Немецкая волна - Архивы радиожурналов 1998-2000

Три стрелы против свастики

Нет, не для красного словца, дорогие слушатели, я повторяю эту не хитрую,
но многими в штыки принимаемую мысль, что одна человеческая судьба
разнообразнее и интереснее любой исторической эпохи. Несколько передач
"Немецкой волны" о судьбах русских выпускников гейдельбергского университета
вызвали к жизни новые и оживили старые связи. Приступая к сегодняшней
передаче, я даже не знаю, с какого же бока ухватить этого удивительного
человека, эту биографию. Сам наш герой начинал рассказ о своей жизни так:

Жарким летом 1883 года Степан Чахотин, русский консул в Стамбуле, отвёз
беременную жену в свой дом на одном из Принцевых островов. А ночью
разразилось землетрясение. Заревели от страха ослики, оставленные на берегу,
и в этом шуме потонул крик появившегося на свет мальчика. Назвали его
Сергеем. Как герой греческого мифа появился на свет герой нашей сегодняшней
передачи Сергей Чахотин. Утром отец его вышел на берег и увидел, что ослов
смыло поднятой землетрясением волной.

- Ослы будут мстить моему сыну, - пошутил Чахотин-старший.

- И другие, двуногие, ослы всю жизнь мстили мне, - шутил Сергей Степанович,
рассказывая о своем дне рождения своему первому - тогда еще советскому
биографу, Александру Харьковскому, восемьдесят лет спустя в Москве.

Между годом рождения - напомню 1883-им в Стамбуле и годом смерти - 1973 в
Москве пролегла удивительная в своей пестроте и своём единстве жизнь одного
человека, который был одновременно русским революционером, гейдельбергским
биологом, корсиканским художником, немецким антифашистом, французским
политическим писателем, наконец, советским гражданином.

Первую русскую революции Сергей Чахотин встречает за границей, потому что
замешан в заговор с целью свержения монархии.
Как биофизик он учится у Рентгена и у Бючли в Германии и у Ивана Петровича
Павлова в России. Открыватель метода клеточной оптической микрохрургии, он
был еще и без пяти минут нобелевским лауреатом.
Как корсиканский художник, он, вместе с тогдашней женой Ниной, - а всего
Чахотин был женат 6 раз! - так вот вместе с женой он становится заложником
бандитов и только за деньги, вырученные от продажи в Париже картин,
написанных им на Корсике, Чахотин выкупает жену и себя самого из плена. Вам
мало? А что Вы скажете о таком продолжении биографии Сергея Чахотина:
как русский эмигрант в 1920-е годы Чахотин редактирует и пишет в несколько
эмигрантских изданий просоветской направленности и выступает вместе с Н.
Устряловым в сборнике "Смена вех". Сборник этот и всё движение
"сменовеховцев" подтолкнули значительную часть русской эмиграции к
репатриации в СССР.
Наконец, как немецкий политический деятель, в 1920-30-е годы находясь в
Европе - Чахотин становится одним из лидеров антифашистского движения
"Железный фронт".
Как сменовеховец, т.е. один из авторов сборника "Смена вех", выпущенного в
эмиграции в самом начале 20-х гг., Чахотин в один далеко не прекрасный день
1958 года принимает решение вернуться в новую, послесталински-вегетарьянскую
Советскую Россию.

Вы, Александр Самуилович Харьковский, были первым биографом Чахотина. Что
привело Вас к Чахотину тогда, в начале 1960-х годов? Почему Вы писали о нём
тогда иначе, чем теперь? Что имели против него власти?

Александр Харьковский:

- Он такая личность, которую они не очень привечали. Мне многое приходилось
не договаривать. Я из него делал патриота, а он патриотом не был. Я
интересовался, как люди живут на Западе, и особенно возвращенцы, Алексей
Толстой, Куприн, но они уже были покойниками к тому времени, и вдруг я
натыкаюсь на "Смену вех". Вообще мне весь этот сборник понравился, вот, и
там эта фамилия - Сергей Степанович Чахотин. Я сразу понял, что это -
политик, конечно, он вернулся, и его уже давно нет, и для меня никакого
интереса он не представляет, и мне уже поговорить с ним нельзя. А тут
попадается его имя. Немцы мне пишут, что был такой борец против Гитлера, он
был лидером пропаганды "Железного фронта" - Die Eiserne Front. Я думаю, он -
не он? Вроде, 30-е годы. И в общем в эсперантской литературе появляется его
имя, и в начале 60-х, когда я уже не стал его искать, в связи с эсперанто я
говорю об этом Акселю Ивановичу Бергу, у нас встреча в "Технике молодежи" об
эсперанто, и говорю, что вот был такой эсперантист Сергей Степанович
Чахотин. А он мне говорит, а почему "был". Вот мы отмечаем его 80-тилетие. Я
тут же приехал к Чахотину. Он жил напротив универмага Москва, и мы с ним
сразу подружились, потому что у нас одна идея, это всемирный язык, у нас
очень много знакомых, общая культура. А когда я с ним познакомился, с С. С.
Чахотиным, были хрущевские времена, послабление хрущевское, и он очень
хотел, чтоб опубликовали его книгу, самую великую его книгу, которая лежала
на столе у министров де Голля, "Насилие над массами путем политической
пропаганды". Я взял этот экземпляр на французском, на английском, сделал
некоторые выжимки, и мне сказали в редакциях: "Не связывайся, это и человек
темный, и книга антисоветская", хотя в общем-то она была антигитлеровская,
эта книга. Он-то писал ее, когда был лидером "Железного фронта" в Германии.
А потом он написал книгу "Три стрелы против свастики" на немецком языке...

Да, и книгу эту неплохо знают в Германии. Многие тогдашние идеи Чахотина,
разоблачающие национал-социализм как идеологию, с бОльшим успехом, чем
антифашисты, сумели оседлать сами нацисты. Он раньше многих осознал, что
нацисты пробивают себе дорогу, опираясь на гораздо более простые
пропагандистские приемы, чем те, которыми пользовались традиционные партии
Веймарской республики. В начале 30-х Чахотин и его немецкий однокашник по
Гейдельбергу Карло Мирендорф пытаются противопоставить нацистской пропаганде
свои акции. Чахотин разрабатывает символику, с помощью которой надеется
подорвать суггестивную мощь свастики - ТРИ СТРЕЛЫ. Это была короткая и
многообещающая война граффити.

Но прямые стрелы правды все-таки не сумели помешать паучьей хватке свастики.
Три стрелы Чахотина-Мирендорфа требовали воображения и интеллектуальной
работы. А взывавшие к простейшим инстинктам нацисты опережали своих более
умных социал-демократических оппонентов - простыми обещаниями возрождения
утраченного величия, избавления от унижения и отмщения врагам за эти
унижения.
Вторая мировая война готовилась как победа поколения хитрых зверей над
поколением простодушных людей.

Однако антифашизм Чахотина, подтвержденный его пребыванием в нацистском
лагере, не помог и в конце 50-х годов, когда, уже семидесятипятилетним
стариком, Чахотин вернулся в СССР. Александр Харьковский, в те годы
советский журналист без постоянного места работы, пытался добиться перевода
антифашистского памфлета Чахотина на русский язык. Но сработало правило
советской цензуры, известное под кодовым названием "неконтролируемый
подтекст".

А. Харьковский:

И сразу же на это наложили табу. А Сергей Степанович хотел писать. Хотел
приспособиться к советскому строю, и после поездки Н. С. Хрущева написал
книгу "Шахматная партия Никиты Хрущева против американского империализма",
кажется, вот так. Ну, эту книгу мне удалось передать, я не знаю, дошла ли
она до Хрущева, но я учился вместе с Радой Никитичной, ну и Рада Никитична,
когда посмотрела это дело, сказала, нет, я это отцу передавать не буду, и
вообще лучше не связываться. В общем, я чувствовал, что вокруг него
сплетается всё это, и мне очень хотелось пробить это в печать.

Открыватель микрохирургии клетки, Чахотин не был в 1962 году выпущен даже на
конгресс в Англию, на симпозиум, посвященный пятидесятилетию этого его
научного открытия.

А. Харьковский:

Он тогда еще не знал, что он невыездной. И у него, он вообще чувствовал себя
молодым. Была у него такая молодая женщина, Маргарита, он предлагал, чтобы
она вышла за него замуж, и что он с ней поедет в Париж, и когда он подал
документы, его в Париж не пустили. Он прямо был возмущен, ну как же так, я
же добровольно сюда приехал. Ну мне ведь работать не дают. А ему устроили
лабораторию напротив универмага Москва в его квартире. Двухкомнатная
квартира.
По крайней мере, мы там собирались на такие семинары, и Аксель Иванович Берг
там бывал, мы с ним говорили о так называемой Октябрьской революции. Он
рассказывал мне такие вещи, в которые я даже не всегда мог поверить. Что он
стоял во главе какого-то химического батальона, что ни на время захватили
СПБ, что он через Горького выходил на Ленина, что Ленин отрицательно
отозвался о нем, что ему пришлось бежать, и вообще он очень отрицательно
говорил о революции. Когда все сменовеховцы собрались в Москву, после того
как Ленину понравилась статья "В Каноссу!" и вообще всё это движение, оно
было просоветское, и газета "Накануне" была просоветская, но Сергей
Степанович тогда не поехал. Он уже понимал, что там происходит. На недолгое
время приехал в Москву, но Иван Петрович Павлов сказал: это эксперимент,
которому я бы не подверг своих собак, поэтому возвращаться не надо.
Чахотин говорит: я хочу наукой заниматься.
А Павлов говорит: занимайтесь наукой, мы поможем, и он его командировал в
Италию. Вот мне всё это было очень интересно, как и сам его приезд. А дальше
мы бились головой о разные стенки. Во-первых, он был эсперантистом. А
эсперанто никогда в фаворе не было в России, это было черное пятно на нем.
Статьи, которые он писал на эсперанто, не доходили до адресата. Мы посылали
в ГДР, потом вызывали почему-то меня, а не его, и говорили, что это
нехорошие статьи, а те, которые были математические или биологические, надо
было разрешение на них, и всё больше он понимал, что он не у дел здесь в
России, но уехать из России он, конечно, уже не может. Он всегда говорил
так: да, я человек русский, но я всю жизнь провел на западе, я люблю юг,
климатически Россия меня убивает, мне бы вернуться во Францию. Но это
было невозможно.

Так что, может быть, и интерес к эсперанто у него развился именно на почве
"внутренней эмиграции"?

А. Харьковский:

Чахотин был одним из первых эсперантистов вообще в мире. Он 1883 года, в
1887 году был создан язык, его нянечка выучила этот язык, и она пела ему
песни на эсперанто, когда он был совсем маленьким мальчиком, а потом он как
бы с детства уже говорил, он сначала думал, что это итальянский язык. Он где
бы ни бывал, сначала встречался с эсперантистами, он в начале, после того,
как из Турции он уехал, он поехал в Одессу, а в Одессе эсперантисты были уже
в начале века, и вот одесситы не просто увлекли его эсперанто, они его
вывели на многие-многие идеи, в том числе на идею сионизма, хотя он евреем
не был, и на идею социализма. Потому что эсперантисты, как правило, люди
левого направления. И он интересовался с самого начала, когда начал
заниматься наукой, а начал он у Рентгена, он переживал, что вот в науке нет
единого языка. Когда-то это была латынь, вот надо всё перевести на
эсперанто, надо этот язык распространять. Тогда английский ведь не был
мировым, тогда ведь мировым, пожалуй, был еще французский и становился всё
больше немецкий. Вот он говорил, что это разноязычие разделяет людей, но
особенно оно разделяет ученых. Сходятся ученые на конгресс и не знают, на
каком языке они будут говорить. Он говорил на нескольких языках. Немало
статей было опубликовано, и он был одно время председателем всемирной
организации ученых-эсперантистов. Хотя он был очень оригинальным философом.
Это особый разговор. Он давал мне статьи по философии. И все эти статьи были
на языке эсперанто. Среди эсперантистов он был очень широко известен.

А собраны ли эти статьи под одной обложкой?

А. Харьковский:

Нет. Только рассеянные статьи, увы. Специально их никто не собирал. Надо
сказать, что как раз эта часть в эсперанто слабая. Потому что не так уж
много ученых. Я не могу сказать, что эсперанто широко пошел во всем мире. Я
этого дела не преувеличиваю. Но среди ученых он был известен.

Среди тех эсперантистов, кто остался в живых после репрессий?

А. Харьковский:

Да, расстреляно было огромное количество. Они готовили процесс. В 70е годы.
Недавно появилась статья одного кагэбиста-эсперантиста. Значит, что сделали.
В закрытом городе Семипалатинске образовали эсперантскую группу, и вот эта
эсперантская группа связывалась, письма попадали на запад. И вот через них
хотели доказать, что эсперантисты это просто шпионы, евреи, сионисты, тем
более, что Гитлер упоминал эсперанто в связи с еврейским вопросом. Он
говорил, что пока еврей не захватил весь мир, он заставит всех говорить на
своем языке. Так что в этом отношении и Сталин, и Гитлер сходились. Как мы
говорили, Сталин и Гитлер любили нас задушевно.
Когда советские войска оккупировали Прибалтику, до войны, они стали
арестовывать эсперантистов, советское КГБ или НКВД. А когда они не успели
всех арестовать, так они оставили списки эсперантистов и передали Гестапо, и
вот у нас здесь в библиотеке есть эти списки, т.е. сотрудничество было
полное. Эсперантисты должны были быть уничтожены. По некоторым данным,
30.000 эсперантистов было уничтожено. Но - не до конца. Во время фестиваля
мы возродились, и вот уже в 70-е годы хотели уничтожить нас до конца,
устроить процесс, показать, кто такие эсперантисты, хотя вы ж понимаете, они
из Семипалатинска не могли выдать.

А Вы, Александр Харьковский, у кого Вы учились не приспосабливаться к
режиму, тоже у Сергея Степановича Чахотина?

А. Харьковский:

Нет, дед мой был большевиком. И он бывал за границей. Иосиф Харьковский его
звали, да. Его сына арестовали, Мейлаха, и расстреляли. Но дед считался
почетным "Потемкинцем". Он не попал на "Потемкин", но Ленин очень хотел,
чтоб он попал. Поэтому ему разрешили даже приехать на могилу сына. А мой
отец, Самуил, сел, потому что не мог подписать бумагу, что он отказывается
от своего брата. И вот дед мой пил много, рабочий человек был, и он всегда
говорил: в партию не вступай. Я говорю: почему?
И он говорил, на идиш: "Эта государственная система создана из говна, но все
обсасывают пальцы".

Спасибо эсперантисту, журналисту и первому биографу Сергея Степановича
Чахотина Александру Харьковскому за то, что согласился встретиться с нами по
телефону из Нью Джерси. К сказанному им остаётся только добавить, что умер
Сергей Чахотин в брежневской Москве 1973 года, отметив незадолго до этого
своё 90-летие.
А вот о позапрошлой жизни Сергея Чахотина в другом, немецком окружении той
же консистенции - во времена национал-социализма - мы поговорим подробнее в
следующий раз.
Похоронить завещал себя Чахотин на Корсике, где когда-то террористы взяли
его с молодой женой в заложники. Было ли исполнено завещание этого
удивительного человека, я не знаю. В следующей передаче, через неделю, вас
ждет встреча с Варварой Чахотиной. О чем именно расскажет вам немецкая
внучка Сергея Степановича Чахотина, я не знаю. За каждым поворотом его
биографии есть маленькая или большая тайна. Не секрет лишь то, что и в
третьем поколении жизни германской ветви семьи Чахотиных сохранился
замечательный русский язык. Надеюсь, Вы услышите это через неделю и сами.

Гасан Гусейнов.

В передаче использованы также следующие статьи и материалы:
Albrecht, Richard, Sergej Tschachotin oder "Dreipfeil gegen Hakenkreuz":
Eine biographisch-historische Skizze, Bd. 4/1986, S. 208-228.