"Урус-ата"

    Как уже отмечалось, путешествие Ерошенко на север породило множество легенд, догадок, слухов. Японский биограф Ерошенко Такасуги писал еще в 1956 году, что жизнь Эро-сана "закрыла чукотская вьюга". Последняя глава его книги "Слепой поэт Ерошенко" так и называется "Гибель". Описывает она события начала 30-х годов.
    Ошибался не один Такасуги. Из Японии приходили письма от друзей слепого писателя. "Сообщите нам хотя бы дату его смерти, чтобы мы могли торжественно отмечать этот печальный день", - просили они. А в конвертах были фотографии Ерошенко, под портретами даты его жизни: 1890 - ?
    А ведь на самом деле связи Ерошенко с Японией не оборвались окончательно, и он интересовался жизнью своих японских друзей еще много лет спустя после путешествия на Чукотку...
    После возвращения с Чукотки Ерошенко снова оказался на распутье. "Оседлая" жизнь, работа где-нибудь в городе была ему не по душе, а новых планов путешествий он, видимо, еще не строил. Два года Ерошенко преподавал в Понетаевской школе слепых неподалеку от Нижнего Новгорода. Осенью 1932 года он переехал в Москву и поступил корректором в типографию рельефного шрифта на Арбате.
    В 1932 году Ерошенко отправился в Париж на очередной Всемирный эсперанто-конгресс. Осуществить такую поездку по ряду причин было тогда не просто, и все же Ерошенко попал в Париж. Его привлекала возможность повстречать там японских эсперантистов, об участии которых в конгрессе было заранее известно. И действительно такая встреча состоялась. Делегат Японии Мито вспоминал, что за одиннадцать лет, прошедших после высылки Ерошенко из Японии, Эро-сан почти не изменился: он был все таким же молодым и веселым и, казалось, носил ту же русскую косоворотку, что в Японии, а через плечо его был переброшен плащ, подаренный некогда Сома.
    Эту встречу вспоминает в своей книге и Такасуги, но он ошибочно полагал, что путешествие на Чукотку состоялось уже после поездки Ерошенко в Париж. А между тем Ерошенко многие годы после возвращения с севера давал знать о себе японским друзьям - через эсперантские журналы, которые, как он считал, непременно должны были читать в Японии.
    В 1933 - 1934 годах в издающемся в Швеции журнале для слепых "Эсперанто лигило" одна за другой появились статьи Ерошенко "У слепых Узбекистана", "Советская Армения", цикл рассказов и стихотворении "Из жизни чукчей". В 1934 году его рассказ о слепом Кейгине перепечатал японский журнал, который издавался не только по Брайлю, но и обычным шрифтом, так что его вполне могли прочитать зрячие друзья Ерошенко. и 1947 году Ерошенко напечатал очерк "Шахматная задача", посвятив его своим друзьям на Дальнем Востоке.
    Но интересы Ерошенко, как всегда, не ограничивались этой работой. Из письма от 16 марта 1933 года мы узнаем, что Ерошенко редактировал "Альманах" слепых литераторов, а летом во время отпуска много путешествовал по стране. "Я живу в Москве, - сообщал он в письме, - но всегда готов ускользнуть куда-нибудь в деревню, на простор". Жизнь в городах всегда была для него неприятной необходимостью. Он воспринимал ее лишь как отдых между двумя путешествиями.
    Ерошенко мысленно путешествовал всю жизнь. Даже его комнатушка в Москве напоминала купе вагона - он смастерил в ней подвесные нары, на которых часто отдыхали его гости, знакомые, а иногда и мало знакомые люди. Здесь, в Москве, Ерошенко снова чувствовал себя маленьким кораблем, застоявшимся в гавани: казалось, ветер странствий рвал его паруса, и он ожидал лишь команды.
    И вот однажды... Это было осенью 1934 года, в типографию зашел незнакомый человек. По его гортанному выговору Ерошенко догадался, что гость приехал из Средней Азии.
    - Салям, дорогой, - сказал приезжий. - Дело у меня к вам, от туркменского Наркомпроса, - он тщательно выговорил два последних слова. - Хотим мы в республике создать школу слепых. Но... деньги йок, дети йок, книги йок (19). Гость печально улыбнулся. Ерошенко тоже улыбнулся в ответ, но не столь печально.
    - А желание есть?
    - Бар (20), - ответил гость. - Наркомпрос деньги дает, говорит: весна... школу открывать. Директор - йок. Где взять такого, чтобы по-туркменски говорил?
    - Есть у меня один такой на примете. Пойдем ко мне, я тебя с ним познакомлю, - сказал Ерошенко.
    Эту ночь гость провел на нарах в комнате Ерошенко, а на другой день хозяин вместе с гостем уже ехали в поезде "Москва - Ашхабад". Туркмен пытался объяснить, что средства на школу выделят только весной, что директор должен говорить по-туркменски, но Ерошенко, казалось, не слушал его.
    - Ладно, ладно, по-туркменски мы с тобой весной поговорим. А школа, значит, будет в Кушке. Самый юг страны. Отличное место...
    Еще будучи на севере, Ерошенко решил в следующее свое путешествие отправиться на милый его сердцу юг.
    Как провел Ерошенко в Ашхабаде эту осень и зиму, мы не знаем, не удалось пока установить, где он жил эти месяцы, чем занимался (21).
    С апреля 1935 года Ерошенко заведует детдомом и даже берется преподавать там туркменский язык и литературу. Очевидно, все это время он посвятил изучению туркменского языка. Летом Ерошенко (вместе со зрячим помощником Татищевым) поехал по аулам. Заходили в юрты, здоровались и начинался неторопливый разговор за пиалой чая.
    Детей в школу отдавали неохотно. Нередко родители ворчали: "Беда наша - сами и присмотрим за ребенком. А грамота слепому ни к чему". Одним из первых учеников Ерошенко стал Дурды Питкулаев, которого Василий Яковлевич нашел в инвалидном доме. Приодетый и приободренный, Дурды стал помощником Ерошенко и вместе с ним уговаривал родителей отпустить детей на учебу. Как бы то ни было, но 1 сентября 1935 года первая в Туркмении школа слепых детей начала учебный год.
    Как следует из заметки Ерошенко "Счастливое детство", школа эта была небольшой - вначале в ней насчитывалось 10 - 12 учащихся. Ерошенко преподавал там литературу, историю и языки: русский, туркменский, английский. Здесь все приходилось начинать сначала. Так, в ту пору не был разработан даже брайлевский алфавит для слепых туркмен. Ерошенко его создал, и Наркомпрос республики утвердил. Вскоре выпуклым шрифтом были напечатаны первые учебники на туркменском языке.
    Свою небольшую школу Ерошенко строил с размахом. Дети здесь не только учились, но и получали специальность, причем помимо традиционных занятий слепых (изготовление щеток, гамаков, мешков) они пасли скот, работали в огороде, ухаживали за пчелами.
    Научить всему этому слепых детей было нелегко; ведь многие из них, встречаясь с невниманием окружающих, давно уже потеряли интерес к жизни. Так, например, Дурды Питкулаев целыми днями сидел в комнате, не желая из нее выходить. Однажды Ерошенко разбудил его рано утром.
    - Вставай, дружок, солнце уже встало.
    - Мне не нужно солнце, мне и у печки хорошо.
    - Пойдем, пойдем. Человек создан для того, чтобы шагать. Идем к солнцу.
    Когда они пришли в горы, Ерошенко сказал Дурды:
    - А ну крикни во весь голос, по-орлиному.
    - Дурды!!! - закричал мальчик.
    - "Рды-рды!" - ответили ему горы. И маленькому слепому показалось, что горы приветствуют его.
    С тех пор и Дурды и его товарищи не раз вместе с учителем совершали прогулки в горы, и постепенно они поверили в доброту огромного мира, в то, что в нем есть место и для них, незрячих.
    И снова, как когда-то в Бирме, Ерошенко повел маленьких слушателей в сказку. Далеко-далеко, рассказывал он им, среди пустынь и недоступных гор, жило племя, все люди которого были от рождения слепые. Они не знали о том, что на земле есть другие, зрячие люди; им вообще ничего не было известно об остальном мире. И вот однажды к ним случайно забрел зрячий человек. Он стал рассказывать им о большом мире, о горах и реках, о далеких селах и городах. Но слепые его не понимали. Более того, пришелец казался им ненормальным. В конце концов ему пришлось бежать.
    История понравилась детям - они весело смеялись (Ерошенко не сказал, что сочинил эту историю известный английский писатель-фантаст Герберт Уэллс).
    - Теперь вообразим, что мы с вами живем в долине слепых, - продолжал учитель. - Давайте возделаем эту долину, а потом уже будем знакомиться со зрячими.
    В пустыне они нашли воду, вырыли колодец. Потом разбили вокруг детдома сад, огород, завели коров, овец, кур, пчел. Директор научил детей "зрячей" походке - без палки, помогал им ориентироваться в пустыне и в горах - по солнцу и по движению воды в ручьях. А весной 1936 года Ерошенко вывел питомцев из "долины слепых" - из детдома. Они отправились на производственный комбинат слепых в Байрам-али.
    - Да ты, Василий, просто чудотворец какой-то, - сказал, встречая их в Байрам-али, слепой товарищ Ерошенко Д. Алов. - Этой дорогой ведь и зрячие не ходят - опасаются заблудиться.
    Ученики, совершившие долгий переход, чувствовали себя героями.
    Ерошенко учил детей самостоятельности. Он говорил: "Слепому поводырь не нужен. Его поводырь - солнце". Хорошо развитый физически (Ерошенко отлично плавал, бесстрашно нырял в ледяной горный поток), он стремился увлечь детей спортом, хотя большинство из них сначала считали, что слепым это ни к чему.
    - Ерунда, - сердился учитель. - Не плавают только куры. А вы люди, человеки! Завтра же начну учить всех желающих.
    Дурды выучился плавать одним из первых, и это вскоре спасло ему жизнь.
    Как-то, запасая дрова, он упал в горный поток вместе со срубленным тамариском. Мальчик очень испугался и закричал. Ерошенко бросился в воду.
    - Ты вопи, вопи, - успокаивал он Дурды, - я  плыву на твой голос. Только не бойся. Вытащил его на берег и сказал:
    - А теперь кончай вопить, а то реку испугаешь. Мальчик дрожал от холода и страха, зубы его выбивали дробь, словно азбуку Морзе. Тогда Ерошенко спросил Дурды:
    - Ты что, - телеграфист?
    "Утопленник" засмеялся. Захохотали и ребята, наблюдавшие эту сцену. Теперь плавать учились все.
    Ерошенко хотел, чтобы его воспитанники были сильными, умелыми, не пасовали перед трудностями. Однажды весной горный ручей, протекавший вблизи школы, превратился в бурный, все сметающий на пути поток. Он уже подобрался к скотному двору и огороду, и преподаватели стали поговаривать, что детей неплохо бы эвакуировать в город. Ерошенко собрал учеников и сказал:
    - Стихия слепа, так же, как и мы. Но в отличие от нас она еще и глупа. Так неужели мы отдадим ей дело наших рук?
    И ребята принялись за работу. Под руководством директора они набили мешки песком и соорудили запруду, направив поток в безопасное для школы место. Дети были счастливы - еще бы, они укротили стихию!
    Ерошенко воспитывал в учениках любовь к свободе - и когда знакомил их с героями туркменского эпоса, и когда играл на своей старенькой, залатанной гитаре, той самой, что пытались сломать и британские полицейские, и японские кейдзи.
    Слушая музыку, ребята и сами захотели учиться играть. Тогда Василий Яковлевич написал в Москву преподавателю музыки 3.И. Шаминой, а в 1937 году, возвращаясь из Обуховки в Кушку, заехал за ней и за ее мужем.
    - Едем, вы только посмотрите, как мы живем! - уговаривал Шаминых Ерошенко. - Не понравится, сразу вернетесь.
    Шамины долго колебались: очень уж далека от Москвы Кушка. Но потом решили съездить - ненадолго. А дети с таким восторгом встретили "тетю Зину и дядю Сашу" и так охотно занялись музыкой, что Шамины остались в Кушке на несколько лет.
    Эти годы были едва ли не лучшими в жизни Шаминой. Ее поразила необыкновенная, дружеская атмосфера детского дома. Ерошенко был для детей не столько начальником, сколько умным, доброжелательным товарищем. Ученики любили его самозабвенно и почитали, словно отца, называя по-туркменски "урус-ата" - "русский отец". И Ерошенко никогда не чувствовал себя здесь ни директором, ни даже просто старшим. Он играл с детьми, как с равными, обедал с ними за одним столом, ночевал в общей спальне. Как-то Шамина спросила, не мешают ли ему дети, на что Ерошенко, пожав плечами, ответил:
    - Как же они могут мне мешать, если ночью спят, а я в это время работаю, пишу. Это я стараюсь вести себя потише, чтобы не потревожить их сон.
    Ерошенко был вместе с детьми и ночью и днем. Часто он вывозил их в ближайший город Мары - там они ходили в кино или совершали прогулки в окрестные деревни, знакомились с природой, с людьми. Однажды ребята загорелись идеей сделать сюрприз своим друзьям, украинским переселенцам из соседнего с детдомом села Моргуновки.
    - Давайте, - предложил Ерошенко, поставим для них детскую оперу "Коза-дереза" украинского композитора Лысенко.
    - Но как - ведь никто же из нас не знает украинского языка? - усомнился Александр Шамин.
    - Так уже прямо никто, - улыбнулся Ерошенко. И закипела работа. Ерошенко, вспоминала Шамина, режиссировал, давал рекомендации по декорации и гриму, а во время спектакля суфлировал, производил все шумы за сценой, руководил освещением.
    Успех оперы был грандиозный, "актеров" и директора вызывали по многу раз. Крестьяне не хотели верить, что все дети, занятые в спектакле, слепые.
    - Вот мы и вышли из своей страны слепых, - пошутил в тот вечер Ерошенко.
    Но если детдомовские ребята в своем директоре не чаяли души, то некоторые сотрудники относились к нему иначе. Он был мягок с людьми и доверчив, как ребенок. Когда нечистый на руку завхоз оставил детдом без хлеба, учителя предложили директору немедленно прогнать вора с работы.
    - Ну, поймите, - ответил Ерошенко, - я не могу его уволить: у завхоза семья.
    - Вы бы еще покрыли недостачу из своего кармана.
    - Спасибо за совет - я уже так и сделал.     Неважно у него складывались отношения и с начальством. Он терпеть не мог, когда в детдом приезжал кто-либо из инспекторов. Не нравился ему их тон, неуместное проявление жалости или же, наоборот, подчеркнутое восхищение достижениями слепых детей. Однажды, вспоминает бывший инспектор Наркомпроса Г. Реджебова, я стала сюсюкать с детьми, восторгаться ими,  но Ерошенко меня остановил: "Ну зачем вы так? Мы, слепые, ничем не хуже зрячих!"
    Как-то в детдом приехала комиссия из центра. И здесь произошел такой случай. Во время обеда в столовую вошел... ишак. Нет, дети нисколько не удивились, это был их любимец, ручной ишачок, которого они всегда подкармливали. Но комиссия пришла в ужас и записала в протокол "факт антисанитарии". Ерошенко объявили выговор. Вообще личное дело директора так и пестрит выговорами - в основном за несвоевременно сданные отчеты, счета. И если бы не приехавшая в Кушку его сестра, Нина, опытный бухгалтер, неизвестно, как бы он вообще справился с накатившей на него бумажной волной.
    Что и говорить, администратор он был неважный. Но ведь он стремился создать не обычный детдом для слепых, а маленькую детскую республику в горах, чтобы воспитать там настоящих людей, у каждого из которых было бы любимое дело на всю жизнь.
    Ерошенко настойчиво выявлял способности каждого ребенка. Чтобы дать слепым разнообразное образование, директор детдома вслед за музыкальной группой создал в школе "литературную мастерскую": здесь Ерошенко учил детей писать, облекать свои мысли в слова. Дети и не подозревали, что их учитель - писатель. И только в 1945 году, провожая в самостоятельную жизнь свой первый выпуск, Ерошенко открылся им как литератор. Он стал читать одну из своих лучших сказок - "Сердце Орла".
    "... На самой высокой вершине горной страны счастливо жили орлы. С древних времен орлы хранили одну заветную мечту. Им хотелось долететь до теплого и вечно светлого солнца. И они верили, что если тысячу лет изо дня в день упражняться в полетах, то потомки их долетят до солнца. Из поколения в поколение мечтали об этом орлы, и поэтому крылья их становились крепче и выносливее, чем у предков.
Мы любим солнце!
Мы мчимся к солнцу!
Не надо спускаться вниз.
И вниз не надо смотреть!
В мечте о солнце мы ищем силы,
Достигнуть солнца - мечта орла!
Не надо спускаться вниз
И вниз не надо смотреть:
Внизу - мир несчастных и слабых.
Внизу - мир жестоких людей.
Не надо спускаться вниз
И вниз не надо смотреть!
    Эту песню издавна пели орлицы своим птенцам. Не знаю, с каким чувством слушали сказку бедняки - жители гор? У людей ведь все иначе, чем у орлов - царем или владыкой считается совсем не тот, кто сильнее и смелее всех. Предавать слабых, угнетать их, грабить - все это знакомо только людям. У птиц же все иначе...
    Итак, орлы учили своих птенцов летать. Но однажды, обессилев, орлята упали в ущелье, и там их изловил охотник. Орлам не удалось отбить своих птенцов, и те стали воспитываться в доме человека. Однако птицы отомстили охотнику: уже через неделю они унесли к себе в гнездо его младшего сына, а еще через три дня - старшего.
    Шли годы. Орлята выросли и окрепли, но продолжали тосковать по родному гнезду. Поэтому, когда однажды охотник снял с них цепи, они полетели домой, в горы. Орлы ответили на это благодарностью и через несколько дней в долину спустились повзрослевшие сыновья охотника. Но до чего же они изменились! Одежды на них не было, волосы отросли, тело стало жилистым, мускулы - стальными, носы вытянулись и напоминали клюв орла. Они легко лазали по скалам и больше всего любили волю. Произнося слово "свобода", юноши сопровождали его орлиным клекотом. Они пели песню о солнце, которой обучили их орлы, и их прозвали "Орлиными сердцами".
    Недолгой была радость в доме охотника, но недолго радовались и орлы. Птицы пытались научить своих орлят летать к солнцу, но хотя те и парили в горах, сердце их оставалось в долине.
    Однажды старший орленок сказал отцу:
    " - Отец, я думаю, что вековая мечта орлов о солнце - глупость. Бессмысленно надеяться, что птица может достичь солнца. Да если бы мы и долетели до него, это не принесло бы нам счастья... Поэтому бесцельно стремиться к солнцу.
    - "Человеческое сердце"! - воскликнул орел-отец и своими железными когтями схватил сына за горло. - Молодой орел издал горький и беспомощный крик, который можно услышать только среди людей, и упал замертво.
    В тот же вечер из полета вернулся младший сын и сказал матери:
    - Я отказываюсь лететь к солнцу. Это бесполезно. Спущусь в долину и совью гнездо на Дереве. Там буду жить в мире с людьми... Услышав это, мать воскликнула:
    - Презренное "Человеческое сердце!" - и вонзила свои железные когти в горло сына".
    А наутро у дома охотника люди нашли трупы орлов и перепугались, считая это плохим предзнаменованием
    Тем временем дети охотника научили людей петь орлиную песню. Призыв к солнцу будоражил народ и беспокоил завоевателей, захвативших горную страну. И те решили убить людей с орлиными сердцами. Они поймали юношей и решили их казнить.
    И вот народ собрался на площади, а "Орлиные сердца" взошли на эшафот. Но в это время послышался шум крыльев и победный клич орлов. Две могучие птицы опустились на место казни, схватили юношей и унесли их в горы. А сверху донеслась лишь гордая песня о солнце.
    И тогда народ поднялся против своих поработителей. Матери вели сыновей в горы, учили их быть смелыми, презирать трудности. Они молились, чтобы их дети тоже стали "Орлиными сердцами", и, собравшись с силами, обрушились на врагов...
    Ерошенко кончил читать. Ребята сосредоточенно молчали. О чем думали они, быть может, о войне, которая продолжалась уже четвертый год, о том, что смелые и сильные советские люди защищают свою страну и они, дети, тоже должны с годами стать "Орлиными сердцами"? Возможно. Но вряд ли кто-либо из них догадывался, что слушают они известного писателя, сказки которого переводил на китайский язык Лу Синь. Да и самому Ерошенко его молодость - Япония и Китай - казались чем-то нереальным, словно и не он, а другой человек путешествовал, любил, писал.
    В 1945 году Ерошенко минуло пятьдесят пять. Приступы малярии вынудили его покинуть юг и вернуться в Москву.

(19) Йок - "нет" (туркм.).
(20) Бар - "да" (туркм.).
(21) 3. И. Шамина вспоминает, что в Ашхабаде Ерошенко жил у брата Александра, который переехал туда с Чукотки.

<< >>