* * *

Я в этом очерке рассмотрю лишь ту важную часть подрывной идеологии и пропаганды крамольного графа, которые имеют самое прямое отношение к внутренней идее Эсперанто - идее Единения народов и государств.

 

В чем они сошлись, Лев Толстой и д-р Эсперанто? Прежде всего в видении хода истории человечества, развивающегося неумолимо от стадии множества народов и государств и их междуусобицы к Великому Единению. Они сошлись на том, что пути к единению различны. Человечество может продолжать развиваться стихийно, как и раньше, путем войн все более кровавых и масштабных. Они сошлись в неприятии такого хода истории и современного международного порядка, основанного на стихийной вражде и борьбе народов и государств посредством оружия за свое существование и достойное развитие.

Они сошлись на том, что человечество может развиваться к Единению и мирным путем. И этот путь лучше. И этим путем и надо идти. И этот путь не утопия. Но этот путь, конечно, труднее и требует огромных усилий от человечества, по крайней мере, от лучшей его части.

Они сошлись на том, что для реализации такого, мирного, пути к Единению в качестве необходимого условия требуется, конечно, единый язык. Рациональное развитие человечества, состоящего из народов, неспособных понимать друг друга, - невозможно. Переводчики могут помочь государственным деятелям, но не в состоянии серьезно помочь сотням миллионов людей. И надо сделать, чтобы этот язык стал всемирным. Пусть все люди в любой части земного шара говорят на двух языках. Для общения с соплеменниками, с людьми своего народа - на своем родном языке. Для общения с людьми другого народа - на международном языке. На планете должен восторжествовать принцип билингвизма.

Они сошлись на том, что таким международным языком может быть только нейтральный искусственный язык. Ни один живой национальный язык не может стать международным мировым языком. Они сошлись и на том, что таким международным языком может быть язык Эсперанто. По крайней мере, для европейских народов.

Они сошлись и на том, что, конечно, единый язык сам по себе полного единства и взаимопонимания между народами не создаст.

В Заменгофа бросали в прошлом и бросают поныне, даже в эсперантском мире, камни, что он преувеличил роль лингвистического фактора в истории и даже абсолютизировал этот фактор. Он, якобы, верил и проповедывал, что если решить языковую проблему, если все будут говорить на его языке, то наступит полная гармония народов на планете. Но подобного рода мнение - или сознательная фальсификация, или говорит о полном незнакомстве критиков с самыми интересными, самыми серьезными, самыми лучшими выступлениями д-ра Эсперанто. Среди авторов разного рода социологических и футурологических теорий и проектов потребного будущего человечества действительно очень часто было много таких, которые абсолютизировали тот или иной фактор. Специализирующиеся на экономической теме абсолютизировали экономический фактор. Те, кто занимался много биологическими исследованиями, абсолютизировали биологический фактор. Другие абсолютизировали психологический фактор, четвертые - географический фактор и т.д. Но если бы даже д-р Эсперанто действительно абсолютизировал лингвистический фактор, то и тогда этого мыслителя не следовало бы забрасывать камнями, а лишь надо было "исправить" его учение, указав, что значение лингвистического фактора - немаловажное, его нельзя игнорировать, но не надо лишь абсолютизировать.

Но в случае с д-ром Эсперанто мы как раз сталкиваемся с мыслителем более широкого масштаба. Хотя он и занимался большую часть жизни лингвистикой, точнее практической интерлингвистикой, международным языком, но он всегда полагал за недоумков тех, кто утверждал, что Эсперанто - "это только язык и ничего более", тех, кто наивно проповедывал, что решение проблемы международного языка приведет к гармонии народов. Такие эсперантисты, к сожалению, в начале века стали довольно быстро размножаться на планете. Вначале был так называемый "русский" период в истории эсперанто-движения, период романтический и героический, период "идеалистический". Преобладали и задавали тон сторонники идеи Единения человечества. Но в дальнейшем из-за серьезных препятствий со стороны русского правительства и общей косности русской жизни центр эсперанто-движения переместился во Францию, а затем движение широко распространилось также в Германии, Англии и др. государствах Западной Европы. Именно в это время стало множиться число эсперантистов-коммерсантов, эсперантистов-промышленников, эсперантистов-туристов, эсперантистов-коллекционеров, эсперантистов-ученых, эсперантистов-врачей и т.д. Во Франции появилось общество даже эсперантистов-лакеев. Появилось общество эсперантистов-полицейских.

Это вызывало двойственное чувство у Заменгофа. Это хорошо, что число эсперантистов растет. Это хорошо, что Эсперанто используется для практических целей. Растет численность эсперанто-народа, народ - творец языка, следовательно, будет совершенствоваться и сам международный язык. Скрепляются в результате международных контактов практиков-эсперантистов и части цивилизации, хотя сами практики об этом и не помышляют. Но плохо было то, что этот "безыдейный" узкопрактический народ пытался вышибить из эсперанто-движения "всякую идейность", "все высокие идеалы". Но что стоит народ без идеалов?

На Женевском Международном конгрессе эсперантистов в 1906 Заменгоф достаточно ясно дал им понять, что у них это дело не выйдет. Вырвать из нашего сердца ту часть эсперантизма, которая есть самая важная, самая святая?! Ту самую идею, которая была главной целью нашего дела, которая была руководящей Зеленой Звездой, которая всегда руководила всеми борющимися для Эсперанто?!

"Нет, нет, никогда! С энергичным протестом мы отбрасываем это требование. Если нас, первых борцов за Эсперанто, принудят, чтобы мы избегали в нашей деятельности всякой идейности, мы с возмущением разорвем и сожгем все, что мы писали на Эсперанто. С болью мы уничтожим труды всей нашей жизни... И мы выкрикнем с отвращением: "С тем Эсперанто, который должен служить исключительно целям коммерции и практической пользы, мы не желаем иметь ничего общего" (25).

Постоянно резкой критике подвергал он и "лучших" из сторонников теории "Эсперанто - это только язык", которые полагали наивно, что если человечество выучит Эсперанто, то автоматически исчезнет отчужденность между народами и наступит взаимопонимание и гармония. Вот эти как раз и абсолютизировали лингвистический фактор, кроме него более ничего и не видели. А также и тех, которые хотя и не верили, что решение языковой проблемы приведет к гармонии народов, но сознательно суживали свою деятельность только на международном языке, только на разрушении языковой стены между народами. Мол, решение всех других проблем Единения человечества - не дело Эсперанто-движения. Эсперанто-движение - это движение исключительно за распространение международного языка.

Заменгоф очень хорошо понимал, что не может успешно развиваться язык, оторванный от целого организма развивающейся цивилизации. Язык без организма, вне организма - это патология, курьез, естественный предмет насмешки. И потому на Женевском Международном конгрессе эсперантистов, на Международном конгрессе эсперантистов в Кембридже, в "Декларации гомаранизма", в докладе, приготовленном для прочтения на Конгрессе рас в Лондоне, в "Воззвании к дипломатам" и пр. Заменгоф неустанно пытался убеждать и эсперантистов, и вообще всех тех, кому не безразлично будущее человечества, что "Эсперанто - это прежде всего не язык, а огромной важности социальная проблема". Эсперанто - это прежде всего идея разрушения стен между народами, всех стен между народами, а не только лингвистических. Эсперанто - это идея Единения человечества. Эсперанто - это прежде всего не общечеловеческий язык, а общечеловеческая вера, общечеловеческая этика, общечеловеческий дух, которые надо так же сознательно коллективно вырабатывать, как и общечеловеческий язык. Эсперанто - это также единая, справедливая для всех народов экономическая система. Единая денежная система. Единая рациональная транспортная система. Единый календарь и общие праздники. Эсперанто - это единая демократическая политическая система, которая обеспечивает полную свободу передвижения по планете гражданам любой страны. В дальнейшем русские эсперантисты (и это в духе идей Заменгфа) начнут развивать также идею Союза Государств планеты с общим мировым правительством, идею Всепланетной конфедерации народов и даже идею Всепланетной Демократической Федерации народов. Будет даже создана в 1910 Универсальная Лига.

Но просуществует она, к сожалению, недолго. Ее центральная, русская, часть будет запрещена правительством Николая II Кровавого уже в 1911. Но неустанно и страстно в течение двух десятилетий своей проповеднической деятельности, до самой своей смерти будет Заменгоф пытаться поднять каждого "узкого" и потому неполноценного эсперантиста до уровня "гомаранина" (в переводе с эсперанто - представителя человечества, землянина, истинного интернационалиста, человека, осознающего себя не только русским, китайцем, немцем, англичанином и пр., но и гражданином земной цивилизации). То есть Заменгофа, как и Толстого, привлекала идея Единения человечества во всех ее аспектах, во всей своей полноте и органической целостности.

Но никто не может объять необъятное. Каждый своим творчеством разрабатывал более подробно и полно лишь те актуальные стороны проблемы Единения, которые более его интересовали и в которых он был более сведущ. Заменгоф сконцентрировал главные усилия на создании, совершенствовании и пропаганде международного языка, на создании учебной литературы (учебники, словари, хрестоматии), на создании переводной художественной литературы на эсперанто, начал работать также и нал созданием Общечеловеческой Веры и Общечеловеческой Этики, постоянно пытался развить дух интернационализма у эсперантистов, постоянно старался привлечь внимание международной общественности к национальным противоречиям на планете.

Лев же Толстой был писатель, философ, религиозный мыслитель, и понятно, что наибольшее внимание он сконцентрировал на нравственном неприятии существующего международного порядка, на поведении личности в этот переходный период от стадии раздробленности и вражды государств и народов к Единению. Немало острых, беспощадных, яростных статей обрушил он на этот порядок, на внешнюю политику правительств и, прежде всего, на внешнюю политику русского правительства.

Русское правительство морочит подданных болтовней о своей миролюбивой внешней политике, обвиняя в стремлении к гегемонии, милитаризме и агрессии лишь государства и народы противоположного военного блока, а Толстой, срывая с него маску миролюбца, показывает его милитаристское и лицемерное лицо. Толстой утверждает, что ничем существенно русское правительство не отличается от других правительств и уж тем более не отличается миролюбием. Он явно отказывается смотреть на мир "с точки зрения русских интересов", требует смотреть на реальность с более высокой точки зрения, вызывая ярость у шовинистов и барабанных патриотов.

В 1899 по инициативе правительства Николая II созывается первая международная конференция в Гааге по вопросу о разоружении. Принимается конвенция о мирном разрешении международных споров, о законах и обычаях сухопутной войны, декларация о запрещении применения удушливых газов, разрывных пуль, сбрасывания снарядов и взрывчатки с воздушных шаров. Официальные словоблуды наполняют газеты восторженными статьями в адрес Николая II. Ведь именно по его инициативе созвана эта историческая мирная конференция. Русское правительство, выдвинув свои мирные инициативы и предложив полное разоружение, доказало тем самым мировой общественности свои мирные намерения и готовность к мирному сосуществованию.

А за границей в "Листках свободного слова" и "Свободной мысли" Толстой публикует свою статью "По поводу конгресса о мире" (письмо к шведам), написанную в этом же, 1899 году, где откровенно издевается над лицемерными "мирными инициативами" русского правительства и глупостью тех, кто верит дешевой газетной пропаганде (26).

"В то самое время, когда оно опубликовало на весь мир свои будто бы миролюбивые намерения, оно, стараясь скрыть это от всех, мучило, разоряло и изгоняло самых миролюбивых людей России только за то, что они были миролюбивы не на словах, а на деле и потому отказались от военной службы".

"Все правительства с поразительной наглостью всегда уверяли и уверяют, что все те военные приготовления и даже сами войны, которые они ведут, нужны для мира. Теперь в этой области лицемерия и обмана делается новый шаг... сами правительства делают вид, что они озабочены изысканием мер для сокращения войск и уничтожения войн. Правительства хотят уверить народы, что отдельным людям нечего заботиться об избавлении себя от войн; сами правительства на своих конференциях устроят так, что сначала уменьшится, а потом и совсем уничтожится войско. Но это неправда!"

Результат конференций такого рода, которые, по утверждению правительства Николая II, "приближают нас к полному миру и разоружению", - это "закрепление того обмана, в котором правительства держат своих подданных со времени Священного Союза Александра I".

Толстой понимает, что все гораздо сложнее в отношениях между государствами и народами, и упрощенная и односторонняя правительственная пропаганда, обвиняющая другие народы и правительства и обеляющая себя, - это очень вредное, усыпляющее сознание масс, дело. И неизбежно эта болтовня, если массы не станут на путь сознательной борьбы за Единение человечества, скоро закончится очередной большой бойней народов, где все правительства в равной степени откажутся выполнять свои прекрасные гаагские обещания не применять удушливых газов, не сбрасывать взрывчатку с воздуха, не применять разрывных пуль и т.д. Ведь уже на другой день после окончания конференции Германия, например, приступила к производству химического оружия. Химическое оружие также стали делать и Франция, и Англия, и Россия. И, конечно, все занялись прилежно и совершенствованием бризантной взрывчатки, и конструированием все более совершенных самолетов, чтобы потом, в будущей войне, сбрасывать взрывчатку на армии и города с воздуха. Именно после Гаагской конференции военная техника и бризантная взрывчатка стали распространяться в новом ареале - в воздушном пространстве планеты. И именно миролюбивое русское правительство уже в 1912 в Балканской войне впервые применило против турецких крепостей и войск мелинитовые бомбы. Их лихо сбрасывали с самолетов доблестные летчики добровольческого авиационного корпуса (27). А еще через несколько лет "миролюбивые" христианские европейские правительства, еще недавно обещавшие своим народам и друг другу не применять удушливые газы, начнут, и, конечно, без малейшего угрызения совести взаимно отравлять ядовитыми газами друг друга.

Позднее, в 1900, Лев Толстой скажет о лицемерии и глупости русского правительства еще резче в своей знаменитой статье "Патриотизм и правительство", опубликованной в Англии Владимиром Чертковым в "Свободном листке", а затем в Берлине:

"Русское правительство так избаловано тем, что дома никто не возражает на все его лживые манифесты и рескрипты, что оно без малейшего колебания, разорив свой народ вооружением, задушив Польшу, ограбив Туркестан, Китай и, с особенным озлоблением душа Финляндию, - с полной уверенностью в том, что все поверят ему, предложило правительствам разоружиться.

Но как ни странно, ни неожиданно и неприлично было это предложение, особенно в то самое время, когда было сделано распоряжение об увеличении войск, слова, сказанные во всеуслышание, были такие, что правительствам других держав нельзя было перед своими народами отказаться от комических, явно лживых обещаний, и делегаты съехались, зная наперед, что ничего из этого выйти не может, и в продолжении нескольких месяцев, во время которых получали хорошее жалование, хотя и посмеивались себе в рукав, все добросовестно притворялись, что они очень озабочены установлением мира между народами" (28).

Гаагская конференция лишь лишний раз показала умным людям планеты, что зло, от которого страдают народы, "не может быть исправлено правительствами, и что правительства, если бы и точно этого хотели, не могут уничтожить ни вооружений, ни войн..."

Правящие, командующие элементы (и не только правительства с их чиновниками, но и журналисты, художники, ученые, промышленники и т.д.) могут удерживать свое исключительное положение только благодаря государственному устройству, которое поддерживает патриотизм. Патриотизм - это то, что более всего поддерживает государственная власть.

И поэтому "патриотизм" более всего награждается этой властью" (29).

Всякий чиновник тем более продвигается вверх в иерархической пирамиде, чем более он патриот. "Всякий писатель, ученый, учитель, профессор тем более обеспечивает свое положение, чем более будет проповедывать патриотизм. Всякий император, король тем более приобретает славы, чем более он предан патриотизму".

"В руках правящих классов войско, деньги, школа, религия, пресса. В школах они разжигают в детях патриотизм историями, описывая свой народ лучшим из всех народов и всегда правым; во взрослых разжигают это же чувство зрелищами, торжествами, памятниками, патриотической лживой прессой; главное же, разжигают патриотизм тем, что, совершая всякого рода несправедливость и жестокость против других народов, возбуждают в них вражду к своему народу и потом этой-то враждой пользуются для возбуждения вражды и в своем народе" (30).

Понятно, что в результате такой барабанно-патриотической официальной пропаганды и оглупления подданных пустозвонством о мире и разоружении патриотизм и взаимная враждебность народов и государств друг к другу не уменьшаются, а наоборот, увеличиваются. "Все знают, что все государства всегда стоят друг против друга с выпущенными когтями и оскаленными зубами и ждут только того, чтобы можно было с наименьшей опасностью напасть на него и разорвать его" (31).

Положение же на планете все более ухудшается. Возникли уже огромные и мощные военные блоки государств. Дело явно идет к Большой Бойне. Требуются новое мышление и новый путь. Но все остается по-старому. Существующие правительства не хотят, да и не могут вырваться из плена устаревших догм и внешней политики, преследующей узкогосударственные и узконациональные цели. Новая концепция истории (Движение человечества к Единению) и, соответственно, новое поведение людей (борьба за мирное развитие человечества к Единению) преследуются правительствами. Они занимаются "пустозвонством о мире и разоружении", а борьбу за мир, пацифизм в своей стране преследуют. Они хотят, чтобы борьба за мир и разоружение разворачивалась в другой стране из противоположного военного блока и носила оппозиционный к той, другой власти, характер, а в своей стране, наоборот, чтобы народ поддерживал всю их официальную болтовню о мире и разоружении.

Надо понять, проповедовал Толстой, что необходимо перерастание ограниченного патриота и националиста, русского, англичанина, француза, китайца и т.д. - в "гражданина мира". Надо как-то так воспитывать людей, чтобы они, оставаясь русским, англичанином, французом, китайцем и т.д. осознавали бы себя и "гражданами земной цивилизации". Надо, чтобы русский любил Россию, англичанин - Англию, француз - Францию, китаец - Китай и т.д., но уже надо, чтобы русский, англичанин, француз, китаец и т.д. любили свою общую родину - Землю.

Понятие "родина" - расширяется.

Проблема патриотизма и национализма, космополитизма и интернационализма в конце 19 века становится чрезвычайно актуальной. Об этом все более спорят. Проблема чрезвычайно сложная сама по себе, но разрешение ее затруднялось еще тем, что здесь затрагивались интересы правительств.

Поэтому Толстой в эти годы упорно продолжает выступать против "устаревшей", не соответствующей духу времени узкогосударственной и узконациональной политики правительств, прикрытой "пустозвонством о мире и разоружении", и против ура-патриотической пропаганды.

"Патриотизм, - пишет Толстой, - есть в наше время чувство неестественное, неразумное, вредное, причиняющее большую долю тех бедствий, от которых страдает человечество, и поэтому чувство это не должно быть воспитываемо, как это делается теперь, - а напротив подавлено и уничтожено всеми зависящими от разумных людей средствами".

С таким мнением, конечно, не соглашались не только шовинисты, даже многие тогдашние критики, полагавшие себя очень прогрессивными, пытались убедить Толстого, что есть "разные патриотизмы". Есть барабанный патриотизм, квасной патриотизм, ура-патриотизм, но есть еще и "истинный патриотизм". Есть завоевательный, империалистический патриотизм, а есть патриотизм удерживающий, оборонный, и даже патриотизм восстанавливающий.

Но убедить не могли.

"Патриотизм, - продолжал проповедовать Толстой, - есть очень определенное чувство предпочтения своего народа или государства всем другим народам и государствам, и потому желание этому народу или государства наибольшего благосостояния и могущества, которые могут быть приобретены и всегда приобретаются только в ущерб благосостоянию и могуществу других народов и государств" (32).

Нам всем надо понять, что "как глупо восхвалять самого себя, так же глупо восхвалять свой народ".

(В этом историческом очерке, конечно, совсем неуместно давать полный анализ взглядов Толстого на совершенствование Мирового Порядка, рассуждать глубокомысленно, прав или не прав Толстой во всех своих тезисах. Я лишь хочу, чтобы некоторые читатели не очень торопились выражать свое несогласие с "крайними" взглядами Толстого в отношении патриотизма. Я хочу задать лишь один вопрос таким торопыгам-читателям, не осознающим всю громадную сложность проблем, возникающих в процессе развития человечества к Единению:

Разве вы можете утверждать, что Лев Толстой, так резко отзываясь о патриотизме, не любил и не был способен любить Россию, и, осознавая себя гражданином мира, не осознавал себя русским?!)

Не патриотизм надо разжигать, проповедовал Толстой, а "чувство братства народов", космополитизм и интернационализм. Это должно стоять на первом месте, а не быть "пустым звуком" и "пустым понятием". Тогда и только тогда начнут изменяться отношения народов друг к другу.

Вот это "чувство братства народов", всех народов, а не только народов Российской империи или народов "своего" военного блока проповедовал воспитывать постоянно и д-р Эсперанто. Распространять один международный язык Эсперанто - это мизерное дело. Надо обязательно изменять психологический настрой народов планеты. Надо обязательно изменять психологический настрой народов планеты. Надо развивать и распространять идеологию Единения. И тогда никакие правительства не смогут заставить народы убивать друг друга.

Иной путь к миру - иллюзия.

"Говорить о мире и проповедовать его в нашем мире - все равно, что говорить о трезвости и проповедовать ее в винной лавке". Слишком много сейчас праздной, легкой блтовни о мире. Слишком много псевдоборцов за мир. Они своей болтовней больше приносят вреда, чем явные милитаристы, так как закрывают дорогу мысли к теоретическому решнию возникших проблем и дорогу к практическому решению этих проблем. Слишком много подлецов также болтает о мире.

Необходимо изменить наше мышление, отказаться от абсолютизации стадии раздробленности человечества на народы и государства, такая стадия лишь фаза в развитии человечества. И далее следует один из основополагающих тезисов Л.Толстого:

"Пока есть отдельные народы и государства, не может не быть войн".

И это также один из основополагающих тезисов идейного эсперантизма и гомаранизма. То есть основа для войн в период раздробленности человечества на отчужденные друг от друга народы и государства постоянно сохраняется и будет сохраняться. Попытка разоружить народы и государства на этой стадии - утопия или сознательный обман легковерных. Не это истинный путь.

"Прекратиться войны могут только тогда, когда все люди будут, как Сократ, считать себя гражданами не отдельной страны, а всего мира, и будут, как Христос, считаться братом всех людей, и потому - столь же невозможно станет убивать или готовиться к убийству каких бы то ни было людей и при каких бы то ни было условиях, как невозможно убивать или готовиться к убийству при каких бы то ни было условиях своих детей или родителей" (34).

Меньше слов о мире и разоружении, разных бумажек и договоров, а больше конкретных усилий для разрушения стен между народами и государствами, больше конкретных усилий для Единения народов планеты. Бумажками войн в истории не запретить.