Из книги Э.Свадоста "Как возникнет всеобщий язык?" (6)

Системность есть закономерность словообразования. В любом живом языке - сколько угодно примеров такой закономерной системности и вместе с тем ее нарушений. Например, в русском языке: клубника, земляника, ежевика, голубика... мастика - нарушение закономерности! Салатница, сахарница, перечница, мыльница, пепельница... колхозница - опять нарушение! В стихийной эволюции языков закономерности не могли проявляться в полной мере. Яблоко - яблоня - плод и дерево; различные понятия морфологически выражены по-разному. "Расцветали яблони и груши..." Почему не грушни? Груша ведь это плод. Яблоня - вишня, и снова вишня - дерево и плод...

* * *

В советской интерлингвистической литературе уже давно приводилась такая терминологическая микросхема в качестве примера того, как термины должны быть организованы при соблюдении принципа их семантико-формальной - а не только семантической - системности (номенклатура ациклических углеводов):

метан	этан	пропан	бутан	пентан	гексан
метен	этен	пропен	бутен	пентен	гексен
-	этин	пропин	бутин	пентин	гексин
-	этадиен	пропадиен	бутадиен	пентадиен	гексадиен

Конечно, в "естественных" языках такого стихийно не возникает, хотя тенденция к системности в них и пробивается.

Такие строго логические терминосистемы имеют и еще одно преимущество: они интернациональны, всеобщи. Химик В.А.Богомаз напоминал, что химическая номенклатура должна быть интернациональной, ибо прогресс человечества неуклонно ведет ученых к созданию единого международного языка.

* * *

Известно, что поэтическое творчество уходит своими корнями в глубокую древность, что многие языки, даже долго не имевшие или все еще не имеющие письменности, послужили неплохим материалом для устного народного творчества, что на языках и малых народностей сложено немало стихов-песен, сказаний, сказок, притч, пословиц. При формировании национальных языков с их печатной литературой поэты и писатели-прозаики совершенствовали и пополняли средства их художественной выразительности.

Ученые всех стран давно сетуют на несовершенство терминов, которыми пользуются. А поэты? А писатели? Достаточно ли им слов для выражения всего того, что хочется выразить? Удовлетворены ли они теми языками, на которых создают свои произведения? Оказывается, и здесь мы можем встретить много неудовлетворенности.

Впрочем, как хорошо известно, всякому языку, на котором созданы шедевры поэзии и прозы, воздавалось должное; русскому в частности и в особенности. Ломоносов находил в нем все достоинства прославленных языков Запада и античного мира, восторгался им и Державин...

Тем знаменательнее у поэтов и писателей чувство неудовлетворенности языком. Надсон сетовал:

Нет на свете мук сильнее муки слова...
Холоден и жалок нищий наш язык!

Иные толкуют это как муки творчества: мучительно трудно подобрать нужное слово из ряда возможных. В этом есть доля правды. И все-таки вряд ли качества языка здесь совершенно непричем!

Достоевский говорил (в "Братьях Карамазовых") о "страдании, что мысль не пошла в слова". Писемский жаловался на грубость слова для выражения мысли. "Муки слова" от невозможности выразить все, что хочется выразить, и так, как это хочется, знал и Пушкин...

К началу нашего (XX) столетия А.Г.Горнфельд собрал подобные высказывания и издал их отдельной книгой, так и названной "Муки слова". В ней он, между прочим, упомянул о "Русских ночах" Одоевского, где вопрос о несовпадении слова и мысли - основной мотив рассуждений. Афористично выразил это Тютчев в стихотворении "Silentium": "Мысль изреченная есть ложь".

* * *

То же можно сказать и об "изречении" чувств: очень часто слова неспособны должным образом выразить переживания в их индивидуальной конкретности, выражают их очень приблизительно, неопределенно, неточно, искаженно, стереотипно. А разве приблизительные, расплывчатые по смыслу слова передают с желанной точностью ощущения - восприятия внешнего мира, все его краски, запахи, звуки? Сколько, например, в порождениях природы и в изделиях промышленности цветов (цветов от слова цвет), сколько оттенков! И как мало для передачи всех их слов! Некоторые из слов этого рода к тому же образованы от названий цветов (цветов от слова цветок) или плодов, хотя каждый цветок и каждый плод (имеются в виду их виды, а не особи) - роза, сирень, фиалка... апельсин, лимон, черешня... - обладают различными окрасками. Бедны словесные палитры! А со словесным воспроизведением запахов и звуков дело обстоит еще хуже. Горнфельд сделал такой вывод: "Мир ярок, колоритен, многообразен, а язык недостаточно гибок, покорен, податлив..." А вот свидетельство Льва Толстого: "Слово далеко не может передавать воображаемого, но выразить действительность еще труднее".

Сходным образом высказывались известные писатели и философы, писавшие на других языках.

Один и тот же язык кажется тем, кому он служит материалом для произведений, то неисчерпаемо богатым, то удручающе бедным. Чем объяснить такое противоречие? Вероятно, тем, что всякий язык, стихийно и мало-помалу создававшийся в течение столетий и тысячелетий, обладает неравноценными качествами. Наличие в современных языках всевозможных недостатков и пережитков позволяет утверждать, что они - при всех своих достоинствах - не достигли той степени совершенства, в которой испытывают потребность взыскательные к слову поэты, писатели и их читатели.

Необходимость более совершенного языка, обладающего более богатой лексикой и более гибкой грамматикой, чем существующие языки, - вот первый довод в пользу создания языка не только всемирной науки, но и всемирной художественной литературы.

* * *

Многие деятели литературы оспаривали и оспаривают переводимость поэзии...

Трудность иноязычного поэтического воспроизведения оригинального текста вызвала к жизни особый вид переводов, которые называются вольными. В вольном переводе поэт-переводчик волен далеко отходить от авторского текста. Такой перевод - в значительной мере самостоятельное произведение, написанное на заданную оригиналом тему. Когда перед читателем вольный перевод стихотворения или поэмы, значит перед ним произведение поэта-переводчика по мотивам поэта-автора, и в нем больше от переводчика, чем от автора, по существу это - плод самостоятельного творчества. Это значит, что голос автора и вовсе не доходит до читателя. А ведь иногда печатают вольные переводы без указания на то, что они вольные. Бывает даже, что печатают или передают по радио стихотворные переводы без указания имени переводчика. Но это - очень обманчивая иллюзия достоверности переводной поэзии!

Перевод поэзии даже на такой высокоразвитый язык, как французский, настолько труден, что во Франции преобладающее распространение получили переводы стихов прозой. Такие переводы передают содержание стихов, но при этом исчезает то, что делает стихи стихами.

Но и в тех случаях, когда стихи переводятся стихами, подлинные голоса поэтов, разносясь по разным странам, разным континентам, меняются до неузнаваемости, становятся голосами переводчиков. Творчество поэтов доходит только до тех, кто владеет - и владеет в совершенстве - их языками. А поэты не в меньшей степени, чем прозаики, хотят говорить не только тем, у кого с ними общий язык - язык, каким владеет во всяком случае меньшинство и чаще всего незначительное меньшинство читателей мира. Они хотят говорить всем, всему миру, любителям поэзии всех стран. Они нуждаются в том, чтобы у них был со всеми не какой-нибудь иносказательный, а самый настоящий - живой общий язык.

Раньше или позже, а такой язык будет создан, это неизбежно как торжество разума и справедливости. Тогда поэты всех стран будут иметь счастливую возможность доносить до всех в мире ценителей поэзии свои собственные слова, свои собственные стихи с их ритмом, рифмами, эпитетами и сравнениями, образами. И ценители поэзии во всем мире будут иметь не менее счастливую возможность читать любых поэтов в подлиннике. Слушаем же мы в подлиннике, оригинале, произведения композиторов всех стран! Почему же поэзия должна быть лишена этой общечеловечности? Почему ее в какой-то мере должны быть лишены и художественная проза и те виды искусства, которые используют слово?

<< >>