Была та смутная пора,
Когда Россия молодая,
В бореньях силы напрягая,
Мужала с гением Петра.
Суровый был в науке славы
Ей дан учитель; не один
Урок нежданый и кровавый
Задал ей шведской паладин.
Но в искушеньях долгой кары
Перетерпев судеб удары,
Окрепла Русь. Так тяжкой млат,
Дробя стекло, кует булат.
En tiu morna tempoir'
Rusio, juna kaj nesperta,
Fortighis kun genio Petra,
Strechante l' fortojn en sopir'.
Pri la scienc' de glor' sindona
Severa ul' instruis ghin.
Ne unu sangan lecionon
Prezentis sveda paladin'.
Sed post longtempa sorta puno
Levighis rus' al firma nuno.
Ja same post martela fal'
Rompighas vitr', hardighas shtal'.
Венчанный славой бесполезной,
Отважный Карл скользил над бездной.
Он шел на древнюю Москву,
Взметая русские дружины,
Как вихорь гонит прах долины
И клонит пыльную траву.
Он шел путем, где след оставил
В дни наши новый, сильный враг,
Когда падением ославил
Муж рока свой попятный шаг. (7)
Kuragha Karl' en glora prismo
Senzorge glitis al abismo.
Nur Moskvo estis lia streb',
Kaj cedis rusaj regimentoj.
Samtiel pelas kirlaj ventoj
Polvaron en senfina step'.
Nuntempe jam lau lia spuro
Resonis malamika ir',
Kiam famigis fal' terura
La fughon de l' fatala vir' (p7).
Украйна глухо волновалась,
Давно в ней искра разгоралась.
Друзья кровавой старины
Народной чаяли войны,
Роптали, требуя кичливо,
Чтоб гетман узы их расторг,
И Карла ждал нетерпеливо
Их легкомысленный восторг.
Вокруг Мазепы раздавался
Мятежный крик: пора, пора!
Но старый гетман оставался
Послушным подданным Петра.
Храня суровость обычайну,
Спокойно ведал он Украйну,
Молве, казалось, не внимал
И равнодушно пировал.
Ukrajno tiam kashe bolis (t3).
Delonge l' fajro flugi volis.
Olduloj revis en delir'
Pri la popola militir',
Postulis en fiero plende,
Ke ligojn rompu la hetman'.
Salutis Karlon jam atende
Apenau pripensita plan'.
Chirkau Mazepa jam protestis
Ribele preta junular'...
L' hetmano olda tamen restis
Vasal' obea de la car'.
Kutime, kun severo shajna
Trankvile regis en Ukrajno,
Kaj sen atent' al onidir'
Festenis por chiesa mir'.
"Что ж гетман? - юноши твердили,
Он изнемог; он слишком стар;
Труды и годы угасили
В нем прежний, деятельный жар.
Зачем дрожащею рукою
Еще он носит булаву?
Теперь бы грянуть нам войною
На ненавистную Москву!
Когда бы старый Дорошенко, (8)
Иль Самойлович молодой, (9)
Иль наш Палей, (10) иль Гордеенко (11)
Владели силой войсковой;
Тогда б в снегах чужбины дальной
Не погибали казаки,
И Малороссии печальной
Освобождались уж полки".  (12)
"Jen, hetman'! - diris juna hhoro,
Li tro maljunas - vidu mem.
Estingis jaroj kaj laboro
En li la ardon de agem'.
Por kio li bulavon tenas (t4)
Tremanta mane sen aspir'?
Gvidanto sagha certe benus
Nin por la Moskva militir'.
Se ech oldulo - Doroshenko (p8),
Au Samojlovich - la junul' (p9),
Au mem Palij' (p10), au Hordijenko (p11)
Milita estu potencul', -
Ne mortus kozakaro nia
En fremda negh', en frosta vent',
Al hejma land' Malorossia
Revenus chiu regiment' (p12).
Так, своеволием пылая,
Роптала юность удалая,
Опасных алча перемен,
Забыв отчизны давний плен,
Богдана счастливые споры,
Святые брани, договоры
И славу дедовских времен.
Но старость ходит осторожно
И подозрительно глядит.
Чего нельзя и что возможно,
Еще не вдруг она решит.
Кто снидет в глубину морскую,
Покрытую недвижно льдом?
Кто испытующим умом
Проникнет бездну роковую
Души коварной? Думы в ней,
Плоды подавленных страстей,
Лежат погружены глубоко,
И замысел давнишних дней,
Быть может, зреет одиноко.
Как знать? Но чем Мазепа злей,
Чем сердце в нем хитрей и ложней,
Тем с виду он неосторожней
И в обхождении простей.
Как он умеет самовластно
Сердца привлечь и разгадать,
Умами править безопасно,
Чужие тайны разрешать!
С какой доверчивостью лживой,
Как добродушно на пирах
Со старцами старик болтливый
Жалеет он о прошлых днях,
Свободу славит с своевольным,
Поносит власти с недовольным,
С ожесточенным слезы льет,
С глупцом разумну речь ведет!
Не многим, может быть, известно,
Что дух его неукротим,
Что рад и честно и бесчестно
Вредить он недругам своим;
Что ни единой он обиды
С тех пор как жив не забывал,
Что далеко преступны виды
Старик надменный простирал;
Что он не ведает святыни,
Что он не помнит благостыни,
Что он не любит ничего,
Что кровь готов он лить как воду,
Что презирает он свободу,
Что нет отчизны для него.
Jen tiel junular' aroga
Sin celis al memstaro loga,
Pri l' shanghoj revis kun dangher'.
Kaj pri l' iama malliber'
Forgesis tute, pri l' Bogdana (t5)
Batalo sankta man'-che-mana,
Pri l' gloro de la ava ter'.
Maljuno, tamen, chiun pashon
Observas, pesas kun suspekt',
Pri ebla ag' decidon kashan
Ne tuj malkovros la elekt'.
Kiu en maran fundon iros,
Senmovan sub glacitavol'?
Kiu per sagh', penetra vol'
De la anim' kruela shiros
Abismon? Pensoj en mallum',
Pasioj, subpremitaj dum,
Silentas en profund' izola,
Kaj plano en memora turn'
Jam eble maturighas sola.
Chu jes? Sed ju pli ruzas kor',
Ju fortas pli l' malico arda, -
Des pli shajnighas nesingarda
Mazepa dum festena hor'.
Ho, kiel li potence regas
La korojn dum parola log',
Libere l' pensojn fremdajn flegas,
Penetras ilin kun arog'.
Kun kia trompa sinkonfido
Kaj bonanimo dum festen'
En la oldula ronda sido
Li ploras pri l' pasinta temp',
Regantojn mokas mem kuraghe,
Kun stulta vir' parolas sage,
Liberon gloras kun junul'
Kaj larmojn vershas al kunul'.
Ne multaj, eble, scias nune,
Kiel li ardas en senbrid',
Ke malamikon trovos pune
Li per honesto au perfid',
Ke li ofendon chiun lernis
Kaj akumulis en anim',
Ke la aspirojn krimajn sternis
Fiere al la fora lim',
Ke li neglektas Dian donon,
Ke ne memoras ajnan bonon,
Ke l' vort' "liber"' por li - naiv',
Ke pretas akve vershi sangon,
Ke al Patrujo amon sanktan
Li ech ne sentis en la viv'.
Издавна умысел ужасный
Взлелеял тайно злой старик
В душе своей. Но взор опасный,
Враждебный взор его проник.
Delonge pri l' terura ago
Karese revis morna mens'
De la oldul', sed, kiel sago,
Penetris ghin la fremda pens'.
"Нет, дерзкий хищник, нет, губитель! -
Скрежеща мыслит Кочубей, -
Я пощажу твою обитель,
Темницу дочери моей;
Ты не истлеешь средь пожара,
Ты не издохнешь от удара
Казачей сабли. Нет, злодей,
В руках московских палачей,
В крови, при тщетных отрицаньях,
На дыбе, корчась в истязаньях,
Ты проклянешь и день и час,
Когда ты дочь крестил у нас,
И пир, на коем чести чашу
Тебе я полну наливал,
И ночь, когда голубку нашу
Ты, старый коршун, заклевал!..."
"Ho, ne, rabulo, besto fia! -
Meditas Kochubej' en plor', -
Prizonon de l' filino mia
Mi ne detruos kun rankor'.
Vin ne cindrigos incendio,
Ne buchos vin la shtala pio
De sabr' kozaka. Ne, vipur', -
Sur Moskva "diba" en tortur' (t6),
En sango, dum rifuzoj vanaj,
En ekzekute spertaj manoj
Malbenos mem la horon - chi,
Kiam Marian baptis vi,
Kaj feston, kiam pretis vino
Por vi en vazo de l' honor',
Kaj nokton, kiam kolombinon
Vulturo olda logis for!.."
Так! было время: с Кочубеем
Был друг Мазепа; в оны дни
Как солью, хлебом и елеем,
Делились чувствами они.
Их кони по полям победы
Скакали рядом сквозь огни;
Нередко долгие беседы
Наедине вели они -
Пред Кочубеем гетман скрытный
Души мятежной ненасытной
Отчасти бездну открывал
И о грядущих измененьях,
Переговорах, возмущеньях
В речах неясных намекал.
Так, было сердце Кочубея
В то время предано ему.
Но в горькой злобе свирепея,
Теперь позыву одному
Оно послушно; он голубит
Едину мысль и день и ночь:
Иль сам погибнет, иль погубит -
Отмстит поруганную дочь.
Tak!' (t7) Frate amis la hetmanon
Mem Kochubej' en tempa for';
Kiel dipreghon, salon, panon
Konfidis sentojn kor' al kor'.
Duope ili chevalrajdis
Kun venkoj en la fajra hel',
Duope la estonton traktis
En kuna sido che kandel'.
Tiam Mazepa malsincera
De l' kor' aroga kaj fiera
Montretis fundon en aspir',
Kaj pri la aspirataj shanghoj,
Ribeloj, traktoj, pacaranghoj
Aludis per neklara dir'.
Tak, estis koro Kochubeja
Fidela en la serva pret',
Sed en kolero arda vea
Nun sola regas lin impet',
Kaj solan penson li obeas
De frumaten' ghis nokta fin':
Chu pereigos au pereos
En sanga vengho pro l' filin'.
Но предприимчивую злобу
Он крепко в сердце затаил.
"В бессильной горести, ко гробу
Теперь он мысли устремил.
Он зла Мазепе не желает;
Всему виновна дочь одна.
Но он и дочери прощает:
Пусть богу даст ответ она,
Покрыв семью свою позором,
Забыв и небо и закон...."
Sed la koler' antauengvida
Sin kashis firme en la kor'.
"Pensigas lin pri 1' mort' rapida
Senforto lia kaj dolor'.
Mazepan li jam ne malamas,
Char chion kulpas la filin';
Sed ech al shi l' rilato samas:
Nur sankta Dio jughu shin,
Se shi hontigis l' familion
Sen legho, sen chiela vol'..."
А между тем орлиным взором
В кругу домашнем ищет он
Себе товарищей отважных,
Неколебимых, непродажных.
Во всем открылся он жене: (13)
Давно в глубокой тишине
Уже донос он грозный копит,
И гнева женского полна
Нетерпеливая жена
Супруга злобного торопит.
В тиши ночей, на ложе сна,
Как некой дух, ему она
О мщеньи шепчет, укоряет,
И слезы льет, и ободряет,
И клятвы требует - и ей
Клянется мрачный Кочубей.
Spektante agle rondon sian,
Li tamen serchas en popol'
Por sia vengh' amikojn bonajn,
Neacheteblajn kaj sindonajn.
Jam chion scias la edzin' (p13):
Delonge li en nokta sin'
Denuncon ardan skribe ligas.
Kaj l' edzon, plenan de koler',
Senpacienca en surer',
Venghem' virina rapidigas.
En paca nokt', en dorma lit'
Shi mokas lin, kvazau spirit',
Pri l' vengho sankta flustre sonas,
Kaj ploras, kaj kuraghon donas,
Postulas jhuron, kaj al shi
La jhuron morne donas li.
Удар обдуман. С Кочубеем
Бесстрашный Искра (14) заодно.
И оба мыслят: "Одолеем;
Врага паденье решено.
Но кто ж, усердьем пламенея,
Ревнуя к общему добру,
Донос на мощного злодея
Предубежденному Петру
К ногам положит не робея?"
Kaj pretas bato - li esperas.
Kuragha Iskra (p14) fidas al
Komuna penso: "Ni superos;
De l' malamiko certas fal'.
Ja kiu, tamen, en fervoro,
Celante al komuna bon',
Denuncon pri l' potenca korvo
Por antaujugha Petra tron'
Sen timo portos al la foro?"
Между полтавских казаков,
Презренных девою несчастной,
Один с младенческих годов
Ее любил любовью страстной.
Вечерней, утренней порой,
На берегу реки родной,
В тени украинских черешен,
Бывало, он Марию ждал,
И ожиданием страдал,
И краткой встречей был утешен.
Он без надежд ее любил,
Не докучал он ей мольбою:
Отказа б он не пережил.
Когда наехали толпою
К ней женихи, из их рядов
Уныл и сир он удалился.
Когда же вдруг меж казаков
Позор Мариин огласился,
И беспощадная молва
Ее со смехом поразила,
И тут Мария сохранила
Над ним привычные права.
Но если кто хотя случайно
Пред ним Мазепу называл,
То он бледнел, терзаясь тайно,
И взоры в землю опускал.
.........................................
Inter poltava juna gent',
Neita de l' virgino povra,
Shin unu amis en silent'
Per amo arda kaj senpova.
En temp' matena, en vesper',
Sur hejma bordo de l' river'
En la ukrajna ombra bluo
Marian chasis li en sol',
Felichis ech pro alparol'
Kaj sensignifa rendevuo.
Li amis sen esper', sen ruz',
Ne trudis shin per petoj ploraj,
Char pereigus lin rifuz'.
Kaj kiam are venis gloraj
Fianchoj, li en ties ond'
Flankighis mem de l' sojl' Maria,
Sed kiam en kozaka rond'
Subite flugis infamio,
Kaj senindulga onidir'
Pri shi chikanis kaj ridegis -
Ech tiam lin Maria regis
Kaj logis same en sopir'.
Se l' sonojn audis li hazardajn
De l' nom' Mazepa - kun sufer'
Li nur palighis kaj rigardojn
Estingis kashe en la ter'.
...........................

<< >>


Reen al "Pushkin"