: №
Cовместный проект сайтов
"" и ""

Мои иностранные языки: ч.2

Автор: Психолог и переводчик из Санкт-Петербурга, редактор "Соционической газеты". Соционический тип: интуитивно-логический экстраверт. Эл. адрес: [email protected]

Начало в предыдущем выпуске.

Искусственный язык и его среда.

Из тех языков, с которыми я «краем глаза» познакомился во время университетской жизни, я всё же хотел бы выделить два: во-первых, потому, что знакомство с ними выглядело как увлекательная игра; во-вторых, потому, что такое знакомство во многом перевернуло мои представления о языке, заставило заинтересоваться ранее скучной лингвистикой. Даже когда в школьном возрасте я интересовался древними надписями, меня интересовала прежде всего математическая, аналитическая сторона этого вопроса, а все эти грамматические термины - перфект, имперфект, аорист, фонема, морфема - нагоняли скуку и сон. Оказалось же, что не так страшен был чёрт… Впрочем, по порядку.

В 1991 году (т.е. аккурат когда я заканчивал первый курс в университете) в магазине мне попался учебник искусственного языка эсперанто. Я и раньше слышал о бешеном успехе, каким он пользовался в 1920-е гг. (на советских конвертах того времени все надписи дублировались на русском и на эсперанто), и поскольку учебник стоил копейки, взял да купил - просто чтобы удовлетворить любопытство.

Язык эсперанто создал русский («по паспорту») врач Лазарь Заменгоф в конце XIX века. Все слова в этом языке более-менее «международные» - больше всего корней взято из французского и латинского, далее свой вклад внесли немецкий, русский, английский, греческий и в меньшей степени - некоторые другие европейские языки. Поэтому многие эсперантские слова легко узнаются на слух: domo, masino, telefono, kolbaso... Вторым преимуществом была чрезвычайно простая грамматика: все существительные заканчивались на -o, прилагательные на -a, глаголы: неопределённая форма (инфинитив) на -i, настоящее время на -as, прошедшее на -is, будущее на -os, условное наклонение («бы») на -us, повелительное на -u. Третьепреимущество: словообразование было таким же простым, как и грамматика: с помощью стандартного набора суффиксов-префиксов можно было образовать массу новых слов: patro (отец) - patrino (мать), libro (книга) - libreto (книжка), и т.д. Само слово Esperanto (название языка и псевдоним его создателя) означает «надеющийся».

В чём были недостатки эсперанто, я узнал не сразу. Но поначалу этот язык меня очаровал. Я попытался увлечь им и своих знакомых; правда, на этот раз они энтузиазма не проявили. Раз так, то и ладно: язык нашёл своё место в моей голове и до поры до времени там задремал…

Вторым языком, перевернувшим моё отношение к лингвистике, был иврит. В начале 1990- х гг. многие евреи как раз выезжало из бывшего Союза в Израиль, и в связи с этим учебники иврита можно было найти в любом книжном магазине и по низкой цене. Для меня вопрос отъезда в Израиль был совершенно не актуален (по причине гарантированно славянских корней, известных как минимум до 5-го колена), однако стало любопытно: как такое большое количество евреев справляется с проблемой языка? То ли этот иврит - невероятно лёгкий (а тогда почему бы не прибавить к известным мне языкам ещё один), а если нет - то в чём тогда дело? В общем, купил я детский букварь на иврите, а также взял в библиотеке несколько книг об истории этого языка. Раньше я слышал, что иврит - язык «искусственный», как и эсперанто.

Оказалось, что термин «искусственный» - некорректен. Язык Библии евреи никогда не забывали, продолжали его изучать, даже скитаясь по разным странам мира. Другое дело, что этот язык выглядел совершенно не приспособленным ко всё новым и новым реалиям. Поэтому, когда энтузиасты в XIX веке пытались писать на иврите стихи и прозу - для других евреев это выглядело довольно смешно. Представьте для сравнения, что кто-то из современных писателей пишет книги на старославянском! Ясно, что читателей у него будет немного - такие же энтузиасты или фанатики, как он сам.

Поворот произошёл в начале ХХ века, когда начался массовый переезд евреев в Палестину. Возникла проблема общего языка для выходцев из самых разных стран Европы. Даже идиш, созданный на основе немецкого, для этой цели не годился - во-первых, он распался на несколько непохожих друг на друга диалектов, а во-вторых, идиш был в ходу в основном среди евреев России (и входящей в неё тогда Польши), в других же странах евреи пользовались другими наречиями. Только язык Библии был тем языком, знакомым всякому еврею с детства - пусть даже большинство из них помнило всего несколько сот слов, связанных с религиозными обрядами.

Задачу возрождения языка взял на себя молодой энтузиаст Элиэзер Перельман (писавший под псевдонимом Бен Иегуда, «сын Иудеи»). Задача состояла в том, чтобы создать несколько тысяч новых слов, отражающих реалии современности. Зная в совершенстве древнееврейскую грамматику, Бен Иегуда создавал новые слова по правилам древнееврейского словообразования, описательным методом; при этом нередко и ранее известные слова приобретали новые, современные значения, например, алуф - прежде «победитель на соревнованиях чтецов Торы», новое значение - «чемпион» или же «генерал».

Бен Иегуда умер, но заразил своим примером многих последователей - развитие языка продолжилось и после его смерти, продолжается и сейчас. При этом язык приобрел новые черты, совершенно не свойственные языку Библии, но свойственные европейским языкам: в конце концов, большинство эмигрантов прибыли в Израиль из европейских стран. С другой стороны, освоение языка намного облегчалось тем, что легко было запоминать новые слова. Благодаря схемам словообразования, «испытанным на прочность» Бен Иегудой, зная около ста слов на иврите, из них можно образовать несколько тысяч новых; услышав новое слово, по его структуре нередко можно догадаться, что оно означает.

Неудобством иврита было то, что гласные на письме, как правило, не обозначались. С точки зрениях структуры иврита, это было вполне оправдано: гласные играют в нём чисто вспомогательную роль (как в русском языке - ударение), а вот морфемы (корни, суффиксы и т.п.) состоят из согласных, например, К-Т-В (писать) - катав (писал) - котев (пишет) и т.д., причём правила того, как вставлять гласные между согласными, довольно просты (как, опять же, с ударением в русском языке). Проблема у евреев возникает только с заимствованными словами (вот почему Бен Иегуда так отчаянно с ними боролся!): например, фамилию Пушкин не знающий русского языка израильтянин может прочесть и как Фошкин.

Язык иврит я не выучил, хотя продвинулся в его изучении относительно далеко, вплоть до того, чтобы писать несложные письма, строить простые разговорные фразы. И в этом мне немало помогло то, что начал я именно с детского букваря, а не со сложного учебника. То ли желая блеснуть своей учёностью, то ли просто по привычке составители учебников иностранных языков нередко с самого начала предлагают запомнить набор непростых слов; непростых в том смысле, что их употребление характерно для определённой среды или ситуации, но вовсе не для каждого дня. Например, в учебниках целые темы посвящаются организации процесса преподавания: разве об этом я стану говорить с иностранцами, когда освою язык? Это же скучно! Детей же начинают учить с того, что они видят в первую очередь: с предметов, лежащих в комнате; с названий продуктов, которые они едят; с названий цветов, вкусов, времён года, в общем, ничего лишнего! И по примерам фраз, приведенных в букваре, мне легко было составить некоторое представление о грамматике иврита - по крайней мере, она выглядела не такой страшной, как тогда, когда я увидел потом в каком-то справочнике огромные грамматические таблицы этого сложного, по мнению лингвистов, языка.

Самое же главное было в том, что грамматика иврита была, с одной стороны, совершенно не похожей на грамматику любого из европейских языков - хоть английского, хоть французского - а с другой стороны, изящной и логично продуманной. Т.е., как и в случае с эсперанто, язык был прост в изучении по крайней мере на начальном этапе - чтобы усвоенные слова и фразы можно было тут же применять в жизни .

За первым этапом последовал и второй - погружение в среду. Нетрудно было найти еврейские общества в Питере, а также в Киеве, куда я летом ездил к родителям. Я без труда записался на курс иврита для «репатриантов» (благо никто не требовал от меня справку о национальности, или предъявления «главного доказательства»). Кроме того, в еврейской библиотеке я стал брать книги об истории их народа. Сейчас ещё вспоминаю, что мой неожиданный интерес к языку и культуре евреев чрезвычайно встревожил мою маму (я даже представить себе не могу, чего она опасалась, меня же такие опасения только веселили).

У меня сложилось впечатление, что погружение в среду - необходимый этап для освоения любого языка. Более того - эта самая «среда» должна вызывать хоть какой-то интерес. Если ты чувствуешь, что тебе глубоко безразлично, о чём «они» (носители изучаемого тобой языка) там болтают, о чём поют, если их обычаи вызывают раздражение - так и знай, что язык ты выучишь в лучшем случае на четвёрку. Ты сможешь строить фразы, что-то из себя выдавливать, но ты не будешь понимать юмор. А ведь понимание во многом зависит от того, чувствуешь ли ты недосказанный контекст, чувствуешь ли ты не только форму, но и содержание (т.е. что за словами стоит).

В моих глазах евреи оказались народом, с одной стороны, чрезвычайно интересным, с другой - в чём-то смешным. Забавно было слушать, как люди, обладающие большой эрудицией и знаниями, в беседах между собой искренне уверены, что все вопросы мироздания решаются не где-нибудь, а в родной Хацапетовке. Евреи любят жаловаться на жизнь, но страшно обижаются, когда кто-то другой воспринимает это всерьёз и их жалеет; любят рассказывать про себя анекдоты, но не любят, когда кто-то другой подхватывает и тоже шутит на эту же тему. В таком отношении к жизни они очень похожи на русских: никто, кроме нас самих, не поймёт нашу загадочную душу!

Несмотря на эти забавные детали, можно быть уверенным в одном: рядом с евреем скучно не будет. Главное при этом - не быть «тормозом»: таких евреи не уважают и при случае подшучивают над ними, иногда зло, хотя бы из спортивного интереса.

В какой-то момент я понял, что для того, чтобы быть в Израиле туристом, знать досконально иврит вовсе не обязательно, хватит и разговорника; и к тому же, подавляющее большинство израильтян хорошо владеет или русским, или английским, а то и обоими сразу. Зачем тогда ещё нужен язык? Чтобы понимать сказанное за моей спиной? Да ну, к чёрту, я же не в разведке работаю.

А вот знакомство с «эсперантской» средой во многом разочаровало. Была в Питере в те годы газета «Сорока» - газета бесплатных объявлений, которая вскоре превратилась в «чат на бумаге», поскольку Интернет в те годы ещё был редкостью чрезвычайной. В ней я и нашёл нужный телефон. Как оказалось, в ближайшее воскресенье намечалась неформальная встреча на чьей-то квартире.

На встрече были слайды: человек рассказывал о своей недавней поездке в Норвегию. По его словам выходило, что эсперанто - это довольно распространённый способ дешёвого туризма. Во многих странах мира, где существуют эсперантские клубы, продаётся ежегодник Pasporta servo, куда может внести свои данные каждый желающий. Члены этого сообщества обязуются, с одной стороны, принимать у себя гостей, говорящих на эсперанто (естественно, не каждого встречного-поперечного, а по желанию), а с другой стороны, и сами охотно ездят по миру в гости к таким же, как они, энтузиастам. Ясно, что условия проживания во многом зависят от страны и от человека: одни предлагают питание бесплатно, другие - в обмен на помощь на садово-огородном участке, и т.д., в общем, возможны варианты.

С одной стороны, мне было интересно всё это слушать, с другой - такой способ туризма меня никак не привлёк. Даже на русском языке мне не с каждым интересно общаться (и другим со мной - тоже), так что где гарантия, что человек, к которому я нагряну в гости, хотя бы даже и по предварительной договорённости, окажется подходящим собеседником? Опять же, советская (и постсоветская тем более) почта во все времена славилась своей медлительностью. Электронной же почтой в те годы пользовались единицы, я же о ней вообще не знал.

Затем меня пригласили в клуб эсперантистов «Белые ночи». Тут-то я и увидел, насколько это скучно: клуб держался в основном на старичках-энтузиастах, безмерно почитавших доктора Заменгофа, и годами перечитывавших одни и те же книги, единственное достоинство которых состояло в том, что они были на эсперанто. Эсперантские газеты и журналы неприятно поразили убогостью не только оформления (дело обычное в те годы), но и содержания: авторами статей были троцкисты, графоманы, создатели новых религий, даже гомосексуалисты - в общем, все, кто в обычной жизни не вызывал желания познакомиться поближе. Убогим было оформление клуба, довольно потасканным - вид его завсегдатаев. И не менее неприятным был контраст между этой убогостью - и фанатичным блеском в глазах посетителей клуба, предрекавших языку большое будущее. «Вы бы сперва о настоящем позаботились», думал я, и мой энтузиазм улетучивался со скоростью света.

Не досидев до конца заседания, я ушёл. Впрочем, я решил оставить своему увлечению какой-то шанс, и потому решил в клуб больше не ходить: авось в другом месте, если повезёт, встречу более цивилизованных эсперантистов!

Забегая вперёд, скажу, что восемь лет спустя эсперанто во многом «реабилитировался» в моих глазах. Хотя я по-прежнему скептически отношусь к его перспективам, всё же считаю его далеко не бесполезным, занимающим довольно важную нишу, которую пока не способен занять другой язык.

Таким образом, изучение как эсперанто, так и иврита, для меня было всего лишь интеллектуальной игрой. Но не бесполезной. Понемногу в голове созревало понимание того, из каких «кирпичиков» состоит грамматика, по какому алгоритму следует изучать язык, иными словами, рождался метод. Но пока он только вызревал, мне пришлось испытать свои силы в качестве переводчика. ...