Камитика Итико

    Как-то Ерошенко сообщили, что его разыскивает красивая молодая американка Агнес Александер, дочь президента университета на Оаху (Гавайи). Ерошенко тотчас отправился в особняк госпожи Александер. Из разговора с ней он узнал, что она встречалась в Швейцарии с Анной Шараповой и та рассказала ей о слепом юноше.
    Начиная с весны 1915 года Василий Ерошенко стал постоянно бывать в доме Агнес Александер, где он встречал многих европейцев; нередко приходили сюда и японцы. Однажды Ерошенко познакомился здесь с очаровательной двадцатисемилетней журналисткой Камитика Итико. Уже после первого крепкого, почти мужского рукопожатия новой знакомой Василий понял, что перед ним не совсем обычная японка - смирная, застенчивая, стыдливая, - а женщина совершенно иного типа. Она его заинтересовала.
 - Вам нравится салон госпожи Александер? - спросил Ерошенко.
    - Здесь бывают интересные люди, а для человека моей профессии это важно.
    - Я слышал, что у вас "мужское перо".
    - Что же поделаешь, если сейчас многие мужчины пишут, как слабонервные женщины. Вот нам и приходится вести себя по-мужски.
    - О, у вас не только острое перо, но и язык тоже!
    - А вам это не нравится?
    Прощаясь с новым знакомым, Камитика снова крепко пожала ему руку.
    "Ерошенко, - отмечает японская писательница Хирабаяси Тайко, - полюбил Камитика. Но чувство это не было похоже на обычную страсть, скорее это был тайный жар души. Что же касается Камитика, - продолжает Хирабаяси, - то она, будучи в дружеских отноше-ниях со слепым юношей, испытывала к нему скорее сострадание; но не питала чувства, которое можно было бы назвать любовью. Она смеялась над слухами об их интимных отношениях. Вероятно, даже близкий ей и Ерошенко Акита Удзяку не понимал этого спокойного, слишком спокойного чувства. Он строил догадки об их отношениях и ничего не мог понять".
    Ерошенко и любимая им женщина часто появлялись на людях вместе. И когда Камитика, переводя Ерошенко через улицу, брала его под руку, лицо ее русского друга освещалось улыбкой. Приятели шутили, что их Эро-сан наконец совершенно счастлив, и в самом деле, былой его грусти как не бывало.
    В мае 1915 года Акита записал в своем дневнике:
    "Камитика всем говорит, что Ерошенко ей нравится, а на днях она, поддразнивая госпожу Александер, уехала с ним вдвоем в трамвае". Хирабаяси, комментируя эту запись, замечает, что Акита просто ревновал Камитика к Ерошенко.
    И действительно, ситуация оказалась довольно сложной: Ерошенко нравился госпоже Александер, Акита же любил Камитика. В свою очередь, Камитика тоже была влюблена - в известного японского писателя и революционера Осуги Сакаэ.
    И Акита, и Ерошенко, конечно же, хорошо знали Осуги, который был основателем Японской эсперанто-ассоциации, - они не раз встречались с ним в кафе "Мацуисита". Но, как замечает Хирабаяси, весной 1915 года Акита еще "не знал, что в это время разгоралась любовь Камитика и Осуги Сакаэ".
    Друзья не знали, что Осуги ушел от жены, и Камитика, желая помочь ему материально, заложила все свое имущество, вплоть до личных вещей. Любовь эта  закончилась трагически, но произошло это в то время, когда Ерошенко в Японии уже не было.
    А пока Ерошенко страдал. Если бы на месте Осуги был другой человек, у влюбленного, быть может, появилась бы надежда. Но Осуги, писателя и революционера, Ерошенко глубоко уважал. К тому же Осуги и Камитика связывало общее дело.
    Выходец из богатой семьи, Осуги отверг открывавшуюся перед ним блестящую карьеру и выступил против существующего строя. За свою короткую жизнь он сидел в тюрьме много раз. Там он написал сотни статей, книгу о М. Бакунине, перевел "Записки революционера" П. Кропоткина и "Происхождение видов" Ч. Дарвина.
    Советский литературовед Г. Д. Иванова отмечает, что Осуги мечтал создать общество, свободное от гнета центральной власти, и рассчитывал утвердить на земле государство свободного труда, а после "рисовых бунтов" 1918 года считал, что революция в Японии - дело ближайших двух-трех лет. "Его идеи, - пишет Г. Иванова, - были противоречивы, но недостатки его теорий искупались увлеченностью, страстным отрицанием социального зла, готовностью против него бороться".
    "Терпеливое рабство - это как раз и есть верх аморальности. Для меня привлекательней непокорные герои Горького... Видеть несправедливость и не бороться против нее - значит не быть художником и вообще человеком". Эти высказывания Осуги хорошо отражают его взгляды.
    Таким был Осуги Сакаэ - человек удивительной судьбы. И Ерошенко со всей искренностью преклонялся перед ним. В 1922 году он помог Осуги пробраться через Китай в Европу, на съезд анархистов. А в любви они, увы, оказались соперниками.
    Бессонные ночи поэта, что знаем мы о них? От той поры сохранились лишь русские по духу стихи "Весна идет и возвращается любимая" (написанные на эсперанто) о девушке-березке, что стоит "во чистом поле". Камитика не читала их - она не знала ни русского языка, ни эсперанто.
    Но любовь совершила чудо, и русский человек начал создавать произведения на языке своей любимой. В январе 1916 года журнал "Васэда бунгаку" опубликовал "Рассказ бумажного фонарика" - первую новеллу, написанную Ерошенко по-японски.
    ... Был праздник. Множество людей, взяв в руки разноцветные фонарики, веселились в ночи, танцевали и смеялись, били в барабаны и играли на сямисэнах. И только один человек грустил - высокий юноша, пришедший в ресторан на озере с группой иностранцев. А может, он просто любовался сакурой? "Почему он грустит?" - подумала гейша и, проходя мимо него, сказала:
    "Сегодня в парке, наверное, было более интересное занятие, чем любование цветами". Но юноша не посмотрел на нее.
    Она заиграла на сямисэне, но он продолжал сидеть, наклонив голову. Так он приходил сюда и сидел каждый вечер. Но гейше показалось, что он тайно следит за ней: ведь когда гости приглашали ее, юноша бледнел. И тогда девушка, пройдя мимо него, обронила фиалку, что на языке цветов означает признание в любви. Но странный юноша, видимо, не понял этот красноречивый знак. Почему? Однажды он сказал так, чтобы услышала гейша:
    "Хотя я и возвращаюсь на родину, но счастье мое останется здесь". Девушка ждала, что он хотя бы посмотрит на лее. Однако юноша словно избегал встречаться с ней взглядом.
    Но гейша полюбила его. Она рассказала о своей любви бумажному фонарику и передала его странному юноше. Однако фонарик сказал: "Мой свет был зажжен огнем ее любви. Он для нее важнее, чем даже свет луны. И она просила передать, что любит только меня". "Понимаю, - ответил иностранец. - Она любит лишь свет, лишь то, что его излучает. И свет бумажного фонарика для нее важнее и дороже, чем сияние далекой луны". Он возвратил фонарик гейше и, поблагодарив ее, сказал, что не нуждается ни в каком чувстве. А когда юноша уехал, девушка узнала, что он слепой. "О боги! Значит, он был слепой? Слепой!.." - восклицает она в отчаяньи. Теперь ей стало ясно, почему он не смотрел на нее. Только предательство фонарика осталось для нее тайной.
    После выхода в свет этой новеллы Ерошенко стали называть поэтом. И действительно, она очень поэтична. В ней слышны плеск волн и смех людей, вспоминающих счастье молодости; перестук барабанов и музыка сямисэнов. В самих словах автора словно скрыт второй, не до конца понятный читателю смысл. "Мой свет важнее твоего, луна!" - восклицает фонарик. "Когда темно, важен любой свет", - обижается луна. "Впрочем, разве морская волна с ее непостоянным, изменчивым характе-ром способна понять, что такое свет?" - спрашивает автор. И даже речи людей, замечает он, наполняются здесь особым значением.
    Новелла напоминает своеобразный рисунок тушью. Ерошенко пользуется методом "черно-белого описания", привычным китайской литературе. И это делает рассказ близким сердцу японского и китайского читателя. Автор мастерски положил на бумагу свет и тени. Его картина, проникнутая грустью, не угнетает. Поэт как бы хочет сказать: "Любовь прекрасна и тогда, когда счастье невозможно".
    Надо отметить, что произведения, в которых действуют гейши, традиционны для японской литературы. Но Ерошенко вводит необычного героя - иностранца, за которым угадывается автор. Друзья и знакомые Ерошенко искали прототипы и других персонажей новеллы. За гейшей им виделась Камитика, а за бумажным фонариком - "соперник" Ерошенко Осуги Сакаэ.
    Разумеется, такое толкование новеллы не может быть единственным. Более того, для тысяч читателей не так уж, может быть, важно, какие реальные события скрываются за "Рассказом бумажного фонарика" и как они преобразовались в воображении автора.
    Не физический недуг героя разводит влюбленных, это делает бумажный фонарик, который гейша зажгла огнем своей любви... Не намекает ли автор, что Осуги - светильник, зажженный Камитика, и этот свет так ослепил ее, что она не замечает ничего вокруг?
    Нет ничего лучше света, рожденного любовью, считал Ерошенко. Но бумажные фонарики недолговечны, а луна сопровождает человека всю жизнь. И поэт хотел быть для своей любимой подлинным другом - далекой луной, свет которой не ослепляет, а помогает найти дорогу даже в самой глухой ночи.

<< >>