Тиха украинская ночь.
Прозрачно небо. Звезды блещут.
Своей дремоты превозмочь
Не хочет воздух. Чуть трепещут
Сребристых тополей листы.
Но мрачны странные мечты
В душе Мазепы: звезды ночи,
Как обвинительные очи,
За ним насмешливо глядят.
И тополи, стеснившись в ряд,
Качая тихо головою,
Как судьи, шепчут меж собою.
И летней, теплой ночи тьма
Душна как черная тюрьма.
Kvietas la ukrajna nokt'.
Stelara glim'. Chielo puras.
Aer' dormemas - spitas vok'
De la vekigho. Nur susuras
Arghenta popla foliar'.
Sed mornas pensoj en malklar'
De la animo: steloj noktaj
Mazepan sekvas, ride mokaj -
La akuzanta pupilar',
Kaj densa vico de l' poplar'
Kapsvingas moke kaj kulpige,
Kvazau jughistoj flustras lige;
Kaj morn' de l' varma nokt' en ver'
Sufokas kvazau la karcer'.
 
Вдруг... слабый крик... невнятный стон
Как бы из замка слышит он.
То был ли сон воображенья,
Иль плач совы, иль зверя вой,
Иль пытки стон, иль звук иной -
Но только своего волненья
Преодолеть не мог старик
И на протяжный слабый крик
Другим ответствовал - тем криком,
Которым он в весельи диком
Поля сраженья оглашал,
Когда с Забелой, с Гамалеем,
И - с ним... и с этим Кочубеем
Он в бранном пламени скакал.
Jen... febla kri'... neklara ghem'...
El la kastel' - li audas mem.
Ghi estis songho fantazia,
Au striga plor', au bleko nur
De best', au ghemo de tortur' -
Kaj tamen ekscitighon sian
Ne venkis la oldul' en si -
Al longa-longa febla kri'
Respondis li per kri' alia,
Per kiu li en gaj' ebria
Aklamis kampojn en iam',
Kun Gamalij kaj kun Zabela (t13)
Kaj kun... kun Kochubej' ribela
Rajdante en batala flam'.
Зари багряной полоса
Объемлет ярко небеса.
Блеснули долы, холмы, нивы,
Вершины рощ и волны рек.
Раздался утра шум игривый,
И пробудился человек.
Skarlata strio de l' auror'
Chielojn hele levas sor.
Ekbrilis valoj, onda fluo,
Montetoj, kampoj, boska kron',
Kaj venis jam ludema bruo
De la maten' - vekighis hom'.
Еще Мария сладко дышит,
Дремой объятая, и слышит
Сквозь легкой сон, что кто-то к ней
Вошел и ног ее коснулся.
Она проснулась - но скорей
С улыбкой взор ее сомкнулся
От блеска утренних лучей.
Мария руки протянула
И с негой томною шепнула:
"Мазепа, ты?..." Но голос ей
Иной ответствует... о боже!
Вздрогнув, она глядит... и что же?
Пред нею мать...
Maria dume dolche spiras,
En songhsiegho plu deliras,
Sed audas shi en dorma sven':
Eniris iu en kvieto.
Vekighis shi, kaj tamen - jen
L' okulojn fermis kun rideto
Pro sunradioj de maten'.
La brakojn donas tuj Maria,
Flustrante kun tener' pasia:
"Chu vi, Mazepa?.." Tamen voch'
Alia sonas... Sankta Dio!
Kun tim' rigardas shi...
Kaj kio? Ho, la patrin'...
Мать.

Молчи, молчи;
Не погуби нас: я в ночи
Сюда прокралась осторожно
С единой, слезною мольбой.
Сегодня казнь. Тебе одной
Свирепство их смягчить возможно.
Спаси отца.

Дочь.  в ужасе

Какой отец?
Какая казнь?

Мать.

Иль ты доныне
Не знаешь?... нет! ты не в пустыне,
Ты во дворце; ты знать должна,
Как сила гетмана грозна,
Как он врагов своих карает.
Как государь ему внимает...
Но вижу: скорбную семью
Ты отвергаешь для Мазепы;
Тебя я сонну застаю,
Когда свершают суд свирепый,
Когда читают приговор,
Когда готов отцу топор...
Друг другу, вижу, мы чужие...
Опомнись, дочь моя! Мария,
Беги, пади к его ногам,
Спаси отца, будь ангел нам:
Твой взгляд злодеям руки свяжет,
Ты можешь их топор отвесть.
Рвись, требуй - гетман не откажет:
Ты для него забыла честь,
Родных и бога.

Дочь.

Что со мною?
Отец... Мазепа... казнь - с мольбою
Здесь, в этом замке мать моя -
Нет, иль ума лишилась я,
Иль это грезы.

Мать.

Бог с тобою,
Нет, нет - не грезы, не мечты.
Ужель еще не знаешь ты,
Что твой отец ожесточенный
Бесчестья дочери не снес
И, жаждой мести увлеченный,
Царю на гетмана донес...
Что в истязаниях кровавых
Сознался в умыслах лукавых,
В стыде безумной клеветы,
Что, жертва смелой правоты,
Врагу он выдан головою,
Что пред громадой войсковою,
Когда его не осенит
Десница вышняя господня,
Он должен быть казнен сегодня,
Что здесь покаместь он сидит
В тюремной башне.

Дочь.

Боже, боже!...
Сегодня! - бедный мой отец!

И дева падает на ложе,
Как хладный падает мертвец.

Patrino

Silentu, chit!
Nin savu. Mi al via lit'
Penetris kashe la kastelon
Kun sola larma pregh' en tut'.
Nur via ven' al ekzekut'
Mildigi povas la kruelon.
Do, savu l' patron.

Filino (horore)

Kia patr'?
Kaj ekzekuto?

Patrino

Ho, chu certe
Ne scias vi? Ne endezerte -
En la palac' - vi scias do,
Ke la hetman' kruelas tro,
Ke malamikojn li turmentas,
Ke mem la caro lin atentas...
Sed la parencojn dum horor'
Nun por Mazepa vi refutas;
Mi trovas tiam vin en dorm',
Kiam jughistoj ekzekutas,
Kiam verdiktas kun facil',
Por patro pretas jam hakil'...
Ni fremdas unu al alia...
Rekonsciighu, ho Maria!
Tuj antau ili jhetu vin,
La patron savu, ho filin'!
Per la rigardo manojn ligu -
Toporon povas halti vi.
L' hetmanon petu, humiligu -
Forgesis honton vi por li,
Parencojn, Dion.

Filino

Ho - en tuto! -
Mazepa... patro... ekzekuto...
Kaj panjo kun petega plor' -
Ne, au min menso lasis for,
Au mi plu songhas.

Patrino

Savu Dio!
Ne estas songho, nek vizi'.
Chu ne ankorau scias vi,
Ke via patr' kruelighinta
Pro malhonoro de l' filin',
Kontrau hetmano ekvenghinta,
Al moskva car' denuncis lin...
Dnm sanga torturado vica
Konfesis pri la plan' malica,
Pri l' hont' de kalumnia grav',
Viktimo de kuragha prav'
Al malamiko oferita,
Kaj antau la hromad' milita (t14),
Se ne subtenos save lin
La dekstra man' de sankta Dio,
Perei devas li hodiau,
Ke dume restas en proksim',
En tur' prizona.

Filino

Patro! Ne, ne!
Hodiau! Ho chiela Di'!

Kaj sur la liton frida svene,
Kvazau mortinto falas shi.

Пестреют шапки. Копья блещут.
Бьют в бубны. Скачут сердюки. (25)
В строях ровняются полки.
Толпы кипят. Сердца трепещут.
Дорога, как змеиный хвост,
Полна народу, шевелится.
Средь поля роковой намост.
На нем гуляет, веселится
Палач и алчно жертвы ждет:
То в руки белые берет,
Играючи, топор тяжелый,
То шутит с чернию веселой.
В гремучий говор всё слилось:
Крик женской, брань, и смех, и ропот.
Вдруг восклицанье раздалось,
И смолкло всё. Лишь конской топот
Был слышен в грозной тишине.
Там, окруженный сердюками,
Вельможный гетман с старшинами
Скакал на вороном коне.
А там по киевской дороге
Телега ехала. В тревоге
Все взоры обратили к ней.
В ней, с миром, с небом примиренный,
Могущей верой укрепленный
Сидел безвинный Кочубей,
С ним Искра тихой, равнодушный,
Как агнец, жребию послушный.
Телега стала. Раздалось
Моленье ликов громогласных.
С кадил куренье поднялось.
За упокой души несчастных
Безмолвно молится народ,
Страдальцы за врагов. И вот
Идут они, взошли. На плаху,
Крестясь, ложится Кочубей.
Как будто в гробе, тьмы людей
Молчат. Топор блеснул с размаху,
И отскочила голова.
Всё поле охнуло. Другая
Катится вслед за ней, мигая.
Зарделась кровию трава -
И сердцем радуясь во злобе
Палач за чуб поймал их обе
И напряженною рукой
Потряс их обе над толпой.
Glim' lanca. Chapoj bunte tolas.
Serdjukoj' (p25). Tamburina knar'.
Vicighas regimenta ar'.
Kortremo. La amasoj bolas.
La voj', kvazau serpenta vost',
Sin movas brue, homoplena.
Mezkampe pretas jam namost' (t15).
Ekzekutist' en gaj' promena
Soifas tie pri l' viktim':
Ludante prenas lau kutim'
Per forta man' toporon pezan,
Incitas plebon ghojfrenezan.
Tordighis tondre tie chi
Ridego, plend', sakrad', jelpado.
Sed jen audighis ies kri' -
Kaj mutas chio. Nur frapado
De hufoj en minaca mut'.
L' hetman' kun gvidantaro glora
Sur la stalon' korvokolora
Direktis sin al ekzekut'.
Sed jen, lau la kvieta vojo
Veturis charo. En malghojo
Amasoj ekrigardis - hej -
Kun mond' kaj alto pacigita,
Per sankta kredo fortigita,
Senkulpa sidis Kochubej',
Kaj Iskra, paca kaj kvieta,
Shafide preni l' sorton preta.
La charo haltis. En la strech'
Levighis fumoj incensilaj.
Eksonis tondre lauta pregh'.
Por la pacigo de l' humilaj
Animoj preghas la popol'.
Jen ili al la lasta sojl'
Alvenis. Kun krucsign' instalis
Sin sub toporon Kochubej'.
Amasoj kvazau en tombej'
Silentas. Jen brilante falis
Topor'. La kapo saltis for.
La kampo ohhis. Jen la dua
Ghin sekvas en rulado skua.
Skarlatas herbo en stupor' -
Kaj malickore sen prokrastoj
L' ekzekutisto je la kvastoj
La kapojn post kruela far'
Ekskuis super la homar'.
Свершилась казнь. Народ беспечный
Идет, рассыпавшись, домой
И про свои заботы вечны
Уже толкует меж собой.
Пустеет поле понемногу.
Тогда чрез пеструю дорогу
Перебежали две жены.
Утомлены, запылены,
Они, казалось, к месту казни
Спешили полные боязни.
"Уж поздно", - кто-то им сказал
И в поле перстом указал.
Там роковой намост ломали,
Молился в черных ризах поп,
И на телегу подымали
Два казака дубовый гроб.
Okazis chio. Pleb' senzorga
Disiras hejmen en trankvil',
Kaj al eterna viv' de morgau
Jam flue venas la babil'.
La kampo preskau jam malplenis,
Kiam du inoj kure venis
Trans buntan vojon de popol'.
En troa lac', en troa polv'
Ili al loko ekzekuta
Direktis sin en timo muta.
Sed iu diris:
"Tardas jam".
Kaj montris kampen per la man'.
Tie l' namost' rompata krevis,
Preghadis popo en sutan',
Sur charon du kozakoj levis
Du lignajn cherkojn kun rikan'.
Один пред конною толпой
Мазепа, грозен, удалялся
От места казни. Он терзался
Какой-то страшной пустотой.
Никто к нему не приближался,
Не говорил он ничего;
Весь в пене мчался конь его.
Домой приехав, "что Мария?"
Спросил Мазепа. Слышит он
Ответы робкие, глухие...
Невольным страхом поражен,
Идет он к ней; в светлицу входит:
Светлица тихая пуста -
Он в сад, и там смятенный бродит;
Но вкруг широкого пруда,
В кустах, вдоль сеней безмятежных
Все пусто, нет нигде следов -
Ушла! - Зовет он слуг надежных,
Своих проворных сердюков.
Они бегут. Храпят их кони -
Раздался дикой клик погони,
Верхом - и скачут молодцы
Во весь опор во все концы.
De l' ekzekuta loko for
Antau amas' en rajdo kura
Mazepa saltis en terura
Vakuo stranga kaj angor'.
Neniu lin proksimis, nura
Silento kaj ventega son'.
En shaumo trotis la stalon'.
Veninte hejmen, "... kaj Maria?"
Mazepa diris. Sed respond'
Timema sonas, au nenia...
Kaptita de la tima ond'
Li iras al helejo shia,
Tumulte vagas tra gharden',
En arbustar' senemocia,
Chirkau lageta akvseren';
Sed spurojn trovas li neniajn -
Shi iris for! Li vokas nur
Servantojn plej fidindajn siajn.
Serdjukoj lertaj al postkur'
Jam pretas. La chevalojn spronas -
Postkura vok' sovaghe sonas.
- Al sel'! - Kaj en vespera klar'
Ekrajdis chien bravular'.
Бегут мгновенья дорогие.
Не возвращается Мария.
Никто не ведал, не слыхал,
Зачем и как она бежала...
Мазепа молча скрежетал.
Затихнув, челядь трепетала.
В груди кипучий яд нося,
В светлице гетман заперся.
Близь ложа там во мраке ночи
Сидел он, не смыкая очи,
Нездешней мукою томим.
Поутру, посланные слуги
Один явились за другим.
Чуть кони двигались. Подпруги,
Подковы, узды, чепраки,
Всё было пеною покрыто,
В крови, растеряно, избито -
Но ни один ему принесть
Не мог о бедной деве весть.
И след ее существованья
Пропал как будто звук пустой,
И мать одна во мрак изгнанья
Умчала горе с нищетой.
Momentojn karajn nokto prenas.
Maria tamen ne revenas.
Kiel kaj kial fughis shi -
Neniu audis, nek konjektis.
Mazepa grincis pro l' nesci'.
La servistaro treme spektis.
Kun bolveneno en la sin'
Li en helejo shlosis sin.
Che la kushej' dum nokta morno
Li sidis sen parol', sen dormo,
Tordata de la fremda trist'.
Kaj en mateno la senditoj
Servist' revenis post servist'.
Chevaloj pene pashis. Bridoj,
Mordajhoj, seloj, hufumar' -
Chio chi estis shaumkovrita,
Sanganta, chifa, disrompita.
Pri sort' de l' povra junulin'
Neniu ja sciigis lin.
Ech spuro de l' ekzist' perdighis,
Degelis, kvazau muta son'.
Kaj sole la patrin' oldighis
En la ekzila region'.

<< >>


Reen al "Pushkin"