Академик Н. Я. МАРР, «Письмо и язык будущего. (Об одной из грядущих задач Всесоюзной Академии Наук)», Вестник Знания, № 15, 1925, стр. 1011-1016.

---

 

Празднество 200-летия увенчанной славой Всесоюзной Академии Наук и оценка ее заслуг далеко не исчерпывается указанием на вклад ее в сокровищницу науки и техники: необходимо учесть и широкие перспективы ее возможных достижений в области науки о языке. Вряд-ли во всем мире найдется исследовательская организация в этой области, располагающая лучшим научным аппаратом, чем Академия Наук. Я имею в виду подлинную лингвистику, как она выкристаллизовывается у нас в России, а не «восточную» или «западную» филологию.

 

Давно уже пора осветить один из самых настоятельных и неотложных вопросов нашей современности — вопрос об единстве письма и единстве языка.

 

— «Однако, при чем тут наука?» — спросит в недоумении иной читатель: «ведь это — вопрос техники и занятий любителей международного языка «эсперанто» и т. п.!»

 

Властные требования жизни диктуют, однако, совершенно иное решение этого вопроса: они подсказывают решение этой важной проблемы в смысле установления преобладания одного из господствующих ныне языков над всеми остальными.

 

Нередко приходится слышать сетование на то, что романские языки (включая французский язык) идут-де на убыль с быстротою падения курса франка, и что славянские языки, народившиеся слишком поздно, не могут-де вовлечь в свой фарватер многочисленные суда, расцвеченные национальными флагами.

 

В Старой Европе, которая, и поныне служит ареной борьбы между востоком и западом, до сих пор все еще господствует отжившая свой век средневековая классификация наук (естественно-исторические и гуманитарные), как отголосок библейского мировоззрения; неудивительно, поэтому, что ученые старой Европы заявляют отвод против возможности постановки вопроса об единстве языка и письма, вопроса, — властно выдвигаемого самой жизнью.

 

Наша общественность и достижения нашей науки предъявляют к нам властное требование решить этот неотложно важный вопрос.

 

На первый взгляд может показаться, что принцип самоопределения народов, предоставленного всем национальностям, входящим в состав СССР, противоречит в корне самой идее единства языка и письма.

 

Тут уместно, пожалуй, вспомнить об одном из моих оппонентов, задавших мне после моей лекции следующий наивный вопрос: «А что-же станется с грузинским языком, если народится единый язык для всего человечества»?

 

Тенденция к созданию единого языка для всего человечества способствовала созданию закономерной согласованности звуковых средств самых разнообразных племенных языков, объединенных в родственные группы. Самоопределение каждой отдельной национальности диктуется упорной работой человечества в этом направлении, и нет никакой возможности остановить этот стремительный поток национального самоопределения: он успел уже провести глубокие борозды в самых глухих уголках нашего обширного Союза. Остановить его — значит отказаться от завоеваний нашей революции...

 

Однако, нас интересует, ближайшим образом, лишь научная сторона этого сложного вопроса. В свете науки всякая попытка остановить этот мощный поток представляется сплошным безумием.

 

Достижения палеонтологии речи и углубленное изучение особенностей коренных языков Кавказа вскрывают родственную связь между тремя группами языков новой формации: баскского — в Западной Европе, у Пиренеев, чувашского — в Восточной Европе, на Волге, и вершикского — в Средней Азии, у Памира.

 

В смене исторических эпох эти группы языков — романская (историческое господство римлян), угро-финская, турецкая, русская (историческое господство русских и турок) и иранская (историческое господство персов) сохраняют тесную родственную связь между собою. Связь эта подтверждается указанием на тот факт, что не только индо-европейская, но также семитическая и урало-алтайская семья языков представляют в сущности не что иное, как преображение (трансформацию) яфетических языков.

 

Жизнь властно выдвигает проблему создания единого языка и письма (унификации письма). Вопрос этот представляется столь же существенным и неотложным, как и вопрос о введении единого календаря, метрической системы и начертания цифровых знаков.

 

Было время, когда человечество нуждалось для прогресса своего культурного роста в духовном общении с мертвыми народами, поскольку они были творцами тех или иных культурных ценностей. Не удивительно поэтому, что в ту пору характер письма отражал в себе те или иные исторические наслоения: чем выше культурный уровень народа, тем сложнее его письмо.

 

В эпоху, когда судьбы целых народов были всецело в руках господствующих классов, преследовавших свои узкие классовые и национальные интересы и создававших целую систему национальных хозяйств, в эпоху, когда господствовал культ классовых и национальных богов и племенных тотем, характер письма был не только естественным, но и единственно возможным по тому времени.

 

Однако, этот устарелый порядок и поныне находит себе энергичную поддержку со стороны просвещенных народов, учитывающих реальное значение роста своего исторически сложившегося языка и своей письменности, как могущественных факторов для закрепления системы своего хозяйства и укоренившихся форм классового быта и общественности.

 

Господствующие классы, естественно, нуждались не только в закреплении преемственной связи с прошлым, но и в упрочении культурной традиции и мировоззрения — как гарантии мирного строительства и прогресса. В этом смысле устойчивость форм письменности почиталась такой же непререкаемой истиной, как и устойчивость основных типов человеческой речи.

 

Современность хочет быть творцом своей судьбы, своей новой эры: ее взоры устремлены на ближайшее будущее человечества, на его земной удел; вот почему оно не в силах примириться с мыслью об устойчивости форм письменности, тем более, что нет никаких научных оснований мириться с этим средневековым предрассудком. Залог прогресса кроется отнюдь не в закреплении традиции с прошлым и с его верой в предопределенность природы каждого существа, в зависимости от его общественного положения.

 

Когда, например, феодальная Грузия создала поговорку — «перепелка не села на дерево: это не в ее природе»,— то этой поговорке вторил средневековый придворный поэт — Шота из Рустава, глубокими корнями вросший в среду и в психику своего народа.

 

«Пусть каждый довольствуется тем, что дает ему судьба... Пусть пахарь без устали пашет землю, воин проявляет свою храбрость, а влюбленный лелеет мечту о своей безумной любви» — учит этот средневековый поэт. Наша современность отметает всякую мысль об устойчивости явлений в жизни, в науке и в социологии: опорой для нее служат новые достижения положительных знаний и вскрытые наукой материальные основы исторического роста письменности и языка.

 

Письменность и язык созданы человечеством: оно выковывает формы своего языка, и в наше время, когда история идет верными шагами к унификации своего хозяйства, когда ощущается неотложная потребность общения взрощенных в духе классовой идеологии тонких культурных слоев с трудящимися всех стран, — вопрос о создании единого языка и письма становится неотложной проблемой и важнейшей практической задачей наших дней.

 

Разумеется, в первую голову возникает вопрос об единстве письма, а не языка; для разрешения этого вопроса в строгом соответствии с принципами самоопределения народов необходима тщательная проработка языкового материала всего человечества.

 

Применение научных методов к решению этого вопроса прольет новый свет на смену исторических этапов и на эволюцию типов языка в связи с развитием мирового хозяйства и нарождением новых форм общественной жизни.

 

В свете науки все разновидности существующих языков представляются детищем единого процесса эволюции человеческой речи. Изучение характера и условий процесса дальнейшей эволюции прокладывает путь к работе над созданием единого языка, общего для всего человечества.

 

Только такая установка вопроса поможет нам правильно разрешить проблему практической осуществимости задачи —создания единого письма. Без решения этой задачи великий лозунг полного культурного самоопределения всех народов, входящих в состав нашего Союза, может провести к культурной катастрофе, превратив письменность из орудия общения народов в орудие для их разобщения.

 

Поучительной иллюстрацией защищаемого мною положения может служить диаметрально противоположный эффект, достигнутый путем введения латинского письма: предполагалось таким путем способствовать взаимному сближению народов между собою. В действительности, однако, такого сближения не последовало, так как в каждом алфавите стал выдвигаться «молодец на свой образец». Таким же пороком, — думается мне, — грешат и все так называемые транскрипции или научные алфавиты, построенные по чисто индивидуалистическому принципу. Не подлежит сомнению, что подлинное научное письмо, как полное отражение системы человеческой речи во всем многообразии ее проявлений, — должно быть таким же доступным для восприятия построением, как и введение единообразного начертания цифр.

 

Можно ли вверить судьбу столь сложного культурного дела отдельным эрудитам или случайной группировке ученых сил? И не требует ли практическая важность этого сложного вопроса всестороннего исследования его в стенах крупного научно-исследовательского учреждения, стяжавшего себе мировую репутацию? Только такое авторитетное научное учреждение может объединить вокруг себя международную организацию научных деятелей в области создания единого письма и языка.

 

Возникает вопрос: нужно-ли искать такое крупное авторитетное учреждение мирового масштаба вне Всесоюзной Академии Наук? Мне думается — такие поиски излишни.