LA FELICHA PRINCO

HIGH above the city, on a tall column, stood the statue of the Happy Prince. He was gilded all over with thin leaves of fine gold, for eyes he had two bright sapphires, and a large red ruby glowed on his sword-hilt.	ALTE super la urbo, sur longa kolono staris la statuo de la Felicha Princo. Li estis de la kapo ghis la piedoj orumita per maldikaj folioj de fajna oro, kiel okulojn li havis du helajn safirojn, kaj largha rubeno ardis sur lia sabro-zono.
He was very much admired indeed. `He is as beautiful as a weathercock,' remarked one of the Town Councillors who wished to gain a reputation for having artistic tastes; `only not quite so useful,' he added, fearing lest people should think him unpractical, which he really was not.	Pri li oni multe admiradis. "Li estas tiel bela, kiel veter-koko", rimarkis unu el la Urbaj Konsilistoj, kiu deziris akiri reputacion de havanta art-guston; "nur ne tute tiel utila", li aldonis, timante, ke oni opinios lin nepraktika, kia li efektive ne estis.
`Why can't you be like the Happy Prince?' asked a sensible mother of her little boy who was crying for the moon. `The Happy Prince never dreams of crying for anything.'	"Kial vi ne povas esti kiel la Felicha Princo?", demandis prudenta patrino sian kapriceman knabeton. "La Felicha Princo neniam ech pensas plori pro io".
`I am glad there is some one in the world who is quite happy,' muttered a disappointed man as he gazed at the wonderful statue.	"Mi estas ghoja pro tio, ke estas iu en la mondo, kiu estas tute felicha", murmuris disrevighinta homo, kontemplante la mirindan statuon.
`He looks just like an angel,' said the Charity Children as they came out of the cathedral in their bright scarlet cloaks, and their clean white pinafores. `How do you know?' said the Mathematical Master, `you have never seen one.'	"Li aspektas kiel anghelo", diris Infanoj el Karitatejo, venante el la katedralo en helaj skarlataj manteloj kaj puraj blankaj antautukoj. "De kie vi scias", diris Instruisto de Matematiko, "vi ja neniam vidis anghelon".
`Ah! but we have, in our dreams,' answered the children; and the Mathematical Master frowned and looked very severe, for he did not approve of children dreaming.	"Ah! Ni vidis, en niaj songhoj", respondis la infanoj; kaj la Instruisto de Matematiko kuntiris la brovojn kaj aspektis tre severa, char li ne aprobis infanan songhadon.
One night there flew over the city a little Swallow. His friends had gone away to Egypt six weeks before, but he had stayed behind, for he was in love with the most beautiful Reed. He had met her early in the spring as he was flying down the river after a big yellow moth, and had been so attracted by her slender waist that he had stopped to talk to her.	En unu nokto flugis super la urbo malgranda Hirundo. Liaj amikoj forflugis al Egiptio antau ses semajnoj, sed li postrestis, char li amis la plej belan Kaninon. Li renkontis shin en la frua printempo, flugante malsupren lau la river-fluo chasante grandan flavan papilion, kaj estis tiel allogita de shia svelta talio, ke haltis por alparoli shin.
`Shall I love you?' said the Swallow, who liked to come to the point at once, and the Reed made him a low bow. So he flew round and round her, touching the water with his wings, and making silver ripples. This was his courtship, and it lasted all through the summer.	"Chu mi amu vin?", demandis la Hirundo, preferanta tuj veni al la esenco, kaj la Kanino faris al li profundan riverencon. Tiam li flugis chirkau shi, tushante akvon per siaj flugiloj kaj farante arghentajn plaudojn. Chi tio estis lia amindumo, kaj ghi dauris la tutan someron.
`It is a ridiculous attachment,' twittered the other Swallows, `she has no money, and far too many relations;' and indeed the river was quite full of Reeds. Then, when the autumn came, they all flew away.	"Tio estas stranga alligigho", pepis aliaj Hirundoj; "shi havas neniom da mono kaj tro multajn parencojn"; kaj efektive, la rivero estis tute plena de Kanoj. Poste, kiam venis la autuno, chiuj hirundoj forflugis.
After they had gone he felt lonely, and began to tire of his lady-love. `She has no conversation,' he said, `and I am afraid that she is a coquette, for she is always flirting with the wind.' And certainly, whenever the wind blew, the Reed made the most graceful curtsies. `I admit that she is domestic,' he continued, `but I love travelling, and my wife, consequently, should love travelling also.'	Kiam ili forighis, li eksentis sin soleca kaj komencis lacighi de sia amatino. "Shi ne scipovas konversacii", li diris, "kaj mi timas, ke shi estas koketulino, char shi chiam flirtas kun la vento". Kaj efektive, kiam ajn blovis la vento, la Kanino faris plej graciajn riverencojn. "Mi allasas, ke shi estas hejmema", li daurigis, "sed mi shatas vojaghadon, kaj sekve, ankau mia edzino devas shati vojaghadon".
`Will you come away with me?' he said finally to her; but the Reed shook her head, she was so attached to her home.	"Chu vi iros for kun mi?", li diris fine al shi, sed la Kanino nee skuis la kapon - shi estis tre alligita al sia hejmo.
`You have been trifling with me,' he cried, `I am off to the Pyramids. Good-bye!' and he flew away.	"Vi ludis per mi", li kriis. "Mi foriras al la Piramidoj. Adiau!", kaj li forflugis.
All day long he flew, and at night-time he arrived at the city. `Where shall I put up?' he said; `I hope the town has made preparations.'	Li flugis dum tuta tago, kaj al la nokto li venis al la urbo. "Kie mi ekloghos?", li diris; "mi esperas, la urbo faris preparojn".
Then he saw the statue on the tall column. `I will put up there,' he cried; `it is a fine position with plenty of fresh air.' So he alighted just between the feet of the Happy Prince.	Poste li ekvidis la statuon sur la alta kolono. "Mi ekloghos tie", li kriis; "tio estas eminenta loko, kun abundo da fresha aero". Kaj li malsuprenighis rekte inter la piedojn de la Felicha Princo.
`I have a golden bedroom,' he said softly to himself as he looked round, and he prepared to go to sleep; but just as he was putting his head under his wing a large drop of water fell on him. `What a curious thing!' he cried, `there is not a single cloud in the sky, the stars are quite clear and bright, and yet it is raining. The climate in the north of Europe is really dreadful. The Reed used to like the rain, but that was merely her selfishness.'	"Mi havas oran dormejon", li diris mallaute al si mem, rigardinte chirkau si, kaj preparighis ekdormi; sed, tuj kiam li shovis la kapon sub la flugilon, peza guto da akvo falis sur lin. "Kia strangajho!", li ekkriis; "nen la chielo ne estas ech unu nubo, kaj tamen pluvas. La klimato en la nordo de Europo efektive estas terura. La Kanino shatis la pluvon, sed tio estis plejparte pro shia egoismo".
Then another drop fell.	Tiam falis alia guto.
`What is the use of a statue if it cannot keep the rain off?' he said; `I must look for a good chimney-pot,' and he determined to fly away.	"Kia estas utilo de la statuo, se ghi ne povas shirmi kontrau pluvo?", li diris; mi devas serchi bonan cilindran chapelon"; kaj li intencis forflugi.
But before he had opened his wings, a third drop fell, and he looked up, and saw - Ah! what did he see?	Sed, antau ol li malfermis la flugilojn, falis tria guto, kaj li ekrigardis supren kaj ekvidis - Ah! kion li ekvidis?
The eyes of the Happy Prince were filled with tears, and tears were running down his golden cheeks. His face was so beautiful in the moonlight that the little Swallow was filled with pity.	La okuloj de la Felicha Princo estis plenaj de larmoj, kaj larmoj fluis sur la oraj vangoj. Lia vizagho estis tiel bela en la luna lumo, ke la eta Hirundo plenighis de kompato.
`Who are you?' he said.	"Kiu vi estas?", li diris.
`I am the Happy Prince.'	"Mi estas la Felicha Princo".
`Why are you weeping then?' asked the Swallow; `you have quite drenched me.'	"Kial do vi ploras?", demandis la Hirundo. "Vi tute malsekigis min".
`When I was alive and had a human heart,' answered the statue, `I did not know what tears were, for I lived in the palace of Sans-Souci, where sorrow is not allowed to enter. In the daytime I played with my companions in the garden, and in the evening I led the dance in the Great Hall. Round the garden ran a very lofty wall, but I never cared to ask what lay beyond it, everything about me was so beautiful. My courtiers called me the Happy Prince, and happy indeed I was, if pleasure be happiness. So I lived, and so I died. And now that I am dead they have set me up here so high that I can see all the ugliness and all the misery of my city, and though my heart is made of lead yet I cannot choose but weep.'	"Kiam mi estis viva kaj havis homan koron", respondis la statuo, "mi ne sciis, kio estas larmoj, char mi loghis en la palaco de San-Susi, kien al malgajo ne estis permesate eniri. Tage mi ludis kun kamaradoj en ghardeno, kaj vespere mi dancis en la Granda Halo. Chirkau la ghardeno kuris tre majesta muro, sed mi neniam klopodis ekscii, kio kushas post ghi, chio chirkau mi estis tiel bela. Miaj korteganoj nomis min Felicha Princo, kaj mi efektive estis felicha, se plezuro estas felicho. Tiel mi vivis; kaj poste, kiam mi mortis, oni starigis min chi tien, tiel alte, ke mi povas vidi la tutan malbelecon kaj tutan mizerecon de mia urbo, kaj, kvankam mia koro estas farita el plumbo, mi ne povas ne plori".
`What, is he not solid gold?' said the Swallow to himself. He was too polite to make any personal remarks out loud.	"Kio! Chu li ne tuta estas el oro?", diris la Hirundo al si. Li estis tro ghentila por laute fari personajn rimarkojn.
`Far away,' continued the statue in a low musical voice, `far away in a little street there is a poor house. One of the windows is open, and through it I can see a woman seated at a table. Her face is thin and worn, and she has coarse, red hands, all pricked by the needle, for she is a seamstress. She is embroidering passion-flowers on a satin gown for the loveliest of the Queen's maids-of-honour to wear at the next Court-ball. In a bed in the corner of the room her little boy is lying ill. He has a fever, and is asking for oranges. His mother has nothing to give him but river water, so he is crying. Swallow, Swallow, little Swallow, will you not bring her the ruby out of my sword-hilt? My feet are fastened to this pedestal and I cannot move.'	"Malproksime for de chi tie", daurigis la statuo per malalta muzika vocho, "en malgranda strato estas malricha domo. Unu el ghiaj fenestroj estas malfermita, kaj tra ghi mi povas vidi virinon, sidantan che tablo. Shia vizagho estas mallargha kaj laca, kaj shi havas krudajn, rughajn manojn, tutajn pikvunditajn per la kudrilo, char shi estas brodistino. Shi brodas pasi-florojn sur satena robo, por ke la plej bela el korteganinoj de la Reghino surmetu ghin en la sekva Korteg-balo. En lito en angulo de la chambro kushas shia malsana fileto. Li havas febron kaj petas oranghojn. Lia patrino havas nenion por doni al li krom riveran akvon, kaj li ploras. Hirundo, Hirundo, eta Hirundo, chu vi ne alportos al shi la rubenon el mia sabrozono? Miaj piedoj estas fiksitaj al la piedestalo, kaj mi ne povas movighi".
`I am waited for in Egypt,' said the Swallow. `My friends are flying up and down the Nile, and talking to the large lotus-flowers. Soon they will go to sleep in the tomb of the great King. The King is there himself in his painted coffin. He is wrapped in yellow linen, and embalmed with spices. Round his neck is a chain of pale green jade, and his hands are like withered leaves.'	"Mi estas atendata en Egiptio", diris la Hirundo. "Miaj amikoj flugas supren kaj malsupren lau Nilo kaj interparolas kun larghaj lotus-floroj. Baldau ili ekdormos en la tombo de la granda Regho. La Regho mem estas tie en sia pentrita cherko. Li estas volvita en flavan tolon kaj balzamita per spicoj. Chirkau lia kolo estas cheno el pala verda jado, kaj liaj manoj estas kiel velkintaj folioj".
`Swallow, Swallow, little Swallow,' said the Prince, `will you not stay with me for one night, and be my messenger? The boy is so thirsty, and the mother so sad.'	"Hirundo, hirundo, eta Hirundo", diris la Princo, "chu vi ne bonvolos resti kun mi por unu nokto kaj esti mia kuriero? La knabo estas tiel soifa, kaj lia patrino tiel malghoja".
`I don't think I like boys,' answered the Swallow. `Last summer, when I was staying on the river, there were two rude boys, the miller's sons, who were always throwing stones at me. They never hit me, of course; we swallows fly far too well for that, and besides, I come of a family famous for its agility; but still, it was a mark of disrespect.'	"Mi diru, ke mi ne tre amas knabojn", respondis la Hirundo. "Dum lasta somero, kiam mi loghis che la rivero, la malghentilaj knaboj, filoj de muelisto, chiam jhetadis shtonojn al mi. Ili neniam trafis min, neture; ni, hirundoj, flugas tro bone por tio, kaj krome mi devenas de familio fama pro sia lerteco; sed tamen tio estis signo de nerespekto".
But the Happy Prince looked so sad that the little Swallow was sorry. `It is very cold here,' he said; `but I will stay with you for one night, and be your messenger.'	Sed la Felicha Princo aspektis tiel malgaja, ke la eta Hirundo ekkompatis lin. :Chi tie estas tre malvarme", li diris; "sed mi restos kun vi por unu nokto kaj estos via kuriero".
`Thank you, little Swallow,' said the Prince.	"Mi dankas vin, eta Hirundo", diris la Princo.
So the Swallow picked out the great ruby from the Prince's sword, and flew away with it in his beak over the roofs of the town.	La Hirundo elprenis la grandan rubenon el la sabro de la Princo, kaj ekflugis kun ghi en la beko super tegmentoj de la urbo.
He passed by the cathedral tower, where the white marble angels were sculptured. He passed by the palace and heard the sound of dancing. A beautiful girl came out on the balcony with her lover. `How wonderful the stars are,' he said to her, and how wonderful is the power of love!'	Li pasis preter la katedrala turo, kie estis skulptitaj blankaj marmoraj angheloj. Li pasis preter la palaco kaj audis sonojn de dancado. Bela junulino eliris sur balkonon kun sia amanto. "Kiel mirindaj estas la steloj", li diris al shi, "kaj kiel mirinda estas la forto de amo!"
`I hope my dress will be ready in time for the State-ball,' she answered; `I have ordered passion-flowers to be embroidered on it; but the seamstresses are so lazy.'	"Mi esperas, ke mia robo estos preta ghustatempe por la Korteg-balo", shi respondis; "mi ordonis, ke sur ghi estu broditaj pasi-floroj; sed la brodistinoj estas tiel pigraj".
He passed over the river, and saw the lanterns hanging to the masts of the ships. He passed over the Ghetto, and saw the old jews bargaining with each other, and weighing out money in copper scales. At last he came to the poor house and looked in. The boy was tossing feverishly on his bed, and the mother had fallen asleep, she was so tired. In he hopped, and laid the great ruby on the table beside the woman's thimble. Then he flew gently round the bed, fanning the boy's forehead with his wings. `How cool I feel,' said the boy, `I must be getting better;' and he sank into a delicious slumber.	Li pasis super la rivero kaj vidis lanternojn pendi sur mastoj de shipoj. Li flugis super Getto kaj vidis maljunajn judojn marchandi unu kun alia kaj pesi monon per kupra pesilo. Fine li venis al la malricha domo kaj enrigardis. La knabo jhetighadis febre sur la lito, kaj lia patrino estis dormighinta, shi ja estis tiel laca. Li saltis internen kaj kushigis la grandan rubenon sur la tablon apud la fingroringo de la virino. Poste li delikate flugis chirkau la lito, aerumante frunton de la knabo per siaj flugiloj. "Kian malvarmon mi sentas", diris la knabo; "shajnas, mi resanighas"; kaj li dronis en plezuraj songhoj.
Then the Swallow flew back to the Happy Prince, and told him what he had done. `It is curious,' he remarked, `but I feel quite warm now, although it is so cold.'	Tiam la Hirundo flugis reen al la Felicha Princo kaj rakontis al li, kio estis farita. "Estas kurioze", li rimarkis, "sed mi sentas min tute varma, kvankam estas tiel malvarme".
`That is because you have done a good action,' said the Prince. And the little Swallow began to think, and then he fell asleep. Thinking always made him sleepy.	"Tiel estas, char vi faris bonan agon", diris la Princo. Kaj la eta Hirundo komencis pensado kaj endormighis. Pensado chiam igis lin dormema.
When day broke he flew down to the river and had a bath. `What a remarkable phenomenon,' said the Professor of Ornithology as he was passing over the bridge. `A swallow in winter!' And he wrote a long letter about it to the local newspaper. Every one quoted it, it was full of so many words that they could not understand.	Kiam venis tago, li flugis malsupren al la rivero kaj banis sin. "Kia rimarkinda fenomeno!", diris Profesoro de Ornitologio, pasannte preter tra la ponto. "Hirundo vintre!" Kaj li skribis longan artikolon pri tio al loka jhurnalo. Chiu citis ghin, ghi estis plena de doktaj vortoj, kiujn oni ne povas kompreni.
`To-night I go to Egypt,' said the Swallow, and he was in high spirits at the prospect. He visited all the public monuments, and sat a long time on top of the church steeple. Wherever he went the Sparrows chirruped, and said to each other, `What a distinguished stranger!' so he enjoyed himself very much.	"Hodiau vespere mi forflugas al Egiptio", diris la Hirundo, kaj li estis en bona humoro che chi tiu perspektivo. Li vizitis chiujn publikajn monumentojn kaj sidis dum longa tempo sur pinto de la pregheja sonoril-turo. Kien ajn li iris, Paseroj chirpis kaj diris unu al alia: "Kia neordinara alilandano!", kaj li estis tre kontenta pri si mem.
When the moon rose he flew back to the Happy Prince. `Have you any commissions for Egypt?' he cried; `I am just starting.'	Kiam levighis luno, li flugis reen al la Felicha Princo. "Chu vi havas iajn komisiojn por Egiptio?", li kriis; "mi ghuste nun startas".
`Swallow, Swallow, little Swallow,' said the Prince, `will you not stay with me one night longer?'	"Hirundo, Hirundo, eta Hirundo", diris la Princo, "chu vi ne restos kun mi ankorau unu nokton?"
`I am waited for in Egypt,' answered the Swallow. `To-morrow my friends will fly up to the Second Cataract. The river-horse couches there among the bulrushes, and on a great granite throne sits the God Memnon. All night long he watches the stars, and when the morning star shines he utters one cry of joy, and then he is silent. At noon the yellow lions come down to the water's edge to drink. They have eyes like green beryls, and their roar is louder than the roar of the cataract.'	"Mi estas atendata en Egiptio", respondis la Hirundo. "Morgau miaj amikoj flugos supren al la Dua Akvofalo. Tie inter scirpoj kushas hipopotamo, kaj sur granda granita trono sidas Dio Memnon. Dum tuta nokto li rigardas la stelojn, kaj kiam eklumas matena stelo, li eligas krion de ghojo, kaj poste li silentas. Post tagmezo flavaj leonoj venas malsupren al la riverbordo por trinki. Iliaj okuloj estas similaj al verdaj beriloj, kaj ilia mugho estas pli lauta ol mugho de la akvofalo".
`Swallow, Swallow, little Swallow,' said the prince, `far away across the city I see a young man in a garret. He is leaning over a desk covered with papers, and in a tumbler by his side there is a bunch of withered violets. His hair is brown and crisp, and his lips are red as a pomegranate, and he has large and dreamy eyes. He is trying to finish a play for the Director of the Theatre, but he is too cold to write any more. There is no fire in the grate, and hunger has made him faint.'	"Hirundo, Hirundo, eta Hirundo", diris la Princo, "malproksime de chi tie, en alia parto de la urbo, mi vidas junulon en subtegmenta chambro. Li klinighas super tablo kovrita per paperoj, kaj en pokalo apud li estas bukedo de velkintaj violoj. Liaj haroj estas brunaj kaj krispaj, kaj liaj lipoj estas rughaj kiel granato, kaj li havas larghajn kaj revemajn okulojn. Li klopodas fini teatrajhon por Direktoro de Teatro, sed li tro malvarmighis por skribi plu. En la kameno ne estas fajro, kaj malsato igis lin malforta".
`I will wait with you one night longer,' said the Swallow, who really had a good heart. `Shall I take him another ruby?'	"Mi atendos kun vi ankorau unu nokton", diris la Hirundo, kiu efektive havis bonan koron. "Chu mi portu al li alian rubenon?"
`Alas! I have no ruby now,' said the Prince; `my eyes are all that I have left. They are made of rare sapphires, which were brought out of India a thousand years ago. Pluck out one of them and take it to him. He will sell it to the jeweller, and buy food and firewood, and finish his play.'	"Ho ve! Mi jam ne havas rubenojn", diris la Princo; "miaj okuloj estas chio, kio restis che mi. Ili estas faritaj el maloftaj safiroj, alveturigitaj el Hindio antau mil jaroj. Elprenu unu el ili kaj portu ghin al li. Li vendos ghin al juvelisto kaj achetos lignon kaj finos sian teatrajhon".
`Dear Prince,' said the Swallow, `I cannot do that;' and he began to weep.	"Kara Princo", diris la Hirundo, "Mi ne povas fari tion"; kaj li ekploris.
`Swallow, Swallow, little Swallow,' said the Prince, `do as I command you.'	"Hirundo, Hirundo, eta Hirundo", diris la Princo, "faru kiel mi ordonas al vi".
So the Swallow plucked out the Prince's eye, and flew away to the student's garret. It was easy enough to get in, as there was a hole in the roof. Through this he darted, and came into the room. The young man had his head buried in his hands, so he did not hear the flutter of the bird's wings, and when he looked up he found the beautiful sapphire lying on the withered violets.	Do, la Hirundo elprenis okulon de la Princo kaj forflugis al la subtegmento de la studento. Estis sufiche facile enveni, char en la tegmento estis truo. Tra ghi li enflugis en la chambron. La junulo tenis sian kapon per la manoj, tial li ne audis la palpiton de la birdaj flugiloj, kaj kiam li levis sian rigardon, li trovis la belan safiron kushanta sur la velkintaj violoj".
`I am beginning to be appreciated,' he cried; `this is from some great admirer. Now I can finish my play,' and he looked quite happy.	"Mi komencas esti aprezata", li kriis; "chi tio estas de iu granda admiranto. Nun mi povas fini mian teatrajhon"; kaj li aspektis tute felicha.
The next day the Swallow flew down to the harbour. He sat on the mast of a large vessel and watched the sailors hauling big chests out of the hold with ropes. `Heave a-hoy!' they shouted as each chest came up. `I am going to Egypt!' cried the Swallow, but nobody minded, and when the moon rose he flew back to the Happy Prince.	En la sekva tago la Hirundo flugis malsupren al la haveno. Li sidighis sur masto de largha shipo kaj observis maristojn, haulantajn per shnuroj grandajn kestojn. "Hev-e-hoj!", ili kriegis, kiam chiu kesto iris supren. "Mi forflugas al Egiptio!", kriis la Hirundo, sed neniu atentis lin, kaj kiam levighis luno, li flugis reen al la Felicha Princo.
`I am come to bid you good-bye,' he cried.	"Mi venis por diri al vi adiau", kriis li.
`Swallow, Swallow, little Swallow,' said the Prince, `will you not stay with me one night longer?'	"Hirundo, Hirundo, eta Hirundo", diris la Princo, "chu vi ne restos kun mi ankorau unu nokton?"
`It is winter,' answered the Swallow, `and the chill snow will soon be here. In Egypt the sun is warm on the green palm-trees, and the crocodiles lie in the mud and look lazily about them. My companions are building a nest in the Temple of Baalbec, and the pink and white doves are watching them, and cooing to each other. Dear Prince, I must leave you, but I will never forget you, and next spring I will bring you back two beautiful jewels in place of those you have given away. The ruby shall be redder than a red rose, and the sapphire shall be as blue as the great sea.'	"Estas vintro", respondis la Hirundo, "kaj baldau chi tie estos mordanta negho. En Egiptio suno varmigas verdajn palmojn, kaj krokodiloj kushas en koto kaj pigre rigardas chirkau si. Miaj kamaradoj konstruas neston en la Templo de Baalbek, kaj rozoj kaj blankaj kolomboj rigardas ilin kaj kveras unu al alia. Kara Princo, mi devas lasi vin, sed mi neniam forgesos vin, kaj en sekva printempo mi alportos al vi du belajn juvelojn anstatau tiuj, kiujn vi fordonis. La rubeno estos pli rugha ol rugha rozo, kaj la safiro estos blua kiel la granda maro".
`In the square below,' said the Happy Prince, `there stands a little match-girl. She has let her matches fall in the gutter, and they are all spoiled. Her father will beat her if she does not bring home some money, and she is crying. She has no shoes or stockings, and her little head is bare. Pluck out my other eye, and give it to her, and her father will not beat her.'	"En la skvaro malsupre", diris la Felicha Princo, "staras malgranda knabino - vendistino de alumetoj. Shi faligis la alumetojn en fosajhon, kaj ili chiuj malsekighis. Shia patro batos shin, se shi ne alportos hejmen iom da mono, kaj shi ploras. Shi surhavas nek shuojn, nek shtrumpojn, kaj shia kapeto estas nuda. Eligu mian alian okulon kaj donu ghin al shi, kaj shia patro ne batos shin".
`I will stay with you one night longer,' said the Swallow, `but I cannot pluck out your eye. You would be quite blind then.'	"Mi restos kun vi ankorau unu nokton", diris la Hirundo, "sed mi ne povas eligi vian okulon. Ja tiam vi estos tute blinda".
`Swallow, Swallow, little Swallow,' said the Prince, `do as I command you.'	"Hirundo, Hirundo, eta Hirundo", diris la Princo, "faru kiel mi ordonas al vi".
So he plucked out the Prince's other eye, and darted down with it. He swooped past the match-girl, and slipped the jewel into the palm of her hand. `What a lovely bit of glass,' cried the little girl; and she ran home, laughing.	Do, li eligis la alian okulon de la Princo, kaj forflugis malsupren kun ghi. Li sage flugis post la alumetistineto kaj glitigis la juvelon rekte en shian manon. "Kia bela peceto da vitro!", kriis la knabino; kaj shi ekkuris hejmen, ridante.
Then the Swallow came back to the Prince. `You are blind now,' he said, `so I will stay with you always.'	Tiam la Hirundo revenis al la Princo. "Vi estas blinda nun", li diris, "tial mi restos kun vi por chiam".
`No, little Swallow,' said the poor Prince, `you must go away to Egypt.'	"Ne, eta Hirundo", diris la mizera Princo, "Vi devas flugi al Egiptio".
`I will stay with you always,' said the Swallow, and he slept at the Prince's feet.	"Mi restos kun vi chiam", diris la Hirundo, kaj li dormis che la piedoj de la Princo.
All the next day he sat on the Prince's shoulder, and told him stories of what he had seen in strange lands. He told him of the red ibises, who stand in long rows on the banks of the Nile, and catch gold fish in their beaks; of the Sphinx, who is as old as the world itself and lives in the desert, and knows everything; of the merchants, who walk slowly by the side of their camels, and carry amber beads in their hands; of the King of the Mountains of the Moon, who is as black as ebony, and worships a large crystal; of the great green snake that sleeps in a palm-tree, and has twenty priests to feed it with honey-cakes; and of the pygmies who sail over a big lake on large flat leaves, and are always at war with the butterflies.	Dum tuta sekva tago li sidis sur shultro de la Princo kaj rakontadis al li historiojn pri chio, kion li vidis en fremdaj landoj. Li rakontis al li pri rughaj ibisoj, kiuj staras en longaj vicoj sur sablajhoj de Nilo kaj kaptas orajn fishojn per siaj bekoj; pri la maljuna, kiel la mondo mem, Sfinkso, kiu loghas en dezerto kaj scias chion; pri marchandistoj, kiuj malrapide mashadas apud siaj kameloj kun sukcenaj rozarioj en siaj manoj; pri la nigra, kiel ebono, Regho de la Lunaj Montoj, kiu adoras larghan kristalon, pri granda verda serpento, kiu dormas en palmo kaj havas dudek pastrojn, kiuj nutras ghin per mielaj kukoj; kaj pri pigmeoj, kiuj navigas sur granda lago per larghaj, plataj folioj kaj chiam militas kontrau papilioj.
`Dear little Swallow,' said the Prince, `you tell me of marvellous things, but more marvellous than anything is the suffering of men and of women. There is no Mystery so great as Misery. Fly over my city, little Swallow, and tell me what you see there.'	"Kara eta Hirundo", diris la Princo, "vi rakontas al mi pri mirindaj ajhoj, sed plej mirinda el chio estas suferoj de homoj. Ne estas pli granda Mistero ol Mizero. Flugu super la urbo, eta Hirundo, kaj rakontu al mi, kion vi vidos tie".
So the Swallow flew over the great city, and saw the rich making merry in their beautiful houses, while the beggars were sitting at the gates. He flew into dark lanes, and saw the white faces of starving children looking out listlessly at the black streets. Under the archway of a bridge two little boys were lying in one another's arms to try and keep themselves warm. `How hungry we are!' they said. `You must not lie here,' shouted the Watchman, and they wandered out into the rain.	Do, la Hirundo flugis super la granda urbo kaj vidis richulojn, amuzantajn sin en siaj belaj domoj, dum almozuloj sidis che la pordegoj. Li flugis en mallumajn stratetojn kaj vidis blankajn vizaghojn de malsataj infanoj, apatie elrigardantajn al la nigraj stratoj. Sub arko de ponto du knabetoj kushis, chirkaupreninte unu la alian, por ne frostighi. "Kiel malsataj ni estas!", ili diris. "Vi ne rajtas kushi chi tie", kriis la gardisto, kaj ili elvagis for en la pluvon.
Then he flew back and told the Prince what he had seen.	Tiam li flugis reen kaj rakontis al la Princo, kion li vidis.
`I am covered with fine gold,' said the Prince, `you must take it off, leaf by leaf, and give it to my poor; the living always think that gold can make them happy.'	"Mi estas kovrita per fajna oro", diris la Princo, "vi devas depreni ghin, folion post folio, kaj doni ghin al miaj mizeruloj; la homoj chiam pensas, ke oro povas igi ilin felichaj".
Leaf after leaf of the fine gold the Swallow picked off, till the Happy Prince looked quite dull and grey. Leaf after leaf of the fine gold he brought to the poor, and the children's faces grew rosier, and they laughed and played games in the street. `We have bread now!' they cried.	La Hirundo prenis for folion post folio de la fajna oro, ghis la Felicha Princo komencis aspekti tute senbrila kaj griza. Folion post folio de la fajna oro li portis al malrichuloj, kaj vizaghoj de la infanoj ighis pli rozkoloraj, kaj ili ridis kaj ludis en strato. "Nun ni havas panon!", ili kriis.
Then the snow came, and after the snow came the frost. The streets looked as if they were made of silver, they were so bright and glistening; long icicles like crystal daggers hung down from the eaves of the houses, everybody went about in furs, and the little boys wore scarlet caps and skated on the ice.	Poste venis negho, kaj post la negho venis frosto. La stratoj aspektis tiel, kvazau ili estus faritaj el arghento, ili estis tiel helaj kaj brilaj; longaj glacipendajhoj kiel kristalaj ponardoj pendis de kornicoj de la domoj, chiuj iris en peltoj, kaj la knabetoj portis skarlatajn chapelojn kaj sketis sur glacio.
The poor little Swallow grew colder and colder, but he would not leave the Prince, he loved him too well. He picked up crumbs outside the baker's door where the baker was not looking, and tried to keep himself warm by flapping his wings.	La mizera eta Hirundo pli kaj pli malvarmighadis, sed li ne volis forlasi la Princon, li tro amis lin. Li bekis panerojn che pordo de bakisto, kiam la bakisto forestis, kaj klopodis revarmighi per svingado de siaj flugiloj.
But at last he knew that he was going to die. He had just strength to fly up to the Prince's shoulder once more. `Good-bye, dear Prince!' he murmured, `will you let me kiss your hand?'	Sed finfine li komprenis, ke li mortas. Li havis ghuste sufiche da forto por lastfoje flugi supren sur shultro de la Princo. "Adiau, kara Princo", li murmuris, "chu vi permesos al mi kisi vian manon?"
`I am glad that you are going to Egypt at last, little Swallow,' said the Prince, `you have stayed too long here; but you must kiss me on the lips, for I love you.'	"Mi ghojas, ke vi finfine forflugas al Egiptio, eta Hirundo", diris la Princo, "vi restis tro longe chi tie; sed vi devas kisi min sur la lipojn, char mi amas vin.
`It is not to Egypt that I am going,' said the Swallow. `I am going to the House of Death. Death is the brother of Sleep, is he not?'	"Ne al Egiptio mi foriras", diris la Hirundo. "Mi foriras al la Domo de Morto. Morto estas frato de Dormo, chu ne?"
And he kissed the Happy Prince on the lips, and fell down dead at his feet.	Kaj li kisis la Felichan Princon sur la lipojn kaj falis morta al liaj piedoj.
At that moment a curious crack sounded inside the statue, as if something had broken. The fact is that the leaden heart had snapped right in two. It certainly was a dreadfully hard frost. Early the next morning the Mayor was walking in the square below in company with the Town Councillors. As they passed the column he looked up at the statue: `Dear me! how shabby the Happy Prince looks!' he said.	En tiu momento stranga krako audighis en la statuo, kvazau io rompighus. La fakto estas, ke la plumba koro disfendighis rekte en du partojn. Certe, tiam estis terure forta frosto. Frue en la sekva mateno la Urbestro promenis en la skvaro kun la Urbaj Konsilistoj. Kiam ili pasis preter la kolono, li ekrigardis al la statuo: "Dio mia! Kiel malbone aspektas la Felicha Princo!", li diris.
`How shabby indeed!' cried the Town Councillors, who always agreed with the Mayor, and they went up to look at it.	"Kiel malnove, efektive!", kriis la Urbaj Konsilistoj, kiuj chiam konsentadis kun la Urbestro; kaj ili venis pli proksimen por vidi ghin.
`The ruby has fallen out of his sword, his eyes are gone, and he is golden no longer,' said the Mayor; `in fact, he is little better than a beggar!'	"La rubeno elfalis el lia sabrozono, liaj okuloj malaperis, kaj li ne plu estas orumita", diris la Urbestro; "efektive, li estas apenau pli bona ol almozulo!"
`Little better than a beggar' said the Town councillors.	"Apenau pli bona ol almozulo!", diris la Urbaj Konsilistoj.
`And here is actually a dead bird at his feet!' continued the Mayor. `We must really issue a proclamation that birds are not to be allowed to die here.' And the Town Clerk made a note of the suggestion.	"Kaj chi tie estas morta birdo che liaj piedoj", daurigis la Urbestro. "Ni devus eldoni leghon, ke al birdoj ne estu permesate morti chi tie". Kaj la Urba Skribisto faris noton pri la sugesto.
So they pulled down the statue of the Happy Prince. `As he is no longer beautiful he is no longer useful,' said the Art Professor at the University.	Do, oni faligis la statuon de la Felicha Princo. "Char li ne plu estas bela, li ne plu estas utila", diris la Profesoro de Artoj che la Universitato.
Then they melted the statue in a furnace, and the Mayor held a meeting of the Corporation to decide what was to be done with the metal. `We must have another statue, of course,' he said, `and it shall be a statue of myself.'	Poste oni disfandis la statuon en forno, kaj la Urbestro okazigis kunsidon de la Municipo por decidi, kio estas farenda kun la metalo. "Certe, ni devas havi alian statuon", li diris, "kaj tio estos mia statuo".
`Of myself,' said each of the Town Councillors, and they quarrelled. When I last heard of them they were quarrelling still.	"Mia statuo", diris chiu el la Urbaj Konsilistoj, kaj ili ekkverelis. Kiam mi lastfoje audis pri ili, ili ankorau estis kverelantaj.
`What a strange thing!' said the overseer of the workmen at the foundry. `This broken lead heart will not melt in the furnace. We must throw it away.' So they threw it on a dust-heap where the dead Swallow was also lying.	"Kia stranga afero!", diris la estro de laboristoj en la fandejo. "Chi tiu rompita plumba koro ne fandighos en la forno. Ni devas forjheti ghin". Kaj ili forjhetis ghin sur polv-amason, kie kushis ankau la morta Hirundo.
`Bring me the two most precious things in the city,' said God to one of His Angels; and the Angel brought Him the leaden heart and the dead bird.	"Alportu al mi du plej karajn ajhojn en la urbo", diris Dio al unu el Liaj Angheloj; kaj la Anghelo alportis al li la plumban koron kaj la mortan birdon.
`You have rightly chosen,' said God, `for in my garden of Paradise this little bird shall sing for evermore, and in my city of gold the Happy Prince shall praise me.'	"Vi ghuste elektis", diris Dio, "char chi tiu birdeto meritas eterne kanti en mia paradiza ghardeno, kaj la Felicha Princo meritas eterne laudi min en mia ora urbo".

     Счастливый Принц стоял на стройной колонне, возвышаясь над черепичными крышами и острыми шпилями. Его одежда была сшита из тонких листьев самого лучшего золота, глаза ему заменяли два светлых сапфира, а на рукояти его шпаги пылал ярко-красный рубин. Жители города были от него в восторге.

     "Он прекрасен, как мой флюгер," -- сказал Советник, которому очень хотелось, чтобы все знали про его тонкий художественный вкус. "Но не так полезен," -- поспешно добавил он, опасаясь показаться непрактичным.
     "Вот с кого надо брать пример! -- говорили молодые мамы своим детям. -- Счастливый Принц никогда не плачет."

     "Как я рад, что хоть кто-то на этой земле действительно счастлив," -- грустно промолвил кто-то в сером плаще, глядя на великолепный памятник из темной подворотни.
     "Он совсем, как ангел!" -- говорили приютские девочки, когда шли домой из храма в своих красненьких курточках и чистых белых передничках. "Откуда вы знаете? -- спросил Учитель Математики. -- Вы же никогда не видели ангелов." "Видели, видели, -- защебетали две сестренки, -- они приходят к нам во сне." Учитель Математики сразу нахмурил брови и стал совсем строгим. Ему очень не нравилось, что дети видят сны.

     Как-то ночью над городом летел маленький Скворец. Его друзья еще шесть недель назад улетели в далекий Египет, а он остался.   Скворец был влюблен в прекрасную Тростинку. Он встретил ее на ранней весной, когда в погоне за желтым мотыльком   летел   вниз   по   реке.   Его так очаровала ее грациозность, что он остановился поговорить с ней. "Будьте моей женой." -- решительно сказал Скворец. Он привык сразу браться за дело. Тростинка сделала ему низкий поклон. И Скворец стал летать, летать вокруг нее, касаясь реки крыльями, и покрывая воду тонкой серебристой рябью. Так он провел все лето.

     "Что   за   нелепая привязанность," -- чирикали другие скворцы: "У нее совсем нет денег, к тому же родственников пруд пруди." И правда, вся река была запружена тростником.

     Когда пришла осень, птицы улетели. Скворец почувствовал себя одиноким, и возлюбленная стала понемногу надоедать ему. "Она даже не умеет разговаривать, -- заметил он. -- Наверное она кокетка -- она все время флиртует с ветром." Даже после легкого дуновения Тростинка рассыпалась множеством изящных реверансов. "Пускай она и домоседка, зато   мне   нравится путешествовать,   значит   и   жене   моей должно нравиться". "Отправишься со мной?" -- спросил он наконец. Но Тростинка лишь покачала головой, -- она так была привязана к своему дому... "Ты просто дурачила меня!" -- вскричал он: "Чтож, прощай! -- Меня ждут Фараон и Египетские Пирамиды. Счастливо оставаться!" И Скворец улетел.

     Он летел весь день, и только ночью оказался в городе. "Где же мне переночевать? -- подумал Скворец. Надеюсь, Городские Власти уже приготовились к моему прилету." Тут он увидел памятник, стоящий на высоченной колонне.
     "Вот   где   я остановлюсь! -- воскликнул Скворец. -- Прекрасное местечко, и столько свежего воздуха!" И он устроился прямо между туфель Счастливого Принца.
     "Сегодня у меня золотая   спальня,"   --   самодовольно оглядываясь сказал он. И только он хотел спрятать голову под крыло, как -- кап! -- откуда-то сверху на него упала капля. "Вот так история, -- встрепенулся Скворец. -- На небе ни облачка, все звезды видно, и все равно идет дождь! Не зря говорят, что на Севере Европы отвратительный климат. Только этой дурочке тростинке мог нравиться дождик."
     "Кап!" -- и еще одна капля упала на него. "Какой прок во всех этих памятниках, если они даже от воды не могут защитить. Полечу, поищу приличный дымоход". Не успел он раскрыть крыльев, как опять на него упала капля. Скворец сердито взглянул вверх, и ... Что же он увидел? Глаза Счастливого Принца были полны слез, слезы стекали по золотым щекам и падали вниз. Лицо его было так прекрасно в лунном свете, что маленькому Скворцу стало жаль Принца.
     "Кто ты?" -- спросил он. "Счастливый Принц". "Почему же ты плачешь? Я уже весь вымок".
     "Когда я жил, и сердце у меня было человеческое, -- отвечал памятник, -- я не знал что такое слезы. Я жил во Дворце Утех, куда запрещен вход печали. Днем я играл с друзьями в саду, а вечером открывал бал в Главной Зале дворца. Сад был обнесен высокой стеной, но мне и знать не хотелось, что за ней. Ведь вокруг все было так прекрасно... Придворные звали меня Счастливым   Принцем.   О! Если удовольствия могут принести счастье, как я был счастлив! А потом я умер. И сейчас они поставили меня так высоко, что я вижу всю скорбь и всю нищету моего города. И хоть сердце у меня теперь оловянное, я не могу не плакать".
     "Вот как! А я думал он весь из золота", -- подумал Скворец. Но он был слишком вежлив, чтобы делать замечания вслух.

     "Далеко отсюда, -- сказал Принц тихим нежным голосом, -- есть тихая улица, а на ней старенький дом. Одно окно в нем открыто, и я вижу женщину, которая сидит за столом. У нее худое измученное   лицо,   и усталые красные руки, все исколотые штопальной иглой. Она швея, и сейчас она вышивает Цветы Любви на атласном платье прекраснейшей из королевских фрейлин. Ей надо успеть к Придворному Балу. В углу на кроватке лежит ее сын. Он тяжело болен, у него жар, и он просит апельсинов. Но в доме ничего нет, и мама может только напоить его водой из реки, поэтому он все время плачет. Дорогой Скворец, отнеси ей, пожалуйста, рубин из моей шпаги. Мои ноги приросли к этой колонне, и я не могу сойти отсюда".
     "Но меня ждут в Египте, -- сказал Скворец. Мои друзья уже давно летают над Великим Нилом, над его берегами, богатыми молоком и медом. Там они беседуют с огромными белыми лилиями. Скоро они полетят на ночлег в чертог Великого Тутанхамона. Сам Тутанхамон уже лежит там в своей раскрашенной усыпальнице. На нем желтое льняное одеяние, а вокруг курятся благовония. На шее у него ожерелья из зеленого нефрита, а руки похожи на осенние листья".
     "Милый мой Скворец, неужели ты не задержишься на одну ночь, и не сослужишь мне службу? Мальчику так тяжело в горячке, а его мать падает с ног от усталости".
     "Вообще-то я не очень люблю мальчишек, -- ответил Скворец. -- Прошлым летом, когда я жил у реки, два здоровенных парня, дети мельника, все время бросали в меня камнями. Конечно же, они не попали. Мы, скворцы, слишком хорошо для этого летаем. К тому же, мое семейство   всегда   отличалось   быстротой   и проворностью. Хоть попасть они и не могли, все же это было явное неуважение с их стороны".

     Но Счастливый Принц был так расстроен, что Скворцу стало немного стыдно. "Ладно, -- пробурчал он, -- я, так и быть, задержусь на ночь, и сделаю, что ты меня просишь. Хотя все-таки у вас здесь слишком холодно".
     "Спасибо тебе, скворчонок," -- сказал принц.

     Скворец отколол большой рубин со шпаги Принца, и понес его в клюве над городскими крышами. Он пролетел около городского собора с мраморными ангелами, мимо замка, мимо радостных звуков бала и танцев. Прекрасная девушка стояла на балконе со своим возлюбленным.
     "Какие здесь удивительные звезды, -- сказал он ей. -- И как удивительна сила любви". "Я как раз приказала вышить Цветы Любви на моем новом платье, -- ответила она. -- Надеюсь, оно будет готово к Придворному Балу. Впрочем, эти швеи так ленивы".

     Скворец пролетал над рекой, и видел сигнальные огни на мачтах кораблей. Он пролетал над гетто, и видел как старые евреи торговались друг с другом, звеня медью. Наконец, он нашел тот самый дом, и заглянул внутрь. Бедный мальчик метался на своей кровати, а мама его так устала, что заснула склонившись над неоконченным платьем. Скворец впорхнул внутрь, и положил рубин рядом с наперстком. Потом он нежно облетел кровать мальчика, и взмахами своих крыльев постарался развеять его жар. "Как хорошо, -- прошептал ребенок, -- мне уже легче", и забылся легким сном.

     Скворец вернулся к Счастливому Принцу, и рассказал ему, все что сделал. "Забавно, -- добавил он, -- почему-то мне сейчас тепло, а вокруг по-прежнему холод." "Это потому, что ты сделал доброе дело", -- сказал Принц. Маленький   Скворец задумался, и заснул. Начав думать, он обычно сразу засыпал.

     Когда выглянуло солнце, он полетел к реке и выкупался в ней. "Какой интересный случай!" -- сказал Профессор Птичьих Наук, переходя над речкой по мосту. "Скворец зимой!" И он сразу написал про это большую статью в городскую газету. Жители с гордостью показывали друг другу этот номер -- там было столько непонятных слов!

     "Сегодня ночью я полечу в Египет," -- сказал Скворец, и эта мысль его очень обрадовала. Он успел облететь все городские достопримечательности, и даже посидел на шпиле городского собора. Где бы он не появился, воробьи начинали щебетать. "Кто этот загадочный странник?" -- спрашивали они друг друга. Скворец остался очень доволен собой. Когда наступила ночь, и полная луна ярко светила на небе, он заглянул попрощаться к Счастливому Принцу.
     "У тебя нет каких нибудь поручений в Египте?" -- прокричал Скворец: "Я сейчас как раз туда отправляюсь".
     "Дорогой Скворец, -- сказал Принц, -- ты не останешься со мной еще на одну ночь?"
     "Но меня ждут в Египте", -- ответил Скворец. "Завтра мои друзья полетят к Великому Водопаду. Там, среди камышей, в зарослях таятся левиафаны. Там сидит на высоком гранитном троне царь Мемнон. Всю ночь он пристально смотрит на звезды, а когда появляется   первый   солнечный луч лишь один горький стон вырывается из него, и потом он опять пребывает в безмолвии. В полночь, огромные желтые львы спускаются к реке, чтобы напиться воды. Их глаза светятся в ночи, подобно зеленоватым бериллам, а грозный рык звучит громче грохота водопада.
     "Милый мой Скворец", -- сказал Принц. -- Далеко отсюда я вижу юношу, склонившегося над столом, заполненном бумагами. Он работает на низком чердаке, а рядом с ним, в стакане, стоит букетик засохших фиалок. У него коричневые, вьющиеся волосы и воспаленные обветренные губы. Большие глаза устало смотрят на работу. Ему надо успеть закончить пьесу для Директора Театра, но юноша так замерз, что уже не может писать. В камине давно нет огня, а от голода он уже обессилел".
     "Я останусь с тобой еще на одну ночь", -- сказал Скворец. У него действительно было доброе сердце. "Мне отнести еще один рубин?"
     "Увы! У меня больше нет рубинов", -- сказал Принц. "Все что   осталось   -- это мои глаза. Они сделаны из редких драгоценных сапфиров, которые привезли из Индии тысячу лет назад. Выклюй один из них, и отнеси юноше. Он продаст его ювелиру, купит себе дров, и окончит пьесу.
     "Дорогой Принц", -- сказал Скворец, -- но я не могу этого сделать", и горько заплакал. "Маленький, маленький скворчонок, -- промолвил Принц, -- сделай, как я велю".

     Тогда Скворец выклевал один глаз Принца, и полетел на чердак к бедному сочинителю. Попасть внутрь было нетрудно, потому что крыша была насквозь дырявой. Сразу под ней -- темная комнатушка. Юноша спал за столом, положив голову на руки, и не слышал шума птичьих крыльев. Когда, очнувшись, он поднял голову --   на засохших фиалках лежал великолепный сапфир. "Меня начинают понимать! -- вскричал он. -- Кто-то прочел мою книгу. Сейчас, сейчас я закончу эту пьесу!" Теперь у него был вид самого счастливого человека на земле.

     На следующий день Скворец полетел в гавань. Он сидел на мачте огромного парусника, и смотрел, как моряки вытягивали на канатах большие ящики из трюма. "Взя-ли! Раз-Два!" -- кричали они, поднимая очередной ящик. "Я лечу в Египет!" -- закричал Скворец, но никому не было до него никакого дела.

     Когда взошла луна, он залетел к Счастливому Принцу. "Я хочу попрощаться с тобой, -- прокричал он. "Добрый Скворец, -- сказал Принц, -- ты не останешься со мной еще на одну ночь?"
     "Уже зима, -- ответил Скворец, -- и скоро сюда придет холодный   Снег. А в Египте солнце греет верхушки пальм, крокодилы нежатся в теплой тине, и лениво посматривают на все вокруг. Мои друзья строят гнездо в Баальбеке, а белые и розовые голуби воркуют, наблюдая за ними. Дорогой Принц, я должен улетать, но я никогда не забуду тебя. Следующей весной я принесу тебе два прекрасных драгоценных камня, вместо тех, которые ты отдал. Рубин будет алее красных роз, а сапфир голубее Великого Моря".
     "Там внизу, на площади, -- сказал Счастливый Принц, -- стоит маленькая девочка, которая продает спички. Она уронила спички в канаву, и теперь они все промокли. Отец будет бить ее, если она не принесет денег, поэтому она плачет. У нее нет ни ботинок, ни чулок, и ветер продувает ее насквозь. Возьми мой второй глаз и отнеси ей, тогда отец не накажет ее".
     "Я останусь с тобой еще на одну ночь, -- сказал Скворец, -- но я не могу взять твой второй глаз. Ты тогда станешь слепым!" "Милый мой Скворец! -- сказал Принц. -- сделай, как я велю тебе".

     Скворец выклевал второй глаз Принца, и ринулся вниз. Он промелькнул мимо девочки, а когда она опомнилась, в ее ладони сверкал сапфир. "Какая стекляшечка!" -- обрадовано сказала она, и весело побежала домой.

     Скворец вернулся к Принцу и сказал: "Ты теперь совсем слеп, и я останусь с тобой навсегда".
     "Нет, маленький мой Скворец, -- сказал несчастный принц, -- тебе пора лететь в Египет".
     "Я останусь с тобой навсегда", -- повторил Скворец, и заснул в ногах у Принца.

     Уже рано утром он сидел на плече у Принца и рассказывал ему все, что он видел за морем. Он рассказал про красных ибисов, которые стоят вдоль берегов Нила, и ловят своими клювами золотых рыбок; про Сфинкса, который стар как мир, живет один в страшной пустыне, и знает все что происходит на земле; про торговцев, чинно путешествующих на спинах своих верблюдов с янтарными четками в руках; про черного, как смола, Царя Лунных Гор, который поклоняется Сияющему Кристаллу; про огромного зеленого змея, который живет на пальме, а двадцать жрецов кормят его   сладкими   лепешками;   про   карликов,   которые переплывают озера на листьях гигантских деревьев, и вечно воюют с бабочками.
     "Добрый мой Скворец, -- сказал Принц. -- Ты рассказал мне много   удивительного,   но   что   может   быть   удивительнее человеческого горя. Нет Тайны столь великой, как Страданье. Облети, маленький Скворец, мой город, и расскажи, что ты увидишь".

     И   Скворец   полетел   над городом, и увидел богатых, веселящихся во все дни светло, и нищих сидящих у ворот их. Он полетел по темным переулкам, и увидел изможденные лица голодных детей, устало смотревших на пустынные, черные улицы. Под аркой моста, обнявшись, чтобы хоть немного согреться, лежали два мальчика.
     "Есть хочется" -- еле слышно шептали они.
     "Здесь лежать не положено!" -- прокричал им Смотритель Порядка, и они побрели куда-то под проливным дождем.

     Скворец вернулся, и рассказал Принцу все, что увидел. "Я весь покрыт чистым золотом", -- отвечал Принц. "Сними его, и раздай моим беднякам; люди уверены, что золото может сделать их счастливыми".

     Листочек за листочком Скворец   снимал   золото,   пока Счастливый Принц не стал совсем серым и печальным. Листочек за листочком он разносил золото бедным, и на лицах детей появился румянец. "У нас есть хлеб", -- радостно кричали они, играя друг с другом и весело толкаясь. Потом пришел Снег, а за ним и Мороз. Улицы стали такими светлыми и блистающими, словно они были сделаны из стекла. Хрустальными кинжалами свисали с крыш длинные сосульки. Жители завернулись в шубы, а дети, надев теплые шапочки, помчались на каток.

     Маленький Скворец все больше и больше замерзал. Когда булочник   не видел его, он подбирал крошки перед дверью кондитерской. Бедняжка пытался согреться, хлопая крыльями. Наконец он понял, что умирает. Собрав свои силы, он последний раз взлетел на плечо Счастливого Принца.
     "Прощайте, дорогой Принц! -- выговорил он. -- Разрешите мне поцеловать Вашу руку".
     "Маленький Скворец, я рад, что ты наконец-то побываешь в Египте, -- сказал Принц. -- Ты слишком долго здесь задержался. Но тебе надо поцеловать меня в губы, ведь я люблю тебя".
     "Но я отправляюсь не в Египет, -- сказал Скворец. -- Я отправляюсь в Замок Смерти. Смерть -- сестра Сна, правда?" Он поцеловал Счастливого Принца в губы, и упал на его туфли.
     В этот момент, странный треск прозвучал внутри памятника, будто что-то разбилось. Это оловянное сердце   раскололось надвое.
     Был жуткий мороз.

     Следующим утром, Городской Глава проходил по площади, окруженный своими Советниками. Подойдя к колонне он поднял голову вверх. "Бог ты мой! -- воскликнул он. Наш Принц-то совсем поистрепался!" "Действительно", -- сказали Советники, которые всегда соглашались с Главой, и тоже посмотрели наверх.
     "Рубин выпал, глаз больше нет, и позолота облезла, -- сказал Глава. -- Ничуть не лучше нищего!"
     "Ничуть не лучше нищего", -- повторили Советники.
     "И какая-то мертвая птица у него в ногах! -- продолжал Глава. -- Нам надо издать Указ, что птицам КАТЕГОРИЧЕСКИ запрещается умирать здесь".
     И Секретарь сделал пометку в своей записной книжке. Памятник Счастливому Принцу убрали.
     "Раз он более не прекрасен, то он более и не нужен". -- сказал Профессор Искусств в Университете.

     Затем памятник расплавили в печи, и Городской Совет стал решать, что делать с металлом. "Конечно же, -- сказал Глава, -- надо сделать новый памятник. -- И на этот раз мне".
     "И на этот раз мне", -- повторили Советники, и сразу переругались друг с другом. Так они бранятся до сих пор.

     "Что такое? -- спросил сам себя Смотритель Печи. -- Это разбитое оловянное сердечко не расплавилось! Ну и шут с ним!" И он швырнул его на грязную свалку, где уже лежал мертвый Скворец.

     И сказал Господь Ангелу Своему: "Спустись в этот город, и принеси Мне самое драгоценное, что найдешь там". Пошел Ангел по слову Господню, взял с мусорной кучи оловянное сердечко и мертвую птицу, и принес их пред лицо Божие. "Ты правильно выбрал, -- сказал Господь. -- Голос Маленького Скворца не умолкнет в саду Моем, а Счастливый Принц восславит Меня в   Небесном Городе Любви, и радости этой никто не отнимет у них".

перевод с английского П.В.Сергеев, Г.Нуждин