suda vento, fluganta en la Sudan landon. Vi estas malgranda, por vi fruas tiel malproksima vojo. Dormu trankvile.

La knabo obeis kaj denove ekdormis.

Pasis iom da tempo. Kaj al la knabo meze de nigra nokto denove ekshajnis, ke iu vokas lin:

— Flugu kun ni! Pli rapide!

La knabo elkuris el la domo. Malproksime en alto flugis birdoj, birdaro post birdaro. Knabo Leontodo eksvingis la brakojn. Sed li ne levighis aeren. Ne chiuj knaboj scipovas flugi.

Li staris rande de l’ arbaro kaj rigardis la birdojn. Avinjo Testudo trovis lin, forkondukis hejmen kaj kushigis en la varman liton:

— Dormu trankvile. Vi ankorau estas malgranda. Ankau via tempo venos, vi vidos la landojn, al kiuj flugis la vento, kaj landojn, al kiuj rapidis la birdoj. Kaj aliajn landojn, kiujn atingas nek la vento, nek la birdoj.

— Do kiam venos tiu mia tempo? — senpacience demandis Knabo Leontodo.

— Baldau! — respondis Avinjo Testudo. — Vin vokos gnomoj. Ankorau iomete plikresku, ili vin vokos.

Kaj foje nokte tio okazis.

Avinjo Testudo vekis la knabon.

—  Chu vi audas? — demandis shi.

Al la knabo shajnis, ke chio silentas. Kaj poste li strechis la audon, kaj lin atingis arghenta sonoro.

— Vestighu pli varme, ne forgesu surmeti la skarpon, — rapidigis la avinjo.

Ili lasis la domon kaj iris sur kampo: la avinjo antaue kaj la knabo post shi.

Pli kaj pli proksime audeblis la arghenta sonoro. Post la malhela kampo aperis senarbejo. Inter kampanuloj, balancighantaj sur la longaj, kvazau cikoniaj, kruroj, inter lilioj, tulipoj kaj kamomiloj brilis flavaj, bluaj kaj rozkoloraj fajroj.

— Avinjo! Avinjo! Rigardu! Steloj en la floroj! — ekkriis Knabo Leontodo.

—  Ili ne estas steloj, — respondis Avinjo Testudo.

Audeblis, kiel susuras shiaj piedegoj kontrau la herbo, kiel lace shi spiras, kaj videblis, kiel la koloraj fajroj spegulighas sur shia karapaco, surhavanta profundajn fendojn-faltojn.

— Ili estas ne steloj, sed lampiroj. Ili lumas al la gnomoj, por ke tiuj povu forghi shlosilojn.

La lampiroj brilis chiam pli hele. La arghenta sonoro sonis de la senarbejo.

Marteloj frapadis sur ambosojn: la unua alte — dinj-dili-dinj-dinj, la dua iom pli laute kaj malofte — bim-bom-bom kaj la tria tute malofte kaj pli laute ol chiuj — bam-bamm-bammm.

Akompanataj de la martela sonoro, la gnomoj kantis la kanton:

Ekfrapis unua frat’.
Bat’!
Birdojn vekanta temp’ —
Printemp’!
Kaj florar’, kaj herbar’ —
L’ tuta iam dorma ter’
En liber’!
Kaj skaraba popol’,
Kaj formika popol’,
Papilia popol’,
Kaj la kat’ chasanta,
Kaj la mus’ fughanta,
Ech la talp’ fosanta —
Chiuj viglas dum chi temp’!
Do printemp’! Ja alvenis printemp’!

Avinjo Testudo tiutempe ghisrampis larghan rojon.

— Rigardu, — diris shi al la knabo, kiam shia spiro iomete regulighis.

La knabo ekvidis: trans la rojo, inter bluaj kampanuloj, staris tri ambosoj. La malgranda — verda, la pli granda — rugha kaj la tria, plej granda, — el diamanto.

Super la verda amboso sin klinis eta gnomo en verda antautuko. Sur la kapo li havis verdan trikitan chapeton kun longa kvasto, pendanta preskau ghistere. En la manoj li tenis verdan, preskau porludan martelon kaj rapide batadis per ghi sur la verda amboson, kie kushis verda shlosileto.

— Dinj-dinj-dilinj-dinj… — ofte batadis li per la martelo kaj kantis per la alta vocho:

Ekfrapis unua frat’.
Bat’! Bat’!! Bat’!!!
Birdojn vekanta temp’ —
Printemp’!
Kaj florar’! Kaj herbar’!

Apud la amboso kreskis verda abio. Sur chiu brancho stelumis la lampiroj, kvazau lampetoj sur la novjara abio; ili konstante saltadis de brancho al brancho — sed lampetoj ja ne flugas — kaj kunkantis la verdan gnomon:

L’ tuta iam dorma ter’
En liber’!
Jen de rojo lirlad’,
De skaraboj zumad’,
De birdaroj kantad’,
De formikoj rampad’,
Papilia flugad’.

Kaj che la rugha amboso staris gnomo pli granda, en rugha antautuko — la frato de la verda gnomo — kaj frapadis per rugha martelo sur la rughan amboson, kie kushis rugha, fulmanta kiel rubeno shlosilo. Sur la kapo li havis rughan trikitan chapeton kun kvasteto ghis la tero. Kaj sur la vizagho kreskis rufa barbo. Bim-bom-bom… — forte frapadis li per la rugha martelo sur la rughan shlosilon kaj kantis:

Ech maljuna talpo-blindul’
Kredas al sia okul’.
Unufoje dum tuta temp’
Al ghi videblas printemp’.
Kaj ne veras la penso kata,
Ke de muso ghi estos sata.
Muso pli bone ruzas
Kaj la ruzon por fugho uzas.
Ne eternas viv’,
Ne eternas sat’.
Vi ne tiom do ruzas,
Ho, ruza kat’.

Acero kun rughaj kaj verdaj folioj kaj kverko kun rughaj kaj verdaj folioj kreskis super la amboso. La rughaj lampiroj pendis sur la arboj kiel festaj lampetoj. Ili flugadis de loko al loko. Sed lampetoj ja ne scipovas flugi. La lampiroj kunkantis la gnomon per la altaj vochoj:

Nudigita de nokta fort’
Antau vi momentumos la sort’.
Voj’ mirakla atendas vin,
Chiu iru ghin ghis la fin’.

Che la tria, diamanta amboso staris maljuna gnomo — la plej maljuna frato — en blanka antautuko, en blanka trikita chapeto, kun longa blanka kvasteto preskau ghis la tero kaj kun longa griza barbo.

Li frapadis per martelo malofte kaj forte sur diamantan shlosilon:

Bam! Bamm! Bammm!..

Apud lia amboso ne kreskis arboj. En la herbo, en floroj ne estis lampiroj. Sed super la kapo de la gnomo, en la chielo scintilis la steloj.

Frapante per la martelo, la gnomo ne kantis, sed obtuze diris:

Tiunokte aperos stel’
Sur kupolo de la chiel’.
Ghia lumo konduku vin
Ghis la fin’, ghis la fin’, ghis la fin’.

— Kaptu! — kriis la plej juna verda gnometo per la alta vocho kaj jhetis trans la rojon la verdan shlosilon.

Kaj kiam la knabo kaptis la shlosilon, li kriis plie:

— Sed ne malfermu diafanan kofron kun verdaj gemoj.

— Kaptu! — kriis la meza frato — la rugha gnomo kun rugha barbo, jhetante al la knabo la rughan shlosilon. — Tanen ne provu malfermi diafanan kofron kun rughaj gemoj.

— Kaptu! — per la malalta, basa vocho softe eldiris la plej maljuna frato — griza gnomo, jhetante trans la rojon la diamantan shlosilon. — Sed gardu vin, ne malfermu diafanan kofron kun diamantoj kaj briliantoj.

La maljuna gnomo diris tion — kaj la senarbejo malaperis elvide.

Ankau la nokto pasis, kaj la lampiroj ne plu videblis. Kaj la gnomoj ne videblis, nur la kampo, kovrita de bluaj kampanuloj. La pado meze la kampo. La stelo super la pado.

— Avinjo! — vokis la knabo.

Sed ankau la avinjo malaperis.

>>


Александр ШАРОВ

Мальчик Одуванчик и три ключика

 

Жил на свете мальчик, и у него была бабушка — старая добрая черепаха. Жили на опушке леса. А звали мальчика Мальчик Одуванчик, потому что у него была круглая, очень пушистая голова.

Раз Мальчик Одуванчик проснулся среди ночи; ему показалось, будто кто-то зовёт его красивым звонким голосом:

— За мною! Скорее!

Мальчик собрался выбежать из дому — хотя было совсем темно и страшно, — но Бабушка Черепаха остановила его:

— Будь терпеливым! Это Южный ветер летит в Южную страну. Ты маленький, тебе рано в дальнюю дорогу. Спи спокойно.

Мальчик послушался и снова уснул.

Прошло неизвестно сколько времени. И мальчику снова среди чёрной ночи почудилось, будто кто-то зовёт его:

— Лети с нами! Скорее!

Мальчик выбежал из дома. Далеко в высоте летели птицы, стая за стаей. Мальчик Одуванчик взмахнул руками. Но он не поднялся в воздух. Не все мальчики умеют летать.

Он стоял на опушке леса и смотрел вслед птицам. Бабушка Черепаха нашла его, увела домой и уложила в тёплую постель:

— Спи спокойно. Ты ещё маленький. Придёт и твоё время, ты увидишь страны, куда летел ветер, и страны, куда торопились птицы. И другие страны, куда не долетают ни ветер, ни птицы.

— Когда же придёт это моё время? — нетерпеливо спросил Мальчик Одуванчик.

— Скоро! — ответила Бабушка Черепаха. — Тебя позовут гномы. Ещё немного подрасти, они тебя позовут.

И однажды ночью это случилось.

Бабушка Черепаха разбудила мальчика.

— Слышишь? — спросила она.

Мальчику казалось, что всё тихо. А потом он прислушался, и до него донёсся серебристый звон.

— Одевайся потеплее, не забудь надеть шарф, — торопила бабушка.

Они вышли из дому и пошли по полю: бабушка впереди, а мальчик за нею.

Ближе и ближе слышался серебряный звон. За тёмным полем открылась поляна. Среди колокольчиков, качающихся на длинных, как у аиста, ногах, среди лилий, тюльпанов и ромашек горели жёлтые, голубые и розовые огни.

— Бабушка! Бабушка! Смотри! Звёзды в цветах! — воскликнул Мальчик Одуванчик.

— Это не звёзды, — ответила Бабушка Черепаха.

Слышно было, как шуршат её лапы по траве, как она устало дышит, и видно было, как цветные огни отражаются в её панцире, покрытом глубокими трещинами-морщинами.

— Это не звёзды, а светляки. Они светят гномам, чтобы те могли ковать ключи.

Светляки горели всё ярче. Серебряный звон доносился с поляны.

Молоты ударяли по наковальням: один тонко — динь-дили-динь-динь, другой чуть погромче и реже — бим-бом-бом и третий совсем редко и громче всех — бам-бамм-баммм.

Под звон молотов гномы пели песню:

Ударил молотом гном.
Гром!
Птицы очнулись от сна.
Весна!
И цветы, и трава —
Вся земля, что вчера спала,
Расцвела!
И жучиный народ,
Муравьиный народ,
Бабочкин народ,
И хитрый кот,
Тот, который мышку ждёт
(Она спрячется, кот её не найдёт),
Даже старый слепой крот —
Словом, все пробудились от сна!
Ведь весна! Наступила весна!

Бабушка Черепаха тем временем подползла к широкому ручью.

— Смотри, — сказала она мальчику, когда немного отдышалась.

Мальчик увидел: за ручьём, среди синих колокольчиков, стояли три наковальни. Маленькая — зелёная, побольше — красная и третья, самая большая, — из алмаза.

Над зелёной наковальней наклонился крошечный гном в зелёном фартуке. На голове у него была зелёная вязаная шапочка с длинной кисточкой, свешивающейся до самой земли. В руках он держал зелёный, почти игрушечный молоток и быстро бил им по зелёной наковальне, где лежал зелёный ключик.

Динь-динь-дилинь-динь… — часто бил он молотком и пел тонким голосом:

Ударил молотом гном.
Гром! Гром!! Гром!!!
Птицы очнулись от сна.
Весна!
И цветы! И трава!

Рядом с наковальней росла зелёная ель. На каждой ветке мерцали светляки, как лампочки на новогодней ёлке; они всё время перепрыгивали с ветки на ветку — а ведь лампочки не летают — и подпевали зелёному гному:

Земля, что вчера спала,
Расцвела!
И ручей журчит,
И жучиный народ
Жужжит.
Птичий народ поёт.
Муравьиный народ ползёт,
Бабочкин народ летит. 

А у красной наковальни стоял гном побольше, в красном фартуке — брат зелёного гнома — и бил красным молотом по красной наковальне, где лежал красный, сверкающий, как рубин, ключ. На голове у него была красная вязаная шапочка с кисточкой до земли. А на лице росла рыжая борода. Бим-бом-бом… — сильно бил он красным молотом по красному ключу и пел:

Даже старый крот
Не спит,
Он глядит, глядит…
В эту чёрную ночь —
Одну-одну во всём году —
Слепой крот видит весну.
А хитрый кот всё ждёт,
Ждёт.
Не дождётся кот:
Мышка обманет, уйдёт, —
Мышки хитрый народ.
И весна уйдёт.
И жизнь пройдёт.
Не такой уж ты хитрый —
Хитрый кот.

Клён с красными и зелёными листьями и дуб с красными и зелёными листьями росли над наковальней. Красные светляки висели на деревьях, как праздничные лампочки. Они перелетали с места на место. А ведь лампочки не умеют летать. Светляки подпевали гному тонкими голосами:

В эту чёрную ночь —
Одну-одну во всём году —
Ты увидишь свою судьбу.
Птиц ждёт далёкий путь,
И мальчиков — далёкий путь,
Дивно далёкий путь,
С которого нельзя свернуть.

У третьей, алмазной наковальни стоял старый гном — старший брат — в белом фартуке, в белой вязаной шапочке, с длинной белой кисточкой до самой земли и с длинной седой бородой.

Он ударял молотом редко и сильно по алмазному ключу:

Бам-бамм-баммм!..

Около его наковальни не росли деревья. В траве, в цветах не было светляков. Но над головой гнома, в небе, мерцали звёзды.

Ударяя молотом, гном с седой бородой не пел, а глухо говорил:

В эту чёрную ночь —
Одну-одну на твоём веку —
Ты увидишь свою звезду.
Запомни свою звезду.
Иди на её огонь.
Ведь тому, кто собьётся с пути,
Дорогу к звезде не найти.

— Лови! — крикнул младший зелёный гномик тоненьким голоском и кинул через ручей зелёный ключ.

А когда мальчик поймал ключ, крикнул ещё:

— Только не открывай прозрачный сундук с зелёными самоцветными камнями.

— Лови! — крикнул средний брат — красный гном с красной бородой, бросая мальчику через ручей красный ключ. — Только смотри не пробуй открывать прозрачный сундук с красными драгоценными камнями.

— Лови! — низким, густым голосом тихо проговорил старший брат — седой гном, бросая через ручей алмазный ключ. — Да смотри не открывай прозрачный сундук с алмазами и бриллиантами.

Старый гном сказал это — и поляна скрылась из глаз.

Да и ночь прошла, и светляков больше не было видно. И гномов не было видно, только поле в синих колокольчиках. Дорожка среди поля. Звезда над дорожкой.

— Бабушка! — позвал мальчик.

Но и бабушка исчезла.

>>