* * *

Но если человечество развивается к Единению и если возможен мирный путь развития, то, естественно, возникает ответ на проклятые вопросы: как жить? и что делать? Отечественные догматики от литературоведения и истории немало постарались, чтобы скомпрометировать и "индивидуальный путь спасения", предложенный Толстым своим современникам, и его теорию "нравственного самосовершенствования". Толстого обвиняли в "пассивности", "непротивлении злу" и, следовательно, в утопизме.

Это Толстой-то "непротивленец"?

Конечно, Лев Толстой был сторонником совершенствования и Российской системы и Международной системы посредством "бескровной революции". Да, он отвергал кровавый топор, кинжал и динамит. Отвергал потому, прежде всего, что его христианский кодекс включал пункт: не убий! Отвергал также и потому, что считал, опираясь на исторический опыт постоянных неудач при попытках насильственного изменения социального и политического порядка в России (поражение Пугачева, декабристов и "Народной Воли"), что динамит и вооруженные восстания ведут лишь к усилению реакции. Последний пример: после казни боевиками царя Александра II в 1881 реакция в стране не ослабла, а усилилась. Вооруженная борьба с правительством явно не давала победного эффекта. Отвергал и потому, что видел, что в данный исторический момент население Российской империи просто не способно в огромной массе своей к решительным действиям, связанным с риском для жизни, обмануто и загипнотизировано правительственными идеологами, невежественно, само участвует, поддерживает своим послушанием правительство в сохранении системы. И даже миллионы людей, которые уже критически относятся к правительству, - также недееспособны. Невысокого мнения был Толстой и об уровне сознания населения Западной Европы, которое также было явно не готово к решительным действиям за изменение Мировой Системы.

Отвергал и потому, что после революционных переворотов и образовавшейся привычки все вопросы решать насилием и уничтожением политических противников, группировки революционеров даже между собой не могут ужиться, растет нетерпимость, и они начинают истреблять друг друга. Причем убивают в первую очередь тех, кто с идеалами, кто не желает перерождаться, и новый порядок год от года неизбежно все более и более "портится", а новые хозяева в государстве уже вызывают неизбежно отвращение у всех честных и разумных людей.

Что же советует делать Лев Толстой тем живущим в условиях торжества реакции, коррупции, бюрократии, лжи, насилия и пошлости, которые уже доразвились до неприятия такой жизни, какой живут все окружающие, или которых уже тревожит сомнение "правильно ли они живут", или тем, которые уже поняли, что дальше так жить нельзя.

Надо сначала честно поставить перед собой основной вопрос: ЗАЧЕМ ЖИТЬ? И растравить себя так, чтобы этот вопрос не давал покоя. Не бояться, что этот вопрос будет мучить, не бояться никаких трагических последствий, ни опасности сойти с ума, ни опасности самоубийства. Надо "живо представить себе свое положение одинокого, отдельного человеческого существа, недавно, лет двадцать-тридцать, откуда-то явившегося и ныне, завтра, через 10, 20, 30 лет долженствующего куда-то исчезнуть". Зачем нужно жить такому существу, миллионам, миллиардам таких же существ, находящихся совершенно в таком же положении. Очевидно, мир видимый (леса, моря, города, планета, Солнце, бесчисленные звезды) и мир невидимый созданы не для этих существ, "так же как все гайки, винтики, колеса, поршни большой машины созданы не для них, а для служения общей цели машины". Мы, люди на Земле, есть только орудия той высшей "воли", которая через нас творит нужное ей дело. Мы можем не принять этот мир, можем в отчаянии или с гордым презрением в душе самоуничтожиться, но можем и "признать себя нужным орудием жизни", чувствовать радость участия "в бесконечном важном деле, совершаемом жизнью мира". Наверное, остаться "жить" - это более разумный поступок, чем самоуничтожиться, если, конечно, еще есть силы. И если принято решение "остаться", человек обязан рассуждать далее уже более конкретно о том мире, "в который мы попали", и о том, что конкретно делать нам в этом мире, который, конечно (это мы никогда не должны забывать), представляет собой лишь очень малую "часть" огромного и непонятного нам мира. И один из важнейших конкретных вопросов, который человек должен разрешить, и ни в коем случае не увиливать, - это вопрос о судьбе человеческой цивилизации. И если он понял, что развитие идет в сторону Единения и что это Единение возможно достигнуть мирным путем, то, естественно, надо свою жизнь или хотя бы часть жизни отдать "этой великой работе по совершенствованию мира". Только тогда это будет полноценная и серьезно прожитая жизнь.

"Единение людей есть... не только важнейшее дело человека, но в нем я вижу смысл и цель, и благо человеческой жизни", - писал Толстой Славянскому съезду в Софии в июне 1910 (35).

Это также один из основных, точнее - самый основной тезис идейного эсперантизма и гомаранизма.

"Уничтожиться должен строй милитаризма и замениться разоружением и арбитрацией. Уничтожиться должен сепаратизм узкой национальности и замениться космополитизмом и всеобщим братством" (36).

Но ведь не сам уничтожится. Кто-то его должен уничтожить. Кто?

"Правительства уверяют народы, что отдельным людям нечего заботиться об избавлении себя от войн". Все наилучшим образом устроят сами правительства. Но этому верить нельзя ни в коем случае. Существующие правительства не только не устранят вражду между народами и войны, но сами неизбежно выступают против ломки существующего Мирового порядка. Против выступило неизбежно и русское правительство. Значит, неизбежно придется, если хочешь прожить свою жизнь достойно, столкнуться с этим правительством. "Существующий строй подлежит разрушению", надо каждому честному и разумному человеку понять это, отказаться от приспособленчества к существующей системе и начать участвовать в ее разрушении. И здесь личности остается одно: бороться с правительством орудием мысли, слова и поступков жизни, "не делая ему уступок, не вступая в его ряды, не увеличивая его силу" (37).

И здесь не может быть никаких компромиссов.

"Люди все изловчаются, как бы так устроиться, чтобы жить сыто и одето и по правде. Но такого средства нет. Одно из двух: или для правды жить, или для сытости. А жить для сытости и делать вид, что живешь для правды, это самое скверное - лицемерие".

Лев Толстой никогда и нигде не агитировал за пассивное непротивление. Он всегда ненавидел пассивность, считая ее за большой порок, а не за добродетель. В том числе и пассивный уход во внешнюю и внутреннюю эмиграцию.

Великий индиец Махатма Ганди, испытавший в немалой степени влияние Толстого на свое мировоззрение, в своей знаменитой статье "Доктрина меча" писал: "Я считаю, что ненасилие несравненно выше насилия... Сила порождается не физической мощью. Она порождается несокрушимой волей... Я не фантазер. Ненасилие в действии означает сознательное страдание. Это не есть покорное подчинение воле злодея, это есть противопоставление всех духовных сил человека воле тирана. Руководствуясь этими законами нашего бытия, один человек может бросить вызов всей мощи незаконно существующей империи и тем самым спасти свою честь, свою религию и свою душу и подготовить условия для падения и перерождения этой империи..." (38).

Но и его, Ганди, многие толкователи, как и Толстого, не понимали или не хотели понимать, им разъясняли, но они все равно плохо понимали различие между "непротивлением (пассивностью)" и "ненасильственным, героическим сопротивлением". Но это обязательно надо понимать, иначе творчество этих двух гениев-борцов будет фальсифицировано. "На этом различии надо настаивать всеми силами, - писал Ромен Роллан в своем блестящем очерке о Ганди, - ибо европейцы определяют движение Ганди именно как "пассивное сопротивление" (или как "непротивление"). Нет ничего более ошибочного. Никто на свете не питает к "пассивности" большего отвращения, чем этот неутомимый борец, один из самых героических "противленцев" (39).

Таким же неутомимым борцом, одним из самых героических противленцев был и Лев Толстой.

Бросали и бросают камни в его теорию нравственного самосовершенствования. Но разве можно полноценно и достойно прожить без нравственного самосовершенствования? Разве нравственное самосовершенствование и "революция в сознании", к которой призывал каждую душу живую Лев Толстой, не ведут неизбежно к героическим поступкам?

Разве Лев Толстой не превратил себя благодаря нравственному самосовершенствованию в опаснейшего подрывного элемента Российской империи, то есть на собственном примере не доказал ли всему миру благотворность нравственного самосовершенствования, чего нельзя сказать о многих прошлых и современных критиках Толстого? Разве статоей "Не могу молчать!", да и всей своей яростной публицистикой не звал других отказаться от робкого, молчаливого "внутреннего" несогласия с властями и перейти к самочинному осуществлению права на свободу слова? Разве, посылая на перепечатку свои запрещенные сочинения на Запад или в отечественное подполье и тем самым посылая их на нелегальное распространение по всей обширной Российской империи, он не призывал к самочинному осуществлению права на свободную печать?

"Сила в рабочем народе". Если он послушен правительству, то только потому, что загипнотизирован. "Вот в этом все дело - уничтожить этот гипноз!" (40). Разве не стыдил современников за бездуховность, трусость, мелкий эгоизм, разве не призывал постоянно подняться на более высокий уровень жизни, когда личностью двигают уже не мелкие интересы и подленький страх, а высокая потребность "служения миру"? Разве не призывал развивать эту потребность?

Разве не звал к самочинному отказу от служения правительству? "Мы дожили до того, что человек просто добрый и разумный не может быть участником государства". Он призывал отказаться от всех видов государственной службы, уходить из судебного аппарата, из полиции и т.д. Он призывал не платить налоги, так как огромная доля этих налогов идет на вооружение и на аппарат насилия. Он призывал и к чрезвычайно опасной для правительства "военной стачке". Надо довести себя "до степени, когда невозможно идти на военную службу, как невозможно задушить ребенка" (41). Он призывал и к общей земледельческой стачке, чтобы таким путем сделать владельцами земли только тех, кто на ней непосредственно трудится.

"И тогда падет это ужасное русское правительство, существование которого уже давно не соответствует нравственным нормам нашего времени" (42).

В таком же духе действовали и его наиболее серьезные последователи, широко нарушавшие законы Российской империи. Без своих последователей он бы ничего не смог сделать. Они пересылали его запрещенные статьи на Запад, размножали на гектографах и в литографиях, распространяли в пределах империи. Без них он остался бы в изоляции в Ясной Поляне, жил бы там как в деревенской ссылке, в окружении шпионов и жандармов.

И по всей Российской империи все более разрасталось, хотя и медленно, гражданское неповиновение. Народ стал все более глубоко понимать зло российской и международной системы. Переставал верить в разглагольствование правительства о мире и разоружении. Все более развивается чувство собственного достоинства. Все большее число людей осмеливались говорить то, что было неугодно бюрократии и полиции. Все более развивался самиздат. И наконец, в 1904 русская прогрессивная интеллигенция осуществила самочинно, уже не таясь от властей, право на собрания, когда собирались открыто по несколько сотен человек и принимали резолюции о необходимости превращения полицейско-бюрократической Российской империи в правовое демократическое государство. А в 1905 рабочие Петербурга самочинно осуществили право на шествия, а затем самочинно развернулась и Всероссийская политическая забастовка. В этом же 1905 были завоеваны и немалые демократические свободы.

А позднее, когда началась первая мировая война, тысячи и тысячи людей стали осуществлять и свое право не убивать людей другого народа по приказу начальников и отказывались идти на фронт.

А затем, в феврале 1917 развернулась победоносно и более полная, и широкая демократическая революция.

И во всем этом крамольном историческом деле - выведении народа Российской империи из повиновения русскому правительству и в способствовании полному поражению правительства огромная роль, конечно же, принадлежит и Толстому и его последователям. Никогда не будем также забывать, что статьи Толстого расхватывали не только романтические христиане, но и люди, весьма далекие от христианства: социалисты-революционеры, социал-демократы, анархисты, конституционные демократы и т.д. Многие начинали со статей Толстого, а затем вступали в боевые революционные партии.

Понятно также, что непримиримый противник существующего Мирового Порядка, Лев Толстой всячески поддерживал тех, кто на свой страх и риск включался в антиправительственную борьбу, у кого поступки не расходились со словами. Поэтому он и симпатизировал повышенно тем, кто распространчл международный язык, а еще более тем эсперантистам, которые проповедовали идею Единения народов. Поэтому он поддерживал пацифистов разных стран. Поэтому он поддерживал и тех, кто отказывался от военной службы. К таким людям он чувствовал даже особую симпатию, так как они не боялись последствий своих поступков и мужественно шли на конфликты с правительством и на страшные лишения. И сетовал, что, к несчастью, большинство тогдашних пацифистов и борцов за мир на решительные действия, конечно, не были способны.

В 1895 русские духоборы на юге Российской империи, следуя учению Толстого, решили навсегда избавиться от оружия. В 3-х километрах от деревни Орловка были сложены в кучу ружья, сабли и кинжалы. Кучи оружия обложили дровами, облили керосином и подожгли. Духоборы отказались служить и в армии. Естественно, русское правительство начало зверски расправляться с отказниками. Семьи отказников выбрасывали из собственных жилищ и разбрасывали по отдаленным, изолированным друг от друга грузинским и татарским деревням, отнимали детей, отправляли отказников в дисциплинарные батальоны и тюрьмы, секли розгами.

Большинство тогдашних русских "борцов за мир" на эти действия правительства, понятно, старались не реагировать, печатно не осуждать, находились и такие "борцы за мир", которые даже порицали духоборов. Ведь родную империю надо защищать, иначе враги покорят нас.

Иначе Толстой. В 1897, в октябре, в шведских газетах было напечатано защитное письмо Толстого, в котором он предложил дать русским духоборам Нобелевскую премию мира (43):

"Никто в наше время не послужил и не продолжал служить делу мира действеннее и сильнее этих людей". 10 тысяч человек пришли к убеждению, что "христиане не могут быть убийцами и решили не присягать". Ведь обещание убивать по приказу начальников - это "самый подлый поступок, который только может сделать человек".

"Христане всемирного братства" отказались это обещать начальству, и за это болтающее постоянно о мире русское правительство в величайшей тайне расправилось с истинными борцами за мир.

"Все в наше время говорят о мире и о средствах установления его. О мире говорят профессора, писатели, члены парламентов и обществ мира и те же профессора, писатели, члены парламентов и обществ мира при случае выражают патриотические чувства; когда же доходит до них очередь, спокойно становятся в ряды войск, предполагая, что война прекратится не их, а чьими-либо другими усилиями и не в их время, а когда-то после".

"Священники и пастыри проповедуют о мире в своих церквях и усердно молются о нем богу, но остерегаются говорить своей пастве о том, что война несовместима с христианством. О мире же не пропускают случая говорить все разъезжающие из столицы в столицу императоры, короли и президенты. Они говорят о мире, принимая депутации и подарки, говорят о мире со стаканом вина в руках за обедами и ужинами, главное, не упускают случая поговорить о мире перед теми самыми войсками, которые собраны для убийства и которыми они хвастаются друг перед другом. И потому среди этой всеобщей лжи поступки духоборов, ничего не говорящих о мире, а говорящих только о том, что они сами не хотят быть убийцами, получают особое значение, потому что указывают миру на тот давний, простой, несомненный и единственный способ установления мира, который уже давно открыт людям Христом".

Способ прост: "Нужно только каждому человеку не делать того, что он всегда и для всех считает дурным и постыдным; не соглашаться быть рабом тех, которые приготовляют людей к убийству".

Толстой и сторонники его учения стремились всячески помогать духоборам и постоянно привлекали к ним русское и мировое общественное мнение, за что многие были арестованы и сосланы. И им удалось добиться разрешения от правительства на переселение духоборов за границу. Был создан специальный переселенческий фонд. Сам Толстой отдал в этот фонд свои гонорары за роман "Воскресение" и повесть "Отец Сергий". А 10 декабря 1898 года из Батума вышел пароход "Лейк Гурон" с первой партией русских духоборов в Канаду.

Сейчас в Канаде проживает около 30 тысяч русских. Это уже четвертое поколение. Конечно, и здесь, в Канаде, их не ждали молочные реки с кисельными берегами и воля-волюшка. И здесь бывали худшие времена, когда приходилось терпеть обиды от канадского правительства за отказ от военной службы, но разве можно было даже в эти худые времена сравнивать демократическое канадское правительство... с тупым и звероподобным русским правительством.

Насколько верил сам Толстой в возможность расширения движения отказников, в возможность всенациональной или всемирной военной стачки? На этот вопрос нет ответа. Здесь важнее всего то, что Толстой не мог не призывать к таким действиям. Потому что, если допустить "убий!", тогда все разваливается, теряются ориентиры, тогда неизбежность взаимных массовых убийств, то есть войн. И он не мог не испытывать сверхособой симпатии, любви и уважения к тем, кто не желал брать винтовку, нож, саблю, не желал учиться ими пользоваться, кто не желал губить чужую душу. В духоборах подкупало мужество, последовательность, отсутствие подленького страха. Сколько "борцов за мир" пустословили восторженно о мире, но стоило правительствам (английскому, французскому, германскому, русскому и пр.) дать им винтовку и приказать идти убивать, они шли и убивали, оправдываясь тем, что "вынуждены подчиниться насилию", или же тем, что "иначе нас покорят", обвиняя тех, кого сами же и убивали. Отвращение вызывали у Толстого такие борцы за мир. Он сдерживал себя, но вопреки христианскому кодексу (не суди ближнего своего!) он их осуждал и не мог не осуждать.

Непростая тема эта отказа от военной службы как средства борьбы за мир не исчезла, как известно, из обсуждения и по сей день. Дебаты продолжаются, и весьма горячие. И потому, может быть, будет не лишним информировать советского читателя об отношении Владимира Ленина к отказникам. В конце 1918 по инициативе Владимира Черткова был создан внецерковный "Объединенный Совет религиозных общин и групп". Чертков был выбран его председателем. Цель этого "Объединенного Совета" - защита свободы совести и права на отказ от военной службы.

Чертков пожелал встретиться с Лениным. Несмотря на то, что положение Советской России было тогда чрезвычайное и все более ухудшалось, и дел было невпроворот, Ленин с интересом и пониманием отнесся к инициативе "Объединенного Совета" и согласился без промедления принять знаменитого сподвижника и друга Льва Толстого. Свидание состоялось в декабре 1918. Результат диалога - декрет Совнаркома от 4 января 1919 года "Об освобождении от воинской повинности по религиозным убеждениям". Тем людям, которые по религиозным убеждениям не могли служить в армии, разрешалось (по решению Нарсуда) заменять военную службу "санитарной службой преимущественно в заразных госпиталях или иной соответствующей общеполезной работой по выбору самого призываемого". По каждому отдельному случаю Нарсуд должен был запрашивать экспертизу у "Объединенного Совета". "Объединенный Совет" дал свою экспертизу по 6000 случаев отказа от военной службы (44).

Приняты были похожие законы и во многих демократических государствах планеты, где они действуют и по сей день. После свержения фашистского правительства такой закон был принят и в ФРГ. В России же "Объединенный Совет" просуществовал только до 1921 года.