Павел Антокольский
(1896 - 1978)

Павел Григорьевич Антокольский родился в Петербурге, в семье адвоката. Окончил гимназию в Москве. С 1915 г. учился на юридическом факультете Московского университета. В это же время поступил в студенческую драматическую студию, руководимую Евгением Вахтанговым, был актером, после Октябрьской революции, вплоть до середины 30-х годов, уже в театре им. Вахтангова - режиссером.

Печататься начал в 1918 г. Первую книгу стихотворений издал в 1922 г. Ранним стихам П. Антокольского свойственна романтическая интонация, широкое вторжение в мир русской и западной истории. Позднее в книги поэта вошел и многокрасочный Восток. Пребывание в 20-х годах в Швеции, Германии и Франции дало П. Антокольскому материал для книги стихов "Запад", поэм "Робеспьер и Горгона", "Коммуна '1871 гoga", "Франсуа Вийон".

В 30-х годах развернулась бурная переводческая и литературно - педагогическая деятельность П.Антокольского. Выходят его книги стихов "Большие расстояния", "Пушкинский год", поэма "Кощей".

В Великую Отечественную войну поэт работал во фронтовой печати, руководил труппой фронтового театра. Важнейшее произведение П. Антокольского той поры - проникновенная, трагическая поэма "Сын" (1943). В послевоенные годы, не прекращая интенсивного труда, поэт много путешествовал. Им были созданы поэмы "В переулке за Арбатом", книги стихов "Мастерская", "Сила Вьетнама", "Высокое напряжение", "Четвертое измерение", "Ночной смотр".

Расщепленный атом и угроза новой войны, борьба человечества за социальный прогресс и культуру, седая древность и ХХ век - таковы тематические контуры этих книг П. Антокольского. Одновременно он пишет рассказы и очерки о Пушкине и Лермонтове, великолепные статьи о поэтах- современниках (книга "Пути поэтов", 1965). П. Антокольский - один из активных пропагандистов и переводчиков поэзии Азербайджана, Грузии, Армении, Украины. Его литой, патетически звучащий, вобравший в себя богатейшие традиции классической русской поэзии стих экспрессивен и горяч. Любимая муза поэта - муза истории. "Сегодня, когда мне больше шестидесяти, - писал П. Антокольский в 1958 г.,- я так же страстно люблю историю, как любил ее двадцатилетним юношей, накануне Октябрьской грозы".

Умер Антокольский в Москве 9 октября 1978 г.

Павел Антокольский - А.С.Харьковскому

21 марта 66

Уважаемый Александр Самуилович!

    Простите, что не сразу отвечаю на Ваше интересное и серьезное письмо! Я
прочел его с большим вниманием и хорошо понимаю значительность затронутых
Вами проблем.
    Сказать по правде, мне всегда было чуждым увлечение эсперанто, а сейчас,
на старости лет, уже как-то поздно пересматривать свои жизненные позиции, да
и просто сил не хватит.
    Говорю это к тому, что на меня не может быть рассчета в смысле
какого-либо действенного участия в том движении, о котором Вы так
красноречиво рассказываете.
    С другой же стороны для меня все-таки остается в силе то владение
"худо-бедно 3-5-ью рабочими языками", которое Вам кажется слабой паллиативой
по нынешним временам.
    Мне кажется, никак нельзя слишком размахиваться в этой области,
перегонять время! Слишком недостаточны, слишком редки у нас, в нашей стране,
даже и такие кадры (т.е. люди, владеющие хотя бы тремя европейскими
языками).
    Движение в защиту эсперанто насчитывает, если я не ошибаюсь, восемьдесят
лет, ведь так? Но разве это движение за такой солидный срок завоевало для
себя столь же солидные позиции?
    Увы, этого не произошло. Чем же это объяснить?
    Очевидно, в самом создании, в идее искусственного языка есть какая-то
порочность... Пускай на каких-то наречиях Северного Кавказа говорят
ничтожные по численности группы населения, пускай такое же положение
существует во многих районах нашей планеты... пускай, но все же это живые
языки, органически выросшие и сложившиеся в течение столетий, у них впереди
тоже столетия, как у любой органически сложившейся человеческой общности -
будь она большой или маленькой, это не имеет значения, не правда ли?
    В жизни, в деятельности, во взглядах приходится выбирать: что защищать,
на что обратить внимание, о чем заботиться, что тебе близко, что ты любишь и
во что веришь?..
    Так что вот, Александр Самуилович, с этой точки зрения и в этом аспекте
я и отвечаю Вам, чтобы объяснить, почему я верю прежде всего в живые языки,
в их естественные различия и в естественную же родственность.
    Что же касается возможности прекрасного и талантливого перевода на
эсперанто, то конечно в этом не приходится сомневаться - такой перевод
вполне осуществим.
    Вопрос состоит совсем в другом: кто будет читателем такого перевода,
кроме избранной кучки энтузиастов?..
    Вот в чем главный вопрос.
    Крепко жму Вашу руку

П.Антокольский

28 мая 66

Уважаемый Александр Самуилович!

    С большим интересом, вниманием и сочувствием прочел я Ваше
красноречивое, взволнованное, во многом убедительное (убеждающее) письмо.
    Во всем, что сказано Вами об эсперанто, о его будущем, об огромных
возможностях, заложенных в это международное движение - Вы, по-видимому,
правы. Тут я не решаюсь возражть или спорить - не только потому, что плохо
осведомлен, но больше всего потому, что это движение не может не вызывать
сочувствия к себе. Как все живое, оно обречено расти. И надо сказать прямо:
подробности, которые Вы сообщили насчет всяких гонений и т.д., которым
подвергались эсперантисты при Сталине (равно как при Гитлере) - лишний раз
убеждают в жизненности движения.
    Таким образом эта тема - основная тема Вашего письма - прояснилась для
меня в гораздо большей степени, чем до сей поры. И я за это искренно Вам
благодарен.
    Другое дело, совсем другое дело - Ваши соображения об отмирании ряда
национальных языков, в частности и в нашей стране.
    Тут я решительно, бесповоротно не согласен с Вами. Не хочу забираться в
отвлеченно-фаталистически-исторические области и рассуждать о том, что
некоторые языки "вообще" исторически "обречены".
    Наоборот, я убежден в том, что такое рассуждение по самой природе своей
неисторично (внеисторично)... Но - повторяю! - не стоит длить общий спор, он
слишком далеко уведет нас. Вернемся к текущей действительности - к нашей,
советской злобе дня. Если, к примеру сказать, языки Северного Кавказа,
осетинский, лезгинский, кабардино-балкарский, аварский и другие - так или
иначе находятся под той или иной угрозой исчезновения - то здесь надо бить
тревогу, бить в набат!!! Это катастрофа, и она свидетельствует о
неблагополучии в недрах самой нашей культуры, на знамени которой недаром
красуется слово интернационализм. А ведь это к чему-то обязывает, не правда
ли? То же самое (тем более) относится и к такому мощному языку, как
украинский. Помилуйте! Еще далеко не известно, украинский или великорусский
язык могут или должны взять верх! Тут бабушка-история надвое сказала!
    Заметьте, что в любой проповеди отмирания национальных языков всегда
различима изрядная доля великодержавного шовинизма! Да, да, смею Вас
уверить, дело обстоит именно так.
    Так что я Вам искренно советую: защищать эсперанто другим манером, не
касаясь этой скользкой темы. Тем более что это практически и не нужно.
Эсперанто не тем хорош, что на этом языке говорит больше людей, чем на
аварском, а исключительно потому, что на нем говорят так же точно, как на
аварском, на баскском, на языке банту. Это достаточное основание.
    Вот о чем мы с Вами договорились, дорогой Александр Самуилович, и на чем
пока остановились! Желаю Вам всякого добра. Спасибо Вам за книжки, посылаю в
ответ свою.

Ваш П.Антокольский