М. Дюк Гониназ

СЛАВЯНСКОЕ ВЛИЯНИЕ В ЭСПЕРАНТО

Некоторые исследователи считают эсперанто романо-германским языком. Однако это справедливо только в отношении лексических заимствований и некоторых особенностей синтаксиса. Внимательный анализ структуры эсперанто обнаруживает его типологическое сходство с языками, вообще не входящими в индоевропейскую семью. А характер элементов, свойственных бесспорно индоевропейским языкам, позволяет считать, что в эсперанто весьма ощутимо влияние славянских языков, что неоднократно подчеркивалось, но либо переоценивалось, либо недооценивалось (иногда из полемических соображений). Значение же славянских элементов никогда не было определено точно.

Данная статья ставит своей задачей определить роль славянских языков в формировании эсперанто и наметить в этой связи проблемы, заслуживающие более глубокого изучения.

Говоря о "влиянии", мы не ограничимся выявлением "славянских элементов", т.е. прямых заимствований, как это было сделано в отношении латинских или греческих элементов, но постараемся выделить то, что дал эсперанто славянский субстрат.

Влияние славянских языков на эсперанто возникает с момента возникновения этого языка. Создатель эсперанто Л.Л.Заменгоф свободно говорил на трех языках, два из которых были славянские - польский и русский. Первый учебник эсперанто был издан в Варшаве на русском языке, а затем переиздан на польском, немецком, французском и английском языках. На этих языках было опубликовано также и "Fundamento de Esperanto", торжественно принятое в качестве основного документа на конгрессе эсперантистов в Булонь-сюр-Мер (1905 г.). Итак, среди пяти языков, на которых были изданы книги, ставшие базой для эсперантологии, два были славянские.

В течение всего первого периода в истории эсперанто (с 1887 по 1900 г.) наиболее активными были эсперантисты России (А.Грабовский, В.А.Девятнин, Н.Боровко, Феликс Заменгоф и др.). Этот период был даже назван историками "русским периодом" эсперанто; три четверти подписчиков журналов "Lingvo internacia" и "La Esperantisto" (запрещен в России с 1895 г.) были подданными Российской империи. Петербург, Одесса, Варшава были главными центрами зародившегося эсперанто-движения. Первый художественный перевод ("Метель" Пушкина) был сделан в 1888 г. А.Грабовским. Среди неплохих переводов, которыми Л.Заменгоф заложил основы литературного стиля эсперанто, были "Ревизор" Гоголя (1907) и "Марта" Э.Ожешко (1910). В те же годы К.Бейн переводит Тургенева и Б.Пруса и издает в 1906 г. антологию польской литературы. В.А.Девятнин перевел "Демона" Лермонтова и "Бориса Годунова" Пушкина, Э.Валь - "Княжну Мэри" Лермонтова. А.Грабовский переводил Словацкого, Пруса и Сенкевича, а в 1918 г. закончил перевод "Пана Тадеуша" Мицкевича.

Несомненно, эти переводы способствовали усилению славянского влияния на эсперанто, находящийся тогда в процессе формирования.

Фонология, орфография и орфоэпия

Относительно славянского влияния на фонологическом и орфографическом ярусах правильнее было бы, на наш взгляд, сказать: в эсперанто нет ни одной фонемы, не свойственной русскому или польскому языку.

Стоян видит славянское влияние в преобладании дифтонгов (aj, ej, oj, uj). Без сомнения, данные о частотности определенных фонем или групп фонем (если бы такие данные имелись) обнаружили бы сходство со славянскими языками. С польским эсперанто сближает постоянное ударение на предпоследнем слоге, что отмечено самим Заменгофом. Создатель эсперанто очень заботился о системности и использовал при создании языка явления, свойственные многим индоевропейским языкам.

Надстрочные знаки над шестью согласными латинского алфавита, а также
отсутствие q, w, x, y сближают эсперанто с чешским, словацким, хорватским,
словенским языками. Известно, что в первоначальных набросках эсперанто (1878-1881), которые не увидели света, орфография была ближе к польской; ср, например, буквы c', h', s', z' и диграф dz', совпадающий с g^ в современном эсперанто.

Необходимо, однако, иметь в виду следующее.

1. Л.Заменгоф предпочел знак ^ французского языка надбуквенным знакам славянских языков, возможно, для того, чтобы письменность эсперанто не имела столь ярко выраженного славянского вида.

2. Он не копировал буквы славянских алфавитов, а использовал их лишь в качестве образцов. Из пяти согласных с надстрочными знаками только две (c^, s^) имеются в чешском, хорватском и других языках, три (g^, h^, j^) являются чисто эсперантскими. Что же касается (u^) (у неслогового), то, вероятно, Заменгоф взял за образец русскую букву й.

В области орфоэпии указания Заменгофа довольно общи и неопределенны: звуки не должны быть "ни слишком открытыми, ни слишком закрытыми, ни слишком долгими, ни слишком краткими". Наблюдения за современным разговорным эсперанто позволяют заключить, что сербы, хорваты способны говорить на эсперанто ближе всего к нормам эсперантоязычной общности, затрачивая наименьшее количество усилий. Затем следуют итальянцы, поляки, испанцы, провансальцы. Можно сказать, что с фонетической точки зрения эсперанто близок "средиземноморским" и славянским языкам, но это следовало бы проверить путем систематического изучения фонетики. Мы сталкиваемся здесь с двумя знаменательными фактами: 1) системой гласных звуков, идентичной сербскохорватскому или испанскому по числу фонем (пять), по степени их открытости и четкости в любой позиции; 2) нёбно-зубным произношением фонемы r, которое считается нормой и распространяется.

Лексика

За исключением слов, обозначающих чисто славянские реалии (например, barcho - борщ), из 2612 корневых слов, собранных в "Universala Vortaro" (1894), только 29 могли быть заимствованы из русского или польского; 12-13 русских заимствований: banto - бант, barakti - барахтаться, gladi - гладить, kartavi - картавить, kreno - хрен, krom - кроме, kruta - крутой, nepre - от "непременно", prava - правый (правильно говорящий), vosto - хвост и т.д.; пять заимствований из польского: chu от czy - ли; krado от krata (решетка); moshto от mos'c' (особое учтивое обращение); pilko - от pilka (мяч); selko от szelki (подтяжки); 11 лексических единиц имеется одновременно в русском и польском языках: эсп. bulko - польск. bulka - рус. булка; chapo - czapka - шапка; cherpi - szerpac' - черпать; dejhori - dez'urovac' - дежурить; kacho - kasza - каша; klopodi - klopotac' sie - хлопотать; kolbaso - kielbasa - колбаса; krano - kran - кран; pra- - pra- - пра-; po - po - по; pri - przy - при.

Необходимо также отметить, что, даже будучи заимствованными из славянских языков, некоторые слова имеют германское (banto - англ. band) или латинское происхождение (krado 'решетка' - лат. crates 'плетень'; pilko 'мяч' - лат. pila; kapo - лат. caput - 'голова'; dejhori 'дежурить' - очевидно, французского происхождения); слово gladi 'гладить' происходит от glad - корня, существующего и в немецком языке. Предлог pri, весьма отличающийся от рус. при или польск. przy, несмотря на заимствование его из славянских языков, ближе по смыслу к греческому peri, префикс pra- имеет эквивалент в латинском.

И наоборот, можно видеть славянское происхождение или славянское влияние в следующих случаях: в морфеме -ор-, которая используется для образования собирательных числительных и которая происходит, вероятно, от предлога по; в суффиксе -il-, которому Д.Грегор приписывает французское происхождение (-ail в gouvernail, -il в outil), а Г.Вариньен - то немецкое, то русское. Действительно, -il соответствует нем. -el (ср. Schlussel, Flugel - shlosilo, flugilo), имеется он и в испанском, но влияние русского языка могло также иметь место (ср. рус. -ло). Наличие и в глагольной основе русских существительных, образованных с помощью суффикса -ло, и окончания -о в эсперантских словах с суффиксом -il создает разительное сходство, ср. шило и kudrilo; кадило и incensilo; кропило и aspergilo; окончание -е местоимений и наречий является морфесой, заимствованной из славянских языков, ср. где - kie; нигде - nenie; везде - chie (при этом следует заметить, что этимология местоимений и наречий, являющихся наиболее искусственными частями речи эсперанто, до сих пор служит предметом полемики).

С 1905 г. число официально признанных морфем возросло почти вдвое, а число используемых морфем - более чем втрое, но заимствования из славянских языков стали редкими; это прежде всего интернациональные слова, например, soveto, sputniko (правда, появились и такие слова, как hhato 'хата'; toporo 'большой топор').

Число лексических заимствований в современном разговорном эсперанто из славянских языков является, таким образом, очень ограниченным и составляет менее 0,5% лексики, но некоторые из этих заимствований являются весьма распространенными словами: chu 'ли'; nepre 'непременно'; prava 'правый'; klopodi 'хлопотать'; barakti 'барахтаться'; dejhori 'дежурить'.

Вопросительное слово chu используется в идиоматических выражениях, где глагол подразумевается: chu ne? 'не так ли?'; chu vere? 'неужели?' и даже просто chu для выражения удивления. Слово chu используется также в косвенных вопросах (Mi ne scias, chu li venos 'Не знаю, придет ли он'; ср. польск. Nie wiem, czy on przyjdzie), выполняет также роль альтернативного союза (chu ... chu). Применение его в этой последней функции было так распространено в польской речи, что Заменгоф возражал против его чрезмерного употребления в эсперанто и систематической замены им au ... au или jen ... jen.

Известно, что значения морфем, вошедших в "Universala Vortaro", передаются переводами на пять языков. Но их значение более четко определяются примерами из "Ekzercaro" и текстами из произведений Заменгофа и эсперантских писателей первого и последующих периодов, а также современным словоупотреблением.

Замечено, что некоторые лексемы неславянского происхождения имеют точную аналогию в употреблении и коннотации в славянских языках. Например, в "Universala vortaro" глагол paroli переведен фр. parler, англ. speak, нем. sprechen, польск. movic, рус. говорить, но фраза Vi parolas sensencajhon, mia amiko 'Вы говорите бессмыслицу, мой друг' и другие примеры показывают, что глагол paroli более близок к рус. говорить, чем к глаголу parler, так как в примерах, о которых идет речь, он ближе к фр. dire, чем parler. Противопоставление paroli-diri в эсперанто не соответствует противопоставлению parler-dire во французском, а также не совпадает с противопоставлением говорить-сказать в русском языке, где эта оппозиция имеет чисто видовой характер. Глаголу bedauri Заменгоф дает значение 'сожалеть', т.е. более широкое, чем нем. bedauern; глагол insulti означает 'ругать' и 'ругаться' (ср. фр. insulter 'оскорблять'). Глагол deci Заменгофа соответствует рус. надлежать, имеющему более широкий смысл, чем фр. etre decent. Слово plena, хотя в эсперанто есть слово kompleta, используется очень широко (plena gramatiko; plena vortaro), поскольку оно соответствует не столько фр. plein, сколько рус. полный.

Прилагательное facila у Заменгофа не совпадает с франц. facile, а имеет более широкий смысл (Per flugiloj de facila vento - "La Espero"), о чем свидетельствует польский перевод этого слова: 'latwy, lekki'. Значение его 'нетяжелый' (ср. рус. легкий, нетяжелый, особенно польск. lekki) было исключено из "Universala vortaro" Академией эсперанто в 1914 г. Но оно сохраняется до сих пор в выражениях, имеющих переносный смысл, например: facila kruro, ср. рус. легконогий; facila irado, ср. рус. легкая походка; faciligi la animon, ср. рус. облегчить душу; facilanima, ср. рус. легкомысленный.

Употребление большинства подобных слов претерпело изменение под влиянием западных языков; ср. piedo и kruro 'нога'; mano и brako 'рука'; distri и disjheti, disigi, dissemi 'рассеять'. Глагол bedauri ограничился значением 'сожалеть', а в значении 'сочуствовать' он был заменен глаголом kompati.

На этих примерах мы видим, как эсперантская лексема, освобождаясь от влияния одних национальных языков (в данном случае славянских) и не подчиняясь влиянию других (в данном случае французского), создает собственное семантическое поле.

Некоторые производные эсперантские слова, славянизмы по происхождению, исчезли из языка как архаизмы и заменены новыми лексемами. Например, глагол elrigardi (калька рус. выглядеть с возможным влиянием нем. aussehen) заменен глаголом aspekti; almiliti 'завоевать' - konkeri; alskribi 'приписать' - atribui; shacelighi 'колебаться' - heziti; elsendi (калька рус. выслать) употребляется в наши дни только в значении 'передать по радио', в остальных же значениях вместо него употребляется слово forsendi; sendanghereco 'безопасность' заменено словом sekureco и т.д.

Суффикс длительности -ad- для передачи несовершенного вида относится также к архаизмам. Предложение Kiam ni venis al li, li finadis sian laboron совпадает по структуре с рус. Когда я пришел к нему, он оканчивал свою работу, но противопоставление fini - finadi не соответствует противопоставлению окончить-оканчивать; противопоставление совершенного-несовершенного вида в современном эсперанто передается с помощью причастий: li estis finanta sian laboron.

Славянское влияние проявляется в употреблении предлогов в качестве приставок с изменением значения: el 'из' - elpensi 'выдумать', elauskulti 'выслушать', elpashi 'выступить' и т.д.; sub 'под' - subauskulti 'подслушать', subacheti 'подкупить' и т.д.; pri 'о' - priskribi 'описывать', priserchi 'обыскивать', prishteli 'обокрасть' и т.д.; per 'посредством' - perlabori 'заработать', perludi 'выиграть' и т.д.

Часто как средство образования новых слов используется приставка sen-, соответствующая рус. без-: senlima 'безграничный'; senhoma 'безлюдный'; senpaga 'бесплатный'; senhelpa 'беспомощный' (в идиоматических выражениях senhelpa infaneto; senhelpe stari).

Удвоение основ как способ словообразования идентично таковому в русском языке: plenplena 'полным-полно'; finfine 'в конце концов'.

Синтаксис

Многие авторы усматривают в синтаксисе эсперанто славянское влияние, хотя оно не является здесь определяющим. Особенно показательны следующие случаи.

Объектный предикатив и предикативное наречие. Г.Вариньен убедительно показал, что если в эсперанто объектный предикатив не приобретает окончания аккузатива, то для объяснения этого необязательно ссылаться на русский язык. Он доказал также, что модель Resti kun leono estas danghere 'Оставаться со львом опасно' очень хорошо объясняется без ссылки на славянские языки. Тем более удивительно, что в "Plena Gramatiko" Г.Вариньен пишет, будто здесь мы имеем дело с прилагательным среднего рода, что объясняется влиянием русского языка, где краткая форма прилагательного и форма наречия совпадают. Эта ссылка на русское влияние неуместна, так как, несмотря на совпадение форм в предложении Мне было приятно встретиться с ней, слово приятно - наречие, а не краткое прилагательное среднего рода. Случаи употребления прилагательного вместо наречия в эсперанто рассматриваются как грамматические ошибки. Примеры, подобные Mi opinias utila diri al vi, ke 'Я считаю полезным сказать вам, что...', могут быть объяснены желанием избежать двусмысленности, к которой ведет употребление наречия.

Употребление винительного падежа (аккузатива) после отглагольного существительного Д.Грегор считает славянским влиянием, например: la vastigado ghin. Но, возможно, что, вводя подобное употребление аккузатива, Заменгоф стремился к систематизации падежных форм имени при переходном глаголе.

Синтаксис некоторых предлогов и союзов:

1) союз kvankam в текстах первого периода истории эсперанто представляется нам калькой с рус. хотя (хоть) или польск. chociaz' (choc'), в особенности когда главное предложение вводится с помощью sed: Kvankam de multaj flankoj oni sin turnas ordinare al mi mem kun diversaj proponoj, sed mi ne havas jam la privilegion nek akcepti nek malakcepti la faratajn proponojn 'Хотя со всех сторон обращаются обычно ко мне с различными предложениями, но я не пользуюсь привилегией ни принять, ни отвергнуть сделанные предложения'; Kvankam teorie... sed en la praktiko... 'Хотя в теории... но на практике...'. В современном эсперанто вместо sed, который воспринимается как славянизм, употребляется tamen;

2) ро - предлог славянского происхождения - представляет для эсперантистов трудности как семантического, так и синтаксического порядка, связанные с употреблением номинатива (после любого предлога) или аккузатива (когда следующий член предложения логически является прямым дополнением). Заменгоф не дал правил относительно употребления того или другого и сам употреблял то номинатив, то аккузатив: La gastoj trinkis po glaseto da vino 'Гости выпили по стаканчику вина'; Al chiu li donis po kvin dolarojn 'Он дал каждому по пять долларов'. Безусловно, в этом отразилась вариативность, свойственная и русскому языку (ср. по одному, по пяти - по пять, по два, по три). В эсперанто употребление аккузатива ведет к тому, что предлог превращается в наречие (например, ghis или chirkau);

3) kvazau - слово латинского происхождения (quasi). Функционирует как предлог, наречие, подчинительный союз, соответствует рус. как будто, будто бы, как бы. Может заменять подчинительный союз ke (после esti, farighi, shajni, senti, antausenti, shajnigi, mensogi, fari impreson), придавая значению оттенок ирреальности; в таких случаях после него иногда следует индикатив. Но этот оборот рассматривается как славянизм и считается архаическим. В настоящее время kvazau чаще всего вводит ложное сравнение (после него обычно стоит сослагательное наклонение), передавая тем самым оттенок ирреальности. Г.Вариньен считает такое употребление нормой и видит в kvazau + us подчинительный союз, а в kvazau + индикатив - наречие, когда "подчиненное предложение становится в какой-то мере независимым".

Употребление формы на -us после kvazau можно считать выражением большей степени ирреальности. Ср. два примера финальной сцены "Ревизора" в переводе Заменгофа, которые Вариньен не берется объяснить: Zemlanika, klininte la kapon iom flanken, kvazau li ion auskultas; post li la jughisto..., farinte per la lipoj tian movon, kvazau li volus ekfajfi au paroli (kvazau li ion auskultas соотв. как будто к чему-то прислушивающийся; kvazau li volus ekfajfi au elparoli соотв. как бы он хотел посвистать или произнести). Таким образом: 1) kvazau + индикатив на -as соотв. рус. как будто + действительное причастие наст. вр.; 2) kvazau + -us соотв. рус. как бы + глагол прош. вр.

Категория вида. Если придерживаться грамматики, данной в 16 правилах "Fundamento", в эсперанто нет категории вида, есть только категория времени. Но категория вида подразумевается в языке, она может быть выражена в контексте путем употребления приставок и суффиксов (ek-, el-, ghis-, fin-, -ad-), а также выражается главным образом лексическими средствами. Однако фраза из "Fundamento" Kiam vi venos al mi, li jam antaue diros al mi la veron 'Когда вы придете ко мне, он уже скажет мне правду' может быть объяснена лишь в том случае, если diros имеет не только временнОй смысл (буд. вр.), но и видовой (полученный результат), иначе такое сочетание кажется нелогичным и даже непонятным, потому Заменгоф дал вариант li estos dirinta al mi la veron, который не удивителен ни для француза, ни для немца и т.д., так как он напоминает, например, франц. futur anterieur.

В подобных конструкциях выявляется славянское влияние. Вот, например, как К.Бейн перевел тургеневскую фразу "А я, как только он женится, уеду куда-нибудь подальше": Kaj mi, tuj kiam li edzighos, forveturos ien malproksimen. В современном эсперанто подобные обороты не употребляются. Но даже если можно исключить проблему вида в отношении индикатива, она возникает вновь, когда речь заходит о причастиях. Ясно, что морфемы it, at, ot и int, ant, ont имеют не только чисто временнОе значение, но и видовое. Это очевидно уже из переводов Заменгофа на русский и польский в его "Fundamento", например: эсп. farata - польск. czyniony - рус. делаемый; эсп. farita - рус. сделанный. Но это видно еще яснее на примере употребления страдательных причастий прошедшего времени в качестве определения. Полемика вокруг причастий по поводу употребления estis -ata - estis -ita началась с первых лет существования эсперанто и приобрела особенно острый характер в 60-е годы. Этому вопросу посвящено немало работ, разбирать которые мы не можем в данной статье ввиду их многочисленности.

Приверженцы "чисто временнОй" системы, желавшие втиснуть живой язык эсперанто в прокрустово ложе своих теорий, базирующихся на германских языках, выступили против славянского влияния, выразившегося в употреблении Заменгофом причастий прошедшего времени и введения категории вида в эсперанто. Сторонники Заменгофа, которых поддержала Академия эсперанто (впрочем, не особенно убедительно) в 1964 г., стремились описать глагольную систему такой, какова она есть фактически, и пришли к заключению, что категория вида присутствует в системе причастий. Заметим, со своей стороны, что употребление причастий не может быть объяснено полностью (со всеми нюансами и даже сомнительными случаями), если не обратиться к противопоставлению этой системы системе совершенного и несовершенного вида в русском языке. И надо признать, что славянское влияние здесь очевидно, хотя некоторые авторы не желают с этим согласиться.

Паратаксис. В целом синтаксису предложения в эсперанто более свойствен паратаксис, чем гипотаксис. Этот факт расценивают обычно либо как свидетельство "логичности" эсперанто, либо как наследие "славянской свободы". Эти две точки зрения вовсе не исключают друг друга.

"Линейность" эсперанто (термин Вариньена) ставит проблему "истолкования" сложного предложения, например когда сложноподчиненным союзом является kial 'почему'. Так, в трех примерах, взятых из перевода "Ревизора" Заменгофа, авторы "Plena Gramatiko" интерпретируют kial как эквивалент tial ke 'потому что' или char 'так как'. Вот эти примеры: Shia patrino insultis shin, kial shi revenis tiel malfrue de la fonto; ...el timo, ke mi ne riprochu ilin, kial ili ne subtenas nian aferon; ...sed mi ricevis mallaudon, kial liberpensaj ideoj estas inspirataj al la junularo.

Сходство структуры этих примеров очевидно: глагол главного предложения выражает упрек, и было бы странным предположить, что Заменгоф не различал два значения kial, иначе пришлось бы согласиться (что весьма спорно) с влиянием итальянского perche; кроме того, интерпретация употребления kial К.Калочая и Г.Вариньена основана только на времени глагола в придаточном предложении в первом примере. Но данный критерий не является решающим, поскольку в этом предложении возможно употребление и прошедшего времени (что подтверждает третий пример); второй пример может быть интерпретирован как косвенная речь.

Обратимся к оригиналу "Ревизора": "А мне выговор: зачем вольнодумные мысли внушаются юношеству" - это буквально переведено Заменгофом: Sed mi ricevis mallaudon: kial liberpensaj ideoj estas inspirataj al la junularo. Здесь сохраняктся даже двоеточие русского текста, вместо которого "Plena Gramatiko" ошибочно дает запятую. Употребление здесь kial аналогично употреблению его в оборотах klarigi la motivojn, kial... la kauzo, kial..., которые тоже принадлежат Заменгофу. Влияние русского языка здесь очевидно, но этот славянизм полностью соответствует нормам построения косвенной речи в эсперанто.

Итак, мы можем констатировать, что:

1) хотя лексические заимствования в эсперанто из славянских языков весьма немногочисленны, тем не менее славянское влияние ощущается и в лексике, и в семантике лексем даже неславянского происхождения;

2) славянское влияние еще более, чем в лексике, ощутимо в области синтаксиса и фразеологии.

Эти два заключения позволяют считать, что славянское влияние имеет более глубокие корни, чем влияние романских и германских языков.

Перевод с эсперанто автора

Опубликовано в сборнике "Проблемы международного вспомогательного языка". М., "Наука", 1991 г.