The Swineherdby Hans Christian Andersen |
Pashtisto de porkojde Hans Christian Andersen |
“That is tiresome,” said
the princess. “But you must stand before me, so that
nobody can see it.” The ladies placed themselves in front of her and spread out their dresses, and she gave the swineherd ten kisses and received the pot. That was a pleasure! Day and night the water in the pot was boiling; there was not a single fire in the whole town of which they did not know what was preparing on it, the chamberlain's as well as the shoemaker's. The ladies danced and clapped their hands for joy. “We know who will eat soup and pancakes; we know who will eat porridge and cutlets; oh, how interesting!” “Very interesting, indeed,” said the mistress of the household. “But you must not betray me, for I am the emperor's daughter.” “Of course not,” they all said. The swineherd– that is to say, the prince– but they did not know otherwise than that he was a real swineherd– did not waste a single day without doing something; he made a rattle, which, when turned quickly round, played all the waltzes, galops, and polkas known since the creation of the world. “But that is superbe,” said the princess passing by. “I have never heard a more beautiful composition. Go down and ask him what the instrument costs; but I shall not kiss him again.” “He will have a hundred kisses from the princess,” said the lady, who had gone down to ask him. “I believe he is mad,” said the princess, and walked off, but soon she stopped. “One must encourage art,” she said. “I am the emperor's daughter! Tell him I will give him ten kisses, as I did the other day; the remainder one of my ladies can give him.” “But we do not like to kiss him” said the ladies. “That is nonsense,” said the princess; “if I can kiss him, you can also do it. Remember that I give you food and employment.” And the lady had to go down once more. “A hundred kisses from the princess,” said the swineherd, “or everybody keeps his own.” “Place yourselves before me,” said the princess then. They did as they were bidden, and the princess kissed him. “I wonder what that crowd near the pigsty means!” said the emperor, who had just come out on his balcony. He rubbed his eyes and put his spectacles on. “The ladies of the court are up to some mischief, I think. I shall have to go down and see.” He pulled up his shoes, for they were down at the heels, and he was very quick about it. When he had come down into the courtyard he walked quite softly, and the ladies were so busily engaged in counting the kisses, that all should be fair, that they did not notice the emperor. He raised himself on tiptoe. “What does this mean?” he said, when he saw that his daughter was kissing the swineherd, and then hit their heads with his shoe just as the swineherd received the sixty-eighth kiss. “Go out of my sight,” said the emperor, for he was very angry; and both the princess and the swineherd were banished from the empire. There she stood and cried, the swineherd scolded her, and the rain came down in torrents. “Alas, unfortunate creature that I am!” said the princess, “I wish I had accepted the prince. Oh, how wretched I am!” The swineherd went behind a tree, wiped his face, threw off his poor attire and stepped forth in his princely garments; he looked so beautiful that the princess could not help bowing to him. “I have now learnt to despise you,” he said. “You refused an honest prince; you did not appreciate the rose and the nightingale; but you did not mind kissing a swineherd for his toys; you have no one but yourself to blame!” And then he returned into his kingdom and left her behind. She could now sing at her leisure: “A jolly old
sow once lived in a sty, |
“Kia chagrena afero!”
diris la reghidino, “sed en tia okazo vi devas
almenau starighi antaue, ke neniu povu tion vidi!” La korteganinoj starighis antau shi, dislarghigis siajn vestojn, kaj tiam la porkopashtisto ricevis la dek kisojn kaj shi la poton. Ha, kia felicho tio estis! Dum la tuta vespero kaj la tuta tago la poto devis boli. En la tuta urbo ekzistis neniu fajrejo, pri kiu shi ne scius, kio estas kuirita sur ghi, kiel che chambelano, tiel ankau che botisto. La korteganinoj dancis kaj plaudis per la manoj. “Ni scias, kiu havos dolchan supon kaj patkukon! Ni scias, al kiu oni surtabligos griajhon kaj karbonadon! Kiel belege! Kiel ravante!” “Efektive ravante!” konsentis la chefa kortegestrino. “Sed bone silentu, char mi estas ja filino de la imperiestro!” “Ech unu vorteto ne transpasos niajn lipojn!” ili chiuj asertis. La porkopashtisto, tio estas la reghido – sed ili ja ne sciis, ke li estas iu alia ol efektiva porkopashtisto – ne preterlasis ech unu tagon sen pretigo de io nova, kaj li pretigis knarilon. Kiam oni ghin turnis, tiam sonis chiuj valsoj, polkoj kaj mazurkoj, kiujn oni iam konis depost la kreo de la mondo. “Sed tio estas superbe!” diris la reghidino, preterpasante. “Neniam mi audis ludadon de pli bela artajho. Iru al li kaj demandu lin, kiom la instrumento kostas. Sed kisojn mi ne donos!” “Li volas ricevi cent kisojn de la reghidino!” diris la korteganino, kiu prenis informon. “Mi opinias, ke li frenezighis!” diris la reghidino kaj iris pluen. Sed apenau shi trairis kelkan distancon, shi haltis. “Oni devas subteni la arton,” shi diris; “por tio mi estas ja filino de la imperiestro! Diru al li, mi donos al li dek kisojn, kiel hierau, la ceterajn li povas preni de miaj korteganinoj!” “Sed ni farus tion tiel nevolonte!” diris la korteganinoj. “Babilajho!” respondis la reghidino, “se mi povas lin kisi, vi ankau tion povas. Memoru, ke mi donas al vi nutrajhon kaj salajron!” Nenio helpis, la korteganino devis denove iri al li. “Cent kisojn de la reghidino!” li diris, “au chiu el ni konservos sian havon.” “Starighu antaue!” shi diris; kaj chiuj korteganinoj starighis antaue, kaj li komencis kisi. “Kion povas signifi tiu homamasigho tie apud la porkejo?” diris la imperiestro, kiu eliris sur la balkonon. Li vishis al si la okulojn kaj surmetis la okulvitrojn. “Tie partoprenas ja la korteganinoj. Mi iros al ili malsupren!” Rapide li ordigis siajn pantoflojn, char tio estis shuoj, kiujn li estis tretplatiginta. Nu, nu, kiel li rapidis! Kiam li venis malsupren sur la korton, li ekpashis tre mallaute, kaj la korteganinoj estis tiel okupitaj je la kalkulado de la kisoj, ke la afero estu farata tute honeste kaj li ne ricevu tro multe, sed ankau ne tro malmulte, ke ili tute ne rimarkis la imperiestron. Li starighis sur la pintoj de la fingroj. “Kio do tio estas?” li diris, kiam li ekvidis, kiel ili sin kisas, kaj li ekbatis ilin per la pantoflo ghuste en la momento, kiam la porkopastisto ricevis la okdeksesan kison. “For!” ekkriis la imperiestro, char li estis tre kolera; kaj kiel la porkopashtiston, tiel ankau la reghidinon li forpelis el sia regno. Tiam shi staris kaj ploris, la porkopashtisto insultis, kaj la pluvo faladis torente. “Ha, mi malfelicha homido!” ghemis la reghidino; “kial mi ne prenis la belan reghidon! Ha, kiel malfelicha mi estas!” La porkopashtisto iris malantau arbon, devishis al si de la vizagho la nigran kaj brunan farbon, forjhetis de si la malbelajn vestojn kaj aperis nun en siaj vestoj de reghido, tiel bela, ke la reghidino nevole devis klinighi antau li. “Vi kauzis tion, ke mi devas vin malestimi!” li komencis, “Vi ne volis havi honestan reghidon? Vi ne komprenis la valoron de rozoj kaj najtingaloj, sed la porkopashtiston vi kisis pro ludilo! Tion, kion vi nun suferas, vi meritis!” Kaj li foriris en sian regnon, fermis la pordon kaj metis antau ghi riglilon, tiel ke shi povis nur stari ekstere kaj kanti: “Ha, vi
kara Augusteno; |
- Какая скука! - сказала принцесса. - Ну, станьте вокруг меня, чтобы никто не видел!
Загородили фрейлины принцессу, растопырили юбки, и свинопас получил десять поцелуев принцессы, а принцесса - горшочек.
Вот радости-то было! Весь вечер и весь следующий день стоял на огне горшочек, и в городе не осталось ни одной кухни, будь то дом камергера или сапожника, о которой бы принцесса не знала, что там стряпают. Фрейлины плясали от радости и хлопали в ладоши.
- Мы знаем, у кого сегодня сладкий суп и блинчики! Знаем, у кого каша и свиные котлеты! Как интересно!
- В высшей степени интересно! - подтвердила обергофмейстерина.
- Но только держите язык за зубами, ведь я дочь императора!
- Помилуйте! - сказали все.
А свинопас - то есть принц, но для них-то он был по-прежнему свинопас - даром времени не терял и смастерил трещотку. Стоит повертеть ею в воздухе - и вот уж она сыплет всеми вальсами и польками, какие только есть на свете.
- Но это же бесподобно! - сказала принцесса, проходя мимо. - Просто не слыхала ничего лучше! Послушайте, спросите, что он хочет за этот инструмент. Только целоваться я больше не стану!
- Он требует сто поцелуев принцессы! - доложила фрейлина, выйдя от свинопаса.
- Да он, верно, сумасшедший! - сказала принцесса и пошла дальше, но, сделав два шага, остановилась. - Искусство надо поощрять! - сказала она.- Я дочь императора. Скажите ему, я согласна на десять поцелуев, как вчера, а остальные пусть получит с моих фрейлин!
- Ах, нам так не хочется! - сказали фрейлины.
- Какой вздор! - сказала принцесса. - Уж если я могу целовать его, то вы и подавно! Не забывайте, что я кормлю вас и плачу вам жалованье!
Пришлось фрейлине еще раз сходить к свинопасу.
- Сто поцелуев принцессы! - сказал он. - А нет- каждый останется при своем.
- Становитесь вокруг! - сказала принцесса, и фрейлины обступили ее и свинопаса.
- Это что еще за сборище у свинарника? - спросил император, выйдя на балкон. Он протер глаза и надел очки. - Не иначе как фрейлины опять что-то затеяли! Надо пойти посмотреть.
И он расправил задники своих туфель - туфлями-то ему служили стоптанные башмаки. И-эх, как быстро он зашагал!
Спустился император во двор, подкрадывается потихоньку к фрейлинам, а те только тем и заняты, что поцелуи считают, ведь надо же, чтобы дело сладилось честь по чести и свинопас получил ровно столько, сколько положено, - ни больше ни меньше. Вот почему никто и не заметил императора, а он привстал на цыпочки и глянул.
- Это еще что такое? - сказал он, разобрав, что принцесса целует свинопаса, да как хватит их туфлей по голове!
Случилось это в ту минуту, когда свинопас получал свой восемьдесят шестой поцелуй.
- Вон! - в гневе сказал император и вытолкал принцессу со свинопасом из пределов своего государства.
Стоит и плачет принцесса, свинопас ругается, а дождь так и поливает.
- Ах я горемычная! - причитает принцесса. - Что бы мне выйти за прекрасного принца! Ах я несчастная!..
А свинопас зашел за дерево, стер с лица черную и бурую краску, сбросил грязную одежду - и вот перед ней уже принц в царственном облачении, да такой пригожий, что принцесса невольно сделала реверанс.
- Теперь я презираю тебя! - сказал он. - Ты не захотела выйти за честного принца. Ты ничего не поняла ни в соловье, ни в розе, зато могла целовать за безделки свинопаса. Поделом тебе!
Он ушел к себе в королевство и закрыл дверь на засов. А принцессе только и оставалось стоять да петь: