Россия и общество будущего

Я.А Слинин

...Надо признать, что языковая проблема в перспективе перехода к глобальному обществу существует и что проблема эта серьезная. Очевидно, что основная функция языка - коммуникативная. Люди тем отличаются от животных, что общаются между собой при помощи речи. Но в ситуации, когда в человечестве существует одновременно много национальных языков, каждый из них и помогает общению, и мешает ему. Он помогает взаимному общению людей, говорящих на нем, и мешает их общению с теми людьми, которые говорят не на нем, а на другом языке. Было бы замечательно, если бы чужой язык было легко выучить. Тогда каждый человек мог бы знать все языки или, по крайней мере, те, которые ему нужны. Однако нам известно из опыта, что чужие языки поддаются освоению с большим трудом, потому сравнительно мало людей, говорящих хотя бы на двух языках, еще меньше - говорящих на трех, и уж совсем редки полиглоты. К тому же языки имеют зловредное свойство вытеснять друг друга из человеческого сознания, так что даже если, например, знаешь два языка, но постоянно говоришь, по воле обстоятельств, только на одном из них, то второй имеет обыкновение забываться и пропадать. Поэтому для преодоления языкового барьера прибегают к переводу с одного языка на другой, но всем хорошо известны те трудности и неудобства, которые связаны с этой процедурой. Итак, приходится констатировать, что обилие национальных языков является существенным фактором, разъединяющим людей; он разгоняет их по отдельным национальным камерам, блокируя их свободное общение между собой в глобальном масштабе.

Как же быть? Если мы обратимся к истории, то сможем обнаружить несколько локальных прецедентов использования тех или иных национальных языков в качестве межнациональных. Так, на обширной территории, которая была занята государствами, образовавшимися после походов Александра Македонского, функцию такого межнационального языка выполнял греческий. Латынь была межнациональным официальным языком в пределах Римской республики и затем - империи. Греческий язык продолжал сохранять свою межнациональную функцию, но на нем могла изъясняться только образованная элита, латынью же пользовались все. В государствах диадохов и в римских провинциях царил билингвизм. В Греции и в самом Риме говорили, конечно, только на греческом и только на латыни соответственно, но в Бактрии, Сирии, Палестине, Египте, Африке, Испании, Галлии, Германии и т.д. местные жители знали, как минимум, два языка: межнациональный, необходимый для общения с государственными чиновниками и для контактов на базаре и в других общественных местах, а также свой местный, на котором разговаривали дома и с людьми своего племени. В Византии официальным языком общегосударственного ранга снова сделался греческий; на территории, занятой арабскими халифатами, межнациональным языком был арабский. И в обоих случаях всюду сохранялись для местных нужд национальные языки. В новое время в пределах громадной Британской империи, где никогда не заходило солнце, официальным языком был английский; в землях, принадлежавших испанской короне, - испанский. На территории Российской империи государственным языком был русский. И опять-таки местные языки покоренных народов продолжали в этих империях существовать.

Мы рассмотрели случай, когда какой-то язык становится официальным и межнациональным языком огромных по территории многонациональных государств. На официальном языке должны были уметь изъясняться все подданные этих государств, независимо от сословной принадлежности или образовательного уровня. Когда то или иное из подобных государств распадалось, то и его официальный язык переставал быть таковым, а то и вообще переставал быть живым языком, как случилось, например, с латынью и древнегреческим. Но имеются также случаи, когда какой-нибудь язык становился не языком межнационального общения всего населения какой-нибудь обширной державы, а языком межнационального общения в рамках отдельного слоя населения, не обязательно в пределах лишь одного государства. Мы уже упоминали о том, что признаком принадлежности к древнеримской культурной элите было знание греческого языка. В XVII-XVIII веках в Западной Европе дворяне расположенных там стран беседовали и переписывались между собой на французском языке, а в России он оставался языком великосветского общения вплоть до конца XIX века. Существовали ранее и существуют ныне различные межнациональные богослужебные языки; таковы, например, латынь католических месс и церковно-славянский язык православных литургий. И ученое сословие тоже всегда имело и имеет естественное влечение к созданию своего межнационального языка. Так, западноевропейские средневековые схоласты всех стран писали свои трактаты на латинском языке. То же делали философы и ученье Ренессанса и нового времени. Вплоть до середины XVII века ученые и богословские трактаты писались на латыни и не нуждались ни в каком переводе, так как всякий, кто причислял себя к ученому званию, обязан был ее знать. Всякий ученый всегда испытывал и испытывает желание, чтобы результаты его исследований как можно скорее и легче становились достоянием мировой научной общественности. Поэтому когда и ученая латынь повсеместно вымерла, различные национальные языки стали претендовать на роль языков ученых всех стран и народов. В XIX веке все сколько-нибудь достойные внимания научные труды переводились на немецкий язык; после Второй мировой войны все переводят на английский. Все международные симпозиумы и конференции проводятся на нем же. Возникшие в новое время искусственные символические языки математики, логики, химии, помимо других чрезвычайно важных для соответствующих наук свойств, имеют то преимущество, что понятны без перевода всем специалистам в данных областях.

Все перечисленные межнациональные языки имели или имеют, так сказать, локальный характер и ограниченное в том или ином отношении применение. При переходе к глобальному человеческому обществу мы сталкиваемся с еще небывалой ситуацией: ясно, что оно не обойдется без глобального межнационального языка, причем не какого-нибудь богослужебного или научного, а такого, который будет понятен всем и каждому, которым в совершенстве станет владеть любой человек будущего. Что же это будет за язык и что станется с ныне существующими национальными языками? Потребность в международном языке осознавалась уже давно, и в конце прошлого века Л.Л.Заменгоф даже сконструировал язык, предназначенный для ее удовлетворения и называемый ныне эсперанто. Он сравнительно прост и удобен, однако, на то, что эсперанто или какой-нибудь иной искусственно построенный язык сможет стать языком глобального межнационального общения, шансов нет никаких. Уже одно то, что подобный язык всем нужно будет специально выучивать, и что на него нужно будет переводить всю мировую художественную и научную литературу, делает его усвоение нереальным. Все шансы на то, что общим языком будущего общечеловеческого общества сделается какой-нибудь из ныне существующих национальных языков, причем произойдет это естественным путем безо всякого искусственного вмешательства со стороны людей или, если попытки подобного вмешательства будут предприняты, то, скорее всего, вопреки ему. Существование живого языка невозможно, конечно, без людей, но они являются только его носителями; живет же он по своим собственным законам и не поддается никаким сознательно предпринимаемым, но идущим вразрез с его духом, реформам. Он, конечно, меняется, он подвержен различным воздействиям со стороны иных языков; он реагирует на все исторические перипетии, которые происходят с его народом, его носителем. Но все перемены, которые претерпевает живой язык, стихийны и неуправляемы. По-разному складываются судьбы языков: одни возникают и исчезают вместе с возникновением их носителей, другие переживают их, третьи гибнут задолго до того, как народы, бывшие их носителями, уходят с исторической сцены. Взаимодействие существующих языков тоже стихийно и многопланово. Они взаимно обогащают друг друга, но и конкурируют друг с другом, теснят друг друга. Из современных языков одни ведут себя активно и даже агрессивно, энергично пополняют свой лексикон, на них переводят основную научную и художественную литературу с других языков, на них с каждым годом говорит все больше людей. Другие как бы консервируются, их лексикон не обогащается, переводы на эти языки немногочисленны и редки, количество людей, говорящих на них, либо не увеличивается, либо даже уменьшается.

Среди современных живых языков возникнет или уже возник естественный "конкурс" на роль мирового языка, языка будущего. Невозможно с достаточной точностью предсказать его результат, равно как и попытаться как-то вмешаться в него с целью управления или регулирования. Но можно, конечно, сделать какие-то прогнозы. Как правило, предпочтение отдается активным языкам с богатым лексиконом и большим количеством говорящих на них людей. Каждый из них более или менее велик и славен художественной литературой, на нем написанной. Однако и таких языков в настоящее время много. Какой же из них будет мировым или хотя бы послужит основой последнего? Существует мнение, что победит на "конкурсе" тот язык, у которого грамматика попроще. Но это дилетантское мнение. Так могут думать люди, которые очень хотели бы выучить какой-нибудь чужой язык, но у которых это дело с очень большим трудом получается. Но ведь будущий глобальный язык ни для кого не будет чужим; он для всех будет родным, а что касается родного языка, то никто даже не замечает, простая у него грамматика или сложная. Им просто пользуются, зная его в совершенстве; а знать язык в совершенстве - значит уметь справляться со всеми грамматическими трудностями, даже не замечая их. Или так могут думать математики, занятые созданием разнообразных символических или компьютерных языков. Для математиков критерий простоты является одним из главных критериев качества любых их построений. Однако естественные языки - это совсем другое дело. Исторический опыт показывает, что для того, чтобы долго жить, язык не должен иметь ни слишком сложную, ни слишком простую грамматику. Тут нужен какой-то оптимум грамматической сложности: чрезмерно примитивные в грамматическом отношении языки вымирают скорее. Вообще, можно сказать, что такие чисто формальные черты языка, как простота, удобство и т.п. не играют роли в процессе его выживания; не будут они иметь значение и в соревновании на место мирового языка.

С точки зрения таких критериев, которые могут быть названы критериями качества языка, все конкурирующие языки примерно одинаковы: я имею виду, например, богатство словарного запаса, наличие мощной художественной литературы, обилие переводов с иных языков и т.п. Остается чисто количественный критерий, а именно: число людей, изъясняющихся ныне на данном языке. Он-то и кладется, по преимуществу, в основу прогнозов. Однако и в этом случае выявляется несколько примерно равноценных языков. Например, известный испанский писатель Камило Хосе Села сказал в одном интервью: "Пройдет какое-то время, не знаю, правда, сколько его потребуется, и в мире останется только четыре главных языка - английский, испанский, арабский и китайский, причем я перечисляю их в произвольном порядке. Остальные останутся лишь в разговорном варианте и лирической поэзии" [3]. Как видим, в этот список не вошли ни немецкий, ни французский, ни "великий, могучий, правдивый и свободный" русский, ни прочие ныне процветающие и даже агрессивно себя ведущие языки. Так что, если присоединиться к мнению Селы, то выходит, что напрасно эстонцы принимают в своем новообразовавшемся государстве административные меры для ущемления русского языка, угнетающего, по их мнению, их родной эстонский: и тот, и другой языки ждет один и тот же бесславный конец. Смехотворен и недавно принятый французским парламентом закон, согласно которому налагается денежный штраф на всякого француза, употребившего английское выражение, в том случае, если имеется эквивалентное французское: это французскому языку отнюдь не поможет.

Но если даже согласиться с мнением Селы, то останется открытым вопрос о том, какой же из перечисленных четырех языков победит в конце концов в борьбе за мировое господство. А ведь какой-то из них должен обязательно победить, ибо если возникнет единое общечеловеческое общество, то его должен обслуживать и какой-то один общепонятный язык. Нелепо предположение, что каждый человек грядущего общества будет знать и английский, и испанский, и арабский, и китайский языки. Правда, самого Селу эта проблема не волнует. В уже цитированном интервью интервьюер сказал: "Последнее время повсюду говорят о "глобальной деревне", о тенденции к созданию единой мировой культуры:" На что Села ответил: "Я в это не верю" [4]. Этот ответ писателя удивляет. Он занял какую-то странную промежуточную позицию. Более последовательно было бы либо прогнозировать единую мировую культуру, либо уж отстаивать права всякой национальной культуры и всякого национального языка. А у него получается, что нас в будущем ждут четыре общества с четырьмя культурами: англоязычной, испано-язычной, арабоязычной и китайскоязычной.

Я все же думаю (но это просто гипотеза, ни к чему особенно не обязывающая), что больше всего шансов на победу у английского языка. В пользу этого говорит то, что он становится все более общеупотребительным во всех слоях современного человечества. Все более англоязычной становится низовая массовая молодежная культура; всемирным языком ученых тоже уже можно считать английский; средний уровень олицетворяет собой туризм, тут тоже господствует английская речь. Впрочем, не так важно какой современный язык выступит в качестве мирового; важно, что такой язык будет. Причем это будет не какой-нибудь упрощенный язык симплетонов, способствующий тому, чтобы пользующиеся им люди делались с каждым веком все примитивнее, не какой-нибудь оруэлловский ньюспик, а, напротив, очень богатый лексически и достаточно сложный грамматически язык: мощный, мобильный, способный передать любое самое интимное движение человеческой души и любую научно-техническую тонкость.

А что же произойдет с побежденными языками? Тут можно повторить слова К.Х. Селы: "остальные останутся лишь в разговорном варианте и лирической поэзии", и то насчет лирической поэзии можно выразить сомнение. Какое-то время, а может быть и всегда будет царить билингвизм. Хотя, скорее всего, в конце концов все будут пользоваться только одним-единственным языком, а все остальные языки перейдут на положение мертвых. Это не значит, что они будут совсем заброшены, и о них все забудут. С ними будет то же, что сейчас имеет место с латынью и древнегреческим. Как известно, их можно выучить и читать в подлиннике Платона или Вергилия; на них можно даже говорить, хотя их древняя фонетика и утрачена; правда, писать на них теперь уже никто не пишет. То же самое будет и с современными национальными языками; они никуда не исчезнут, даже их фонетика благодаря многочисленным магнитофонным записям сохранится для потомства. Желающие смогут их выучить и читать все, на них написанное в подлинниках, наслаждаясь стилистическими красотами выдающихся художественных произведений прошлого, и сколько угодно разговаривать на полюбившемся языке с другими его любителями, если таковые найдутся. Но вот будут ли создаваться новые произведения на этих языках? Может быть, найдутся любители и этого. Ведь некоторые сугубо патриотически настроенные писатели и поэты пишут ныне на редких малоупотребительных языках. Фредерик Мистраль писал на провансальском наречии, пишут стихи на каталонском, фламандском и других местных языках. Правда, все такие произведения обречены на то, что в подлиннике их мало кто будет способен читать. Это обстоятельство плохо переносится большинством писателей. Писатель все-таки хочет, чтобы его прочло как можно больше людей, причем в подлиннике, с тем чтобы все могли оценить его чисто художественные достижения. Поэтому Гоголь писал на русском, а Джойс - на английском; ныне живущий Чингиз Айтматов тоже пишет не на родном киргизском, а на том же русском. Ясно, что в будущем не только вся научная, но и почти вся художественная литература будет создаваться на едином живом всемирном языке.